Драконоборец из Меребартона (ЛП) - Холт Том. Страница 5

Капкан стал планом А. Планом Б был скорпион, спрятанный в семидесяти пяти ярдах под сломанным каштаном и прикрытый дроком и вереском. Идея с каштаном состояла в том, что у нас будет прямая линия для прицеливания, а если мы всё–таки промахнёмся и он нападет на нас, то не посмеет подлететь слишком близко, из–за страха переломать крылья о ветви. Идея была моя.

Мы подпёрли бедную дохлую козу палками, чтобы туша не давила на платформу капкана, и бегом вернулись к скорпиону. Лютпранд был назначен добровольцем, призванным отогнать повозку обратно на ферму. Он стал ныть, что окажется на открытом пространстве, но я выбрал его, потому что он был самый молодой среди нас, и мне хотелось, чтобы парень оказался в безопасности, когда дракон появится.

Семьдесят пять ярдов были примерно тем расстоянием, на котором, как я прикидывал, скорпион сможет бить прямо, не вынуждая нас делать поправку на высоту, ведь ясное дело, у нас не было времени на пристрелку. И каким же безумно маленьким казалось мне это расстояние! Сколько времени займёт у гада, чтобы перепорхнуть через эти семьдесят пять ярдов? Разумеется, я понятия не имел.

Итак, мы взвели скорпион — ах какой обнадёживающе тугой оказалась его тетива! — вложили болт (ну или то, что по разумению Моддо являлось болтом) в направляющую, после чего максимально углубились в заросли вереска и крапивы и стали ждать.

Он не показывался. Когда стемнело настолько, что видимость упала, Мархауз сказал:

— Какой, по вашему разумению, яд сгодится, чтобы убить эту тварь?

Я подумал и сказал:

— У нас такого наверняка нет.

— Уверен?

— Да ладно тебе, — сказал я. — Не знаю, как ты, но я не храню в доме широкий выбор ядов. На то есть причины.

— Может, корень стрельца подойдёт, — предположил Эбба.

— Пожалуй, — кивнул Мархауз. — Эта штука способна убить кого угодно.

— Конечно, — согласился я. — Но ни у кого во всей округе…

— Мерсель, — сказал Эбба. — У него было немного.

Это стало новостью для меня.

— Что ты сказал?

— Мерсель. Мальчишка Лидды. Он использует его, чтобы убивать вепрей.

Остался ли у него яд? Я задумался. Мне пришло в голову, что вепрей становится найти всё трудней. Я знал, что можно смазать соком из корня стрельца кусок колючей проволоки, прибитый к забору — кабан любит чесаться обо что ни попадя. И да, они действительно наносят большой урон побегам кукурузы. Вот за что я выплачиваю вознаграждение. Конечно, корень стрельца вне закона, как и множество других полезных вещей.

— Будет лучше, если я сам спрошу у него, — сказал Эбба. — Он не захочет влипнуть в неприятности.

Похоже, решено единогласно. Ладно, всё равно от нашего сидения в кустах пока никакой пользы. Мне пришло в голову, что если дракон не заметит тушу козы с капканом под нею, никаких гарантий, что он заметит точно такую же тушу, набитую корнем стрельца. Я подавил эту мысль как неконструктивную.

Мы оставили капкан и скорпион наготове, на всякий случай, и двинулись на нашей развалюхе обратно в Касл—Фарм.

Всё началось с того, что, когда мы добрались до вершины Кабаньей Спины и начали спускаться к Касл—Лейн, я принял ярко–красное свечение на горизонте за последний отблеск заходящего солнца. Пока мы приближались, я продолжал думать, что так оно и есть. Однако к тому времени, когда мы миновали айвовый сад, моя гипотеза уже не выглядела соответствующей действительности.

Лютпранда мы нашли в гусином пруду. Дурень, он прыгнул в воду, чтобы спастись от палящего огня. А там на дне трёхфутовый слой ила. Я мог бы ему сказать.

Между делом: я думаю, что Лютпранд был моим сыном. Во всяком случае, семнадцать лет назад я достаточно близко знал его мать. Естественно, я ничего не мог ему рассказать. Но он очень напоминал мне меня самого. Во всяком случае, в нём было пополам ума и дури, как и во мне. Броситься в пруд, чтобы избежать пламени — именно так я и поступил бы в его возрасте. Само собой разумеется, он не присутствовал при том, как двадцать один год назад мы выкапывали этот проклятый пруд, так что не мог знать, что мы выбрали это крайне топкое место, не найдя ему более полезного применения.

Слава Богу, больше никто не пострадал, но сенник, под завязку набитый соломой, поленница — всё превратилось в пепел. Тростниковая кровля выгорела, а стропила чудом уцелели. Но потеря такого количества сена означала, что с наступлением зимы, которая не за горами, мы вынуждены будем забить много совершенно здорового скота, поскольку я не могу позволить себе закупать для него корма. Беда одна не ходит.

Жена Ларкана, Опито, билась в истерике, несмотря на то, что её жилище огонь не тронул. Ларкан сказал, что это была большая ящерица — футов двадцать длиной. Он мельком увидел её как раз перед тем, как затащить жену и сына под телегу. Он смотрел на меня так, будто это я был во всём виноват. Только этого мне и не хватало после долгого дня, проведенного в зарослях вереска.

Лютпранд играл на флейте, не очень хорошо. Я подарил ему ту, что привёз из Аутремера. Я не обнаружил её среди его вещей, так что думаю, он её продал.

В общем, что тут скрывать, я был обеспокоен. Чем бы ни был этот ублюдок, откуда бы он ни явился, с ним нужно было кончать, и как можно быстрей. По дороге от фермы Мархауз опять ударился в путаные рассуждения о полётных линиях, мол, надо бы нам переместить приманку. По его выходило, что нам нужно подержать её два дня здесь, пока ветер южный, потом, если толку не будет, два дня там, а если и тогда ничего, значит мы уже будем знать наверняка, что этот гад летает вдоль реки, так что или здесь, или там, или где–нибудь ещё, рано или поздно, но наша уловка сработает. Я улыбался и кивал. Уверен, он был совершенно прав. Он хороший охотник, этот Мархауз. В конце охотничьего сезона он всегда совершенно точно знает, в каких норах скрывалась вся та дичь, которую мы не смогли найти. В следующем году, говорит он… Проблема в том, что сейчас у нас не было времени ждать следующего года.

К полуночи (мне не спалось, вот же странность) я совершенно точно знал, как всё провернуть.

Прежде чем вы станете смеяться над моей самонадеянностью, скажу, что у меня не было никакого логического объяснения моим выводам. Полётные линии, модели поведения, жизненные циклы, покровные культуры, брачные сезоны, роза ветров — сложите всё это вместе, и вам неизбежно откроется истина, которая затем ускользнёт от вас шустрой змейкой и затеряется в корнях бесконечных переменных. Я же — просто знал.

Я знал, потому что когда–то охотился вместе с отцом. Он, конечно, всегда был в ответе за всё, всё знал, во всём был лучшим. Добычи у нас никогда не бывало много. И я просто знал — пока он рисовал линии загонщиков, рассчитывал для них время (трижды прочитать «Славу» и дважды «Малый катехизис», потом выходить и шуметь вовсю), располагал засады, гончих, всадников, потом, наконец, трубил в горн — всё это время я совершенно точно знал, где бедное животное найдёт лазейку, чтобы уйти от всей этой бестолковой шумной компании ничем не рискуя и без особых усилий. Чистая интуиция, которая никогда меня не подводила. Естественно, я никогда ничего не говорил. Не моё дело.

Итак: я знал, что произойдёт, и знал, что я ничего не могу с этим поделать, а мои шансы на успех и выживание были… ладно, не будем об этом. Под Аутремером я получил стрелу в лицо. По идее, я должен был быть убит на месте, но каким–то чудом стрела угодила в скулу, и вражеский лекарь, которого мы взяли накануне, вытащил её клещами. Ты должен быть умереть, сказали мне с таким видом, будто я обещал и не сделал. Никаких моральных принципов…

С тех пор я иногда с содроганием думал о том, каким станет поместье под руководством моего братца. Утешало лишь то, что оно пережило управление моего отца и деда, а это уже само по себе свидетельствует о его прочности. Кроме того, мы все когда–нибудь умрём. И на мне свет клином не сошёлся.