Трилогия о королевском убийце - Хобб Робин. Страница 128

— Вот почему в чае была эльфийская кора? — спросил я без всякой надобности.

Он вскинул брови:

— В чае?

— Может быть, это дело рук шута? Когда я проснулся, у меня в комнате была еда и чай…

— А если бы это было делом рук Регала?

Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять:

— Я был бы отравлен.

— Но ты не был. На этот раз. Нет, чай приготовил не я и не шут. Это была Лейси. Шут нашел тебя, и что-то подтолкнуло его рассказать Пейшенс. Пока та охала и ахала, Лейси тихо всем распорядилась. Я думаю, что в глубине души она считает тебя таким же легкомысленным, как ее хозяйка. Покажи ей малейшую трещинку — и она влезет в нее и организует твою жизнь. Какими бы прекрасными ни были ее намерения, ты не можешь этого допустить, Фитц. Убийце нужна свобода. Достань замок для своей двери.

— Фитц? — удивился я вслух.

— Это твое имя. Фитц Чивэл. И поскольку, по-видимому, оно перестало раздражать тебя, я буду им пользоваться. «Мальчик» начал мне надоедать.

Я кивнул. Мы стали говорить о других вещах. До утра оставалось около часа, когда я покинул его лишенные окон комнаты и вернулся в свою собственную. Я лег в постель, но сон не шел ко мне. Когда я задумывался о своем положении при дворе, меня всегда охватывала тихая ярость, которую приходилось подавлять. Теперь она тлела во мне, не давая покоя. Я сбросил одеяло, натянул на себя одежду, которая стала мне мала, вышел из замка и пошел вниз, в Баккип.

Свежий ветер с моря дохнул мне в лицо сырым холодом, как мокрая пощечина. Пришлось завернуться в плащ и натянуть капюшон. Я быстро шел по крутой дороге вниз, в город, избегая обледеневших мест. Я пытался ни о чем не думать, но обнаружил, что быстрые удары крови разогревают скорее мою ярость, чем плоть. Мысли мои гарцевали, как норовистая лошадь, которой натянутые поводья не дают пуститься в галоп.

Когда я впервые пришел в Баккип, это был оживленный грязный городок. За последние десять лет он вырос и стал выглядеть куда приличнее, но прежние времена оставили на нем свою печать. Город цеплялся за скалы, а там, где они переходили в каменистые пляжи, дома строились на сваях и молах. Прекрасная глубокая якорная стоянка привлекала торговые суда со всего света. Дальше к северу, где в море впадала Оленья река, берега были более мягкими, и широкая река могла нести торговые баржи далеко в глубь страны, к Внутренним герцогствам. Ближайшая к устью реки местность часто затапливалась, и якорные стоянки были непредсказуемы, потому что высота воды в реке все время менялась. Так что жители Баккипа жили все вместе на крутых скалах над гаванью, как птицы на Яичных скалах. Из-за этого улицы были узкими и круто спускались к воде. Вымощены они были кое-как. Дома, лавки и трактиры жались к скалам, чтобы уберечься от ветра. Выше на крутом обрывистом берегу стояли самые престижные дома и наиболее доходные предприятия; они были деревянными, а их фундаменты вырублены в камне самих скал. Но эти районы я знал мало. Ребенком мне приходилось играть и бегать среди лавок и моряцких трактиров, стоявших почти в воде.

К тому времени, как я вошел в нижний район города, я с горькой иронией думал, что для нас обоих — для Молли и для меня — было бы лучше, если бы мы вообще никогда не встречались, не стали бы друзьями. Я бросил тень на ее репутацию, и, если не перестану оказывать ей внимание, она, по всей видимости, станет подходящей мишенью для злобы Регала. Что до меня, то прежняя боль была просто царапиной в сравнении с теперешней раной. Я знал, что Молли считает меня предателем.

Очнувшись от своих мрачных мыслей, я понял, что подлые ноги занесли меня к самым дверям ее лавки. Теперь это был магазин чая и трав. Как раз то, что было нужно Баккипу. Еще один магазин чая и трав! Что же стало с пчелиными ульями Молли? У меня перехватило дыхание, когда я вдруг осознал, что для нее чувство потери должно быть в десять, нет, в сто раз больнее. Я так легко принял то, что Молли потеряла своего отца, а вместе с ним средства к существованию и виды на будущее. Так легко принял перемены, которые сделали ее служанкой в замке. Служанкой. Я сжал зубы и пошел дальше.

Я бесцельно бродил по городу. Несмотря на мое мрачное настроение, я заметил, как сильно переменился Баккип за последние шесть месяцев. Даже в этот холодный зимний день он был очень оживленным. Постройка кораблей привлекла новых людей, а увеличение населения означало расцвет торговли. Я зашел в таверну, где Молли, Дик, Керри и я часто пили бренди — обычно самый дешевый, черносмородиновый. Сейчас я сидел один и молча потягивал пиво из маленькой кружки. Но вокруг меня люди чесали языками, и я многое узнал. Не только строительство судов способствовало расширению Баккипа. Верити объявил о наборе экипажей для своих кораблей. На этот клич немедленно откликнулись мужчины и женщины из всех прибрежных герцогств. Некоторые приходили, чтобы отомстить за родных, убитых или «перекованных» пиратами. Другие искали приключений и надеялись на военные трофеи, у третьих в разграбленных городах просто не осталось никаких других перспектив. Некоторые вышли из рыбачьих или купеческих семей и были обучены искусству мореплавания. Другие были прежде пастухами и фермерами в разоренных поселках. Это не имело большого значения. Все они собрались в Баккипе, и все жаждали крови пиратов красных кораблей.

Большинство из этих людей поселили там, где прежде были склады. Ходд, прежде обучавшая детей в Оленьем замке боевым искусствам, тренировала новобранцев, отбирая тех, кто, по ее мнению, был бы полезен на кораблях Верити. Остальным предлагалось наниматься в солдаты. Множество лишних людей переполняло город. Они толклись в трактирах, тавернах и других местах, где можно было перекусить. Я слышал также, что многие из тех, кто пришел наниматься на корабли, были выходцами с Внешних островов, выгнанными с собственной земли теми самыми пиратами, которые теперь разбойничали на наших берегах. Они тоже утверждали, что стремятся к отмщению, но немногие из жителей Шести Герцогств доверяли им, и некоторые торговцы в городе отказывались иметь с ними дело. Это спровоцировало возмутительное поведение людей в гудящей таверне. Они тихо посмеивались над островитянином, которого накануне побили в порту. Никто не вызвал городской патруль. Когда перешептывания приняли совсем уж безобразную форму и люди стали говорить, что все островитяне шпионы и из простой предосторожности следовало бы выжечь их гнездо, я не смог больше выносить это и покинул таверну. Неужели не было места, в котором я мог хотя бы на час освободиться от интриг и подозрений? Я шел в одиночестве по зимним улицам. Начинался шторм. Безжалостный ветер хлестал по стенам домов, обещая скорый снегопад. Такой же сердитый холод ворочался и бился во мне, так что я переходил от ярости и ненависти к безнадежности и обратно к ярости.

Они не имели права так поступать со мной. Я был рожден не для того, чтобы стать чужим орудием. Я имел право свободно прожить свою жизнь, оставаясь самим собой. Неужели они думают, что могут согнуть меня по своему желанию, использовать меня, как захотят, и я никогда не отплачу им за это? Нет. Время придет. Мое время придет. Какой-то человек шел мне навстречу. Лицо его было закрыто капюшоном от ветра. Человек поднял голову, и наши глаза встретились. Он побледнел и свернул в сторону, поспешно возвращаясь туда, откуда пришел. Что ж, его дело. Я чувствовал, как моя ярость разгорается все сильней и сильней. Ветер трепал мои волосы и пытался охладить меня, но я только ускорял шаг, чувствуя, как разгорается пламя моей ненависти. Она манила меня, и я следовал за ней, будто на запах свежей крови.

Я завернул за угол и оказался на рынке. В страхе перед надвигающейся бурей самые бедные торговцы закрывали свои товары одеялами и матрасами. На окнах маленьких магазинчиков захлопывались ставни. Люди рассыпались в стороны. Я несся вперед, не заботясь о том, что они думают обо мне.

Я подошел к магазину торговца животными и оказался лицом к лицу с самим собой. Он был тощим, глаза его были темными и мрачными. Он глухо рычал, и волны ярости, исходившие от него, омывали меня. Наши сердца бились в унисон. Я почувствовал, как моя верхняя губа приподнимается, словно в оскале, и обнажает мои жалкие человеческие зубы. Я овладел своим лицом и взял себя в руки. Но сидящий в клетке волчонок с грязной серой шкурой посмотрел на меня и раздвинул черные губы, обнажив грозные клыки.