Трилогия о королевском убийце - Хобб Робин. Страница 27
— «Орудие короля». Понимаю.
Я был совершенно подавлен услышанным. Короткое видение синего неба над желтой дорогой, по которой я еду верхом на Уголек, внезапно исчезло. Вместо этого я подумал о собаках в будках или о ястребе, который сидит, накрытый колпаком, на руке у короля и может взлететь только с высочайшего дозволения.
— Необязательно все будет так плохо, — промолвил Чейд. — В большинстве случаев мы сами строим свою тюрьму. И так же человек создает свою свободу.
— Значит, я никогда никуда не поеду, да?
Хотя сама мысль о путешествиях раньше совсем не приходила мне в голову, теперь мне казалось, что не может быть ничего важнее.
— Этого я бы не сказал. — Чейд зашарил вокруг в поисках чего-нибудь, чем можно закрыть тарелку с семенами. В конце концов он накрыл ее блюдечком. — Ты попадешь в разные места. Без лишней шумихи и лишь тогда, когда того потребуют семейные интересы. Но ведь то же относится и к принцам крови. Думаешь, Чивэл мог выбирать, где заниматься дипломатией? Думаешь, Верити нравится ездить в пострадавшие от набега островитян города и слушать жалобы людей, что, если бы только у них были хорошие укрепления и много солдат, ничего не случилось бы? Настоящему принцу не приходится выбирать, куда он поедет и как проведет время. У Чивэла, вероятно, сейчас свободы больше, чем когда-либо раньше.
— Но он не может вернуться в Олений замок? — осенило меня, и от этой мысли я заледенел.
В руках у меня по-прежнему было полно осколков.
— В замок он вернуться не может. Не годится будоражить народ визитами бывшего наследника. Лучше, чтобы он тихо исчез.
Я бросил осколки в очаг.
— По крайней мере, он может куда-нибудь поехать, — пробормотал я. — А я не могу даже пойти в город.
— А это для тебя так важно? Пойти в грязный, протухший маленький порт — такой, как город Баккип.
— Там есть люди… — Я запнулся. Даже Чейд ничего не знал о моих городских товарищах. И я очертя голову ринулся вперед: — Они называют меня Новичком. И они не думают — «вот бастард» — каждый раз, когда смотрят на меня.
Никогда раньше я не облекал это в слова, но теперь вдруг очень ясно понял, в чем состояла для меня привлекательность города.
— А-а, — произнес Чейд.
Плечи его шевельнулись, как будто он вздохнул, но ничего не сказал. Через мгновение он уже учил меня, как можно заставить человека захворать, просто накормив его ревенем и шпинатом одновременно, и даже убить его таким образом, если порции будут достаточно велики. При этом можно не подавать к столу ни капли яда. Я спросил, как уберечь от расстройства остальных людей за тем же столом, и наша беседа потекла по обычному руслу. Только позже я понял, что слова Чейда о Чивэле были почти пророческими.
Двумя днями позже я был удивлен, когда мне сказали, что Федврен попросил моих услуг на день или на два. Я был удивлен еще больше, когда он дал мне список того, что ему нужно было в городе, и достаточно серебра, чтобы купить все это, и еще две лишние медные монеты, которые я мог потратить по своему усмотрению. Я затаил дыхание, ожидая, что Баррич или кто-нибудь другой из моих наставников запретит это, но вместо того мне было велено поторопиться. Я вышел из ворот с корзиной на руке, голова у меня кружилась от неожиданной свободы. Я сосчитал месяцы, прошедшие с тех пор, как мне последний раз удалось ускользнуть из замка, и пришел в ужас, обнаружив, что миновал уже год, а то и больше. Никто не сказал мне, когда я должен вернуться. Я был уверен, что смогу прихватить час или два для себя и никто ничего не узнает.
Список Федврена был весьма обширным, и я обошел весь город. Зачем-то писарю понадобились сушеные волосы морской девы и немалое количество орехов лесника. Может быть, он использует все это, чтобы делать цветные чернила, решил я. Не найдя требуемого в обычных лавках, я отправился на базар в гавани. Там всякий, у кого было одеяло и что-нибудь для продажи, мог объявить себя купцом. Морские водоросли нашлись достаточно быстро, и я сразу выяснил, что это обычный ингредиент для приготовления тушеной рыбы. Поиски орехов заняли больше времени, потому что они поступали не из моря, а с материка и было не так много продавцов с такими товарами. Но все-таки я нашел их среди корзин с иглами дикобраза, резных деревянных бус, горок семечек и листов отбитой коры. Женщина, которая торговала всем этим, сидя на одеяле, была стара, и волосы ее с возрастом стали скорее серебряными, чем белыми или серыми. У нее был крепкий прямой нос и широкие скулы. Она принадлежала к расе одновременно и чужой, и странно мне знакомой. Мурашки пробежали у меня по спине, когда я внезапно понял, что эта женщина с гор.
— Кеппет, — сказала женщина на соседнем коврике, когда я сделал покупку.
Я взглянул на нее, думая, что она обращается к своей товарке, которой я только что заплатил, но женщина смотрела на меня.
— Кеппет, — повторила она довольно настойчиво, и я стал ломать голову, что же это может означать на ее языке.
Очевидно, это была просьба, но старуха надменно смотрела в сторону, и я только недоуменно пожал плечами, а потом отвернулся, запихивая орехи в корзинку. Я не сделал и дюжины шагов, когда снова услышал ее визг:
— Кеппет!
Я обернулся и увидел, что женщины дерутся. Старуха схватила младшую торговку за запястье, а та билась, пытаясь освободиться. Остальные торговцы вокруг встревоженно поднимались на ноги и убирали свой товар от греха подальше. Я мог бы постоять и посмотреть еще некоторое время, если бы мне на глаза не попалось другое, более знакомое лицо.
— Расквашенный Нос! — воскликнул я.
Она повернулась ко мне, и на мгновение я решил, что ошибся. Год прошел с тех пор, как я в последний раз видел Молли. Как она могла так сильно измениться? Темные волосы, которые прежде были практично зачесаны за уши, теперь свободно лежали на ее плечах. И она была хорошо одета — не в камзол и широкие штаны, а в блузку и юбку. При виде ее взрослой одежды я потерял дар речи. Я мог бы повернуться и притвориться, что обращался к кому-то другому, если бы не вызывающий взгляд ее темных глаз, когда она холодно спросила:
— Расквашенный Нос?
Я настаивал:
— Разве ты не Молли Расквашенный Нос?
Она подняла руку и откинула прядь волос со щеки.
— Я Молли Свечница. — Я увидел искру узнавания в ее глазах, но голос ее оставался холодным, когда она добавила: — Я не уверена, что знаю вас. Ваше имя, сударь?
Я так растерялся и смутился, что стал действовать инстинктивно. Я прощупал ее сознание, обнаружил, что она нервничает, и был удивлен этим. Мыслями и голосом я попытался успокоить ее страх.
— Я Новичок, — поспешно выпалил я.
Глаза ее удивленно расширились, а потом она рассмеялась над тем, что восприняла как шутку. Барьер между нами лопнул как мыльный пузырь, и внезапно я увидел Молли такой, какой она была раньше. Между нами вновь была та же теплота, которая больше всего напоминала мне о Востроносе. Неловкость исчезла.
Вокруг дерущихся женщин собралась толпа, но мы оставили ее позади и пошли вниз по улице. Я похвалил наряд Молли, и она спокойно сообщила мне, что носит юбки уже несколько месяцев и предпочитает их брюкам. Эта принадлежала ее матери; ей сказали, что теперь нигде не найти такой хорошей шерсти и такого прекрасного ярко-красного оттенка. Она одобрила мою одежду, и я внезапно понял, что в ее глазах изменился не меньше, чем она в моих. На мне была моя лучшая рубашка, мои штаны были выстираны всего несколько дней назад, а сапоги были такими же добротными, как у любого солдата, хотя Баррич и твердил, что я очень скоро из них вырасту. Молли спросила, что я делаю, и я сказал, что пришел по поручению писца из замка. Я сказал ей также, что ему нужны две восковые свечи, это было чистейшей выдумкой, но зато позволило мне идти рядом с ней по опустевшим улицам.
Наши локти дружески соприкасались, а Молли весело болтала. У нее на руке тоже была корзина — она сказала, что там лежат несколько пакетов и связки трав для ароматизации свечей. По мнению Молли, пчелиный воск впитывал запахи гораздо лучше, чем сало. Она делала лучшие благовонные свечи в Баккипе; это признавали даже два других свечника. «Вот эту понюхай, эту. Правда, замечательно?» Это была лаванда. Любимый запах ее матери и самой Молли. Это фруктовый сок, а это пчелиный бальзам. А тут молотильный корень, она его не любит, нет, но некоторые говорят, что из него выходят хорошие свечи, чтобы разгонять головную боль и зимнее уныние. Мэвис Тредснип сказал ей, что мать Молли смешивала его с другими травами и делала замечательные свечи, такие, которые могли успокоить даже младенчика с коликами. Так что Молли решила попробовать, поэкспериментировать и посмотреть, не удастся ли ей найти нужные травы и воспроизвести рецепт матери. Ее спокойная гордость своими познаниями и мастерством вызвала во мне жгучее желание хоть как-то поднять себя в ее глазах.