Трилогия о королевском убийце - Хобб Робин. Страница 172

Ограничившись этим простым предупреждением, он снова вошел в мое сознание. Пока его рука была на моем запястье, единение сознаний происходило без усилий. Я чувствовал его любопытство и легкую грусть, когда он увидел свое лицо моими глазами.

Зеркало милосерднее. Я постарел.

Так как он все равно присутствовал в моем сознании, было бы бесполезно отрицать его правоту.

За все приходится платить, согласился я.

Верити отнял руку от моего запястья. На мгновение я ощутил головокружение и увидел сразу себя и его, а потом все успокоилось. Он осторожно повернулся, чтобы снова отвести взгляд к горизонту, и потом закрыл от меня окно.

Без его прикосновения соединение сознаний было совсем другим. Я медленно вышел из комнаты и начал спускаться по ступенькам, как будто нес полный до краев стакан с вином.

Совершенно верно. И в обоих случаях это легче делать, если не думать о своей задаче так напряженно. Просто неси.

Я спустился в кухню, где плотно позавтракал и старался держаться как ни в чем не бывало. Верити был прав. Было легче поддерживать наш контакт, когда я не сосредоточивался на нем. Пока все были заняты своим делом, я умудрился ссыпать полную тарелку сухарей в свой дорожный мешок.

— Идешь охотиться? — обернулась ко мне повариха.

Я кивнул.

— Ну, будь осторожен. Кого будешь искать?

— Дикого кабана, — сымпровизировал я. — Просто найду его, я не буду охотиться сегодня. Я подумал, что это может быть хорошим развлечением на Зимний праздник.

— Для кого? Для принца Верити? Ты не вытащишь его из замка, парень. Он слишком много теперь сидит у себя, вот как. А бедный старый король Шрюд не ел по-настоящему уже много недель. Не знаю, зачем я готовлю его любимые блюда, если поднос всякий раз возвращается таким же полным, каким я его посылаю. Вот принц Регал, тот может поехать, если только не испугается, что охота испортит ему прическу. — За этими словами немедленно последовало радостное кудахтанье кухонной прислуги. Мои щеки вспыхнули от дерзости поварихи.

Спокойно. Они не знают, что я здесь, мальчик. И ничего из того, что они скажут тебе, я не использую против них. Не выдай нас сейчас.

Я чувствовал, как развлекается Верити и как ему интересно все это. Поэтому я позволил себе улыбнуться, поблагодарил повариху за паштет, который по ее настоянию взял с собой, и покинул замок.

Уголек нетерпеливо переминалась в своем стойле. Она предвкушала прогулку. Баррич прошел мимо, когда я седлал ее. Его темные глаза скользнули по моим кожаным штанам, красивым ножнам и прекрасной рукояти меча. Он кашлянул, но ничего не сказал. Я никогда не мог понять, сколько именно знает Баррич о моей работе. Как-то в горах я рассказал ему о своем ремесле отравителя, но это было до того, как он получил удар по голове, пытаясь защитить меня. Когда он оправился от него, то сообщил, что ничего не помнит о том, что было перед тем. Но иногда я гадал: может быть, это лишь мудрый способ оставить тайну в тайне, чтобы ее не могли обсуждать даже те, кто разделял ее?

— Будь осторожен, — резко сказал он наконец. — Смотри, чтобы ничего не случилось с этой кобылой.

— Мы будем осторожны, — обещал я ему и провел мимо него Уголек.

Несмотря на множество переделанных дел, все еще было раннее утро, и зимнего света было как раз достаточно, чтобы скакать галопом. Я пустил Уголек вперед, позволив ей самой выбрать шаг и выразить свое настроение, чтобы разогреться, но следил, чтобы она не вспотела. Облачный покров прорвался, и солнце выглядывало сквозь него, касаясь деревьев и сугробов сверкающими пальцами. Я придержал лошадь, переводя ее на шаг. Нам надо было идти кружным путем, чтобы добраться до ручья; я не хотел без необходимости сворачивать с проторенных дорог.

Верити был со мной каждую секунду. Не то чтобы мы разговаривали, но он присутствовал при моих размышлениях. Он наслаждался свежим воздухом, отзывчивостью Уголек и юностью моего тела. Но чем дальше я уходил от замка, тем больше чувствовал сопереживание Верити. После первоначального прикосновения общее сознание сменилось взаимным усилием, больше похожим на рукопожатие. Я подумал, смогу ли поддерживать этот контакт.

Не думай об этом. Даже дыхание становится работой, если ты думаешь о каждом вздохе.

Я моргнул, внезапно осознав, что он сейчас находится в своем кабинете и занимается обычными утренними делами. Как далекое жужжание пчел, я слышал, как Чарим что-то обсуждает с ним.

Никаких признаков присутствия Ночного Волка видно не было. Я пытался не думать о нем и не искать его — напряженное умственное отрицание, требовавшее таких же усилий, как поддержание контакта с сознанием Верити. Я так быстро привык все время касаться сознания моего волка и знать, что он ждет моего прикосновения, что сейчас чувствовал себя неуверенным и одиноким, как будто у меня на поясе не хватало любимого ножа. Единственный образ, который мог полностью вытеснить его из моих мыслей, был образ Молли, а на этом я тоже не хотел сосредоточиваться. Верити не упрекал меня за мои действия прошлой ночью, но я знал, что он считает их недостойными. У меня было неприятное чувство, что если бы я позволил себе по-настоящему обдумать все происшедшее, то согласился бы с ним. Об этом я тоже трусливо не разрешал себе думать.

Я понял, что большая часть моего умственного усилия состоит в том, чтобы не думать. Я тряхнул головой и раскрылся навстречу дню. Дорогой, по которой мы ехали, редко пользовались. Она шла через холмистую местность, и гораздо чаше, чем люди, по ней ходили овцы и козы. Несколько десятилетий назад молния вызвала пожар и выжгла все деревья в этом месте. Первыми здесь выросли березы и тополя. Деревья стояли обнаженные, если не считать тяжкого груза снега. Эта холмистая местность была плохо приспособлена для земледелия. Здесь были главным образом летние пастбища для скота, но время от времени я улавливал запах дыма и видел протоптанную дорожку, ведущую к дому дровосека или хижине охотника. Это было место уединенных хуторов, в которых жили довольно бедные люди. Дорога становилась уже, и лес изменился, когда я въехал в его более старую часть. Темные вечнозеленые деревья здесь стояли густо и близко от дороги. Стволы их были необъятными, и под распростертыми ветвями снег лежал на лесной подстилке неровными буграми. Подлеска почти не было, и большая часть выпавшего за год снега все еще лежала на толстых ветках. Здесь Уголек было легко свернуть с дороги. Мы ехали под снежным навесом, залитые сероватым утренним светом. День казался приглушенным в тени огромных деревьев.

Ты ищешь определенное место. У тебя есть какие-то сведения о том, где находятся «перекованные»?

Их видели на берегу одного ручья. Они ели замерзшего оленя. Еще вчера. Я подумал, что мы сможем выследить их оттуда.

Кто их видел?

Я помедлил. Мой друг. Он чурается людей. Но я завоевал его доверие. Иногда, когда он видит странные вещи, он приходит ко мне и рассказывает.

Ага. Я чувствовал сдержанность Верити, когда он обдумывал мои слова. Хорошо. Я не буду больше спрашивать. Полагаю, некоторые тайны необходимо хранить. Я помню маленькую слабоумную девочку, которая приходила и сидела у ног моей матери. Моя мать кормила ее, одевала и дарила ей безделушки и сласти. Никто никогда не обращал на нее внимания. Но как-то раз я незаметно подошел к ним и услышал, как девочка рассказывает моей матери о человеке в таверне, который продавал красивые ожерелья и браслеты. Позже, на той же неделе, стража короля арестовала Райфа, разбойника с большой дороги, в этой самой таверне. Тихие люди обычно много знают.

Безусловно.

Мы ехали в дружелюбном молчании. Время от времени мне приходилось напоминать себе, что на самом деле Верити здесь нет. А хотелось бы, чтобы был.

Очень много времени прошло, мальчик, с тех пор, как я ездил среди этих холмов просто ради удовольствия. В моей жизни стало слишком много неотложных дел. Я не могу вспомнить, когда в последний раз делал что-нибудь просто потому, что мне хотелось.