Инвиктус - Гродин Райан. Страница 5

В соседней комнате Фар нашел костюм для экзамена — идеально отутюженный, состоящий из множества предметов. Сначала шли шерстяные чулки, затем — штаны до колен и рубаха, больше похожая на платье, с пышными кружевами на рукавах, по вороту и подолу; они должны выглядывать из-под камзола, расшитого винной лозой и давно вымершими цветами, названия которых Фар не помнил. Поверх всего этого великолепия надевался кафтан в зеленую и золотую полоски. Наряд довершали кожаные башмаки и напудренный парик.

— Значит, не чума, — пробормотал Фар, протягивая руку за чулками.

Он уже выдержал несколько испытаний на тренажерах по восемнадцатому веку: стал свидетелем подписания Декларации независимости Соединенных Штатов, плавал через Тихий океан в экипаже Джеймса Кука, видел улицы революционного Парижа, заполненные шествиями и хаосом, но не изучал этот период с особым тщанием.

Это имело смысл. Цель экзамена — продемонстрировать, насколько хорошо ты умеешь импровизировать. Путешественники во времени должны использовать костюм, знания и технологии, чтобы смешаться с окружающей действительностью. На борту обычной машины времени из Центрального ответственность за безупречное соблюдение правил безопасности ложится на историка. Он подбирает костюм рекордера: одежду, прическу, технику для перевода… весь антураж. Историк кратко информирует рекордера по временному периоду, в который тот отправляется. Дает характеристику ключевых исторических фигур, их словесные портреты и по коммуникатору подсказывает, как себя вести.

В ходе экзаменационного испытания на симуляторе роль историка исполнял компьютер, напрямую связанный с коммуникатором Фара. Компьютер приветствовал его с тем же акцентом, что и мед-дроид:

— Добро пожаловать на заключительный экзамен на симуляторе, Фарвей Гай Маккарти. Ваше задание — наблюдать и в течение часа производить запись данных. Вы будете оценены по качеству и содержанию вашей записи, равно как и по методам ее осуществления.

Значит, как обычно. Фар натянул панталоны. Креста ради! Они оказались тесны. Чудо, что человечество не потеряло способности к деторождению после стольких лет использования таких штанов…

— Куда именно мы отправляемся?

— Пятнадцатое мая 1776 года нашей эры. Семь часов вечера.

Рубаха тоже оказалась обтягивающей, а камзол так приподнял кружева на вороте, что они окружили шею подобно перьевому боа, и Фар почувствовал себя страусом.

— Кто же надевает на себя столько одежды в мае?

— Обитатели дворца в Версале, — сообщил компьютер.

Версаль. Гламурное логово королевских особ, где воздух пропитан пудрой от париков, а золотые залы наполнены шелестом платьев — таких просторных, что каждое могло бы служить куполом для цирка. В Академии нашлись бы одноклассницы Фара, готовые убить или, по крайней мере, серьезно покалечить ради такого испытания на симуляторе.

Фар закрепил парик и прочитал свою предэкзаменационную мантру: Я Фарвей Гай Маккарти, сын Эмпры Маккарти. Дата рождения отсутствует. С безвременьем в крови и с сердцем, зовущим в никуда. Рожденный на «Аб этерно» и для «Аб этерно». От вечности меня отделяет всего один экзамен на симуляторе.

Версаль, Франция 1776 года — раз плюнуть. Он включил записывающее устройство и шагнул в симулятор.

2

ПУСТЬ ЕСТ ПИРОЖНЫЕ

Погружение в другое время всегда связано с головокружением. Тошнота, шок от соприкосновения с другой культурой, чувство дежавю — все смешивается воедино. Фар обнаружил, что ощущение качки проходит быстрее, если сфокусировать взгляд на чем-нибудь одном. В Зеркальном зале Версаля глаза его остановились, естественно, на зеркале. Он с трудом узнал себя в белом парике и пышных одеждах. Только знакомый резкий очерк носа помог утвердиться во мнении, что это и есть он.

Мгновение, и вся зала перестала плавать в глазах, окружающие предметы замерли на своих местах. Фар понимал, что его окружают голографические экраны. А как еще обучать будущих путешественников во времени, не причиняя вреда ходу мировой истории? Безукоризненные голограммы создавали впечатление реальности. Вверху раскинулись резные потолки, похожие на своды гигантской пещеры, с них свисали люстры, словно собранные из слез богини, все поверхности сверкали позолотой. Постаменты в форме пышнотелых женщин, кресла с вышивкой, изображающей белок и цветы, и придворные, громко сплетничающие и пьющие шампанское. И еще придворные, и еще…

Он попал в самый разгар вечеринки.

Дюжины, десятки дюжин людей заполняли помещение. Сколько глаз могло обратиться на Фара? Сколько ушей могло его услышать? Конечно, присутствующие являлись продуктами голографических пластин, расположенных под ногами Фара, но программа работала так, что они казались существами из плоти и крови. Если Фар допустит ошибку и на него обратят внимание, оценка будет снижена.

По крайней мере, наряд пришелся к месту. Участники приема носили такие же диковинные костюмы, как у него. Оборки и буйство красок отражались в зеркалах и напоминали картинки из бреда больного. Невероятно высокие прически дам походили на осиные гнезда. Слои макияжа прятали оспинки, оставшиеся после болезненной юности.

Одна из женщин казалась значительнее остальных. Она не занимала места в центре зала; она сама служила центром внимания. Платье ее вздымалось зеленой морской пеной; легкое, как воздух, оно наводило на мысль о ярком весеннем дне. Перманентные волосы украшали настоящие страусовые перья. Макияж был таким же густым, как и у остальных дам, брови формировали две идеальные, будто нарисованные, дуги. Эта женщина владела вниманием всего круга придворных, словно носила зачарованный наряд.

— Идентификация, — попросил Фар, поднеся ко рту сложенную горсточкой ладонь.

— Мария Антония Жозефа Жоанна. Больше известна как Мария-Антуанетта. Сейчас ей двадцать лет, она королева Франции. Числится в реестре важных персон на третьей позиции.

— Третья позиция? — Почти уверенный, что компьютер врет, Фар повернулся, чтобы незаметно повнимательнее рассмотреть женщину. Действительно, Мария-Антуанетта. Одна из наиболее ненавидимых женщин своего века. Одна из известнейших и любимейших королев в истории.

— Чертовщина какая-то в синей коробочке, — прошептал он в позолоченный затылок каменной красавицы, служившей подставкой для цветов. На этот раз Академия швырнула его в пекло. Третья позиция означала, что любое общение с Марией-Антуанеттой, выходившее за рамки тривиального «бонжур», запрещено. Одновременно становилось понятно, что данные об эпатажной королеве Франции чрезвычайно скудны. И ценны. Такая запись могла поднять оценку Фара до небес и, возможно, сделать его высокопоставленным сотрудником Корпуса. А это приблизит его к должности капитана МВЦ, руководителя экспедиции, отдающего распоряжения…

Безопаснее всего было бы прикинуться молью на все пятьдесят девять минут. Застыть возле какого-нибудь зеркала и, наблюдая со стороны, вписывать в себя все подробности званого вечера. Примечать, какие блюда подают, какой марки шампанское разливают (в данном случае «Вдова Клико»), видеть каждый стежок на сюртуках придворных.

В столь консервативной линии поведения скрывались свои угрозы. Центральный тратил на Корпус слишком много денег, чтобы путешественники держались в тени. Если получить недостаточно высокую оценку, то есть риск даже с лицензией остаться без приглашения в настоящую экспедицию на машине времени. Даже от одной мысли застрять в своем времени, когда матери и Берга с ним больше нет, у Фара потемнело в глазах.

Такое будущее его не устраивает. И он такого не допустит.

Ему предстояло выбрать:

1. Держаться на заднем плане. Оставаться незамеченным.

2. Шагнуть вперед, в гущу толпы. Быть на виду.

3. Придерживаться средней линии.

Фар сразу отмел пассивное наблюдение за особой, занимающей третью позицию. Держаться вдали от сплетничающих придворных и от женщины королевской крови еще хуже, чем два дня прятаться на борту корабля Ее Величества «Индевор». Там ему это удалось. Даже лучше, чем он ожидал. Но сегодня номер третий — его добыча.