Трилогия о королевском убийце - Хобб Робин. Страница 32

Однажды, не получив предупреждения со сторожевой башни, поселки Шокса пострадали от пиратов во время праздника Встречи Весны. После опустошительного набега нечего было и надеяться, что крестьяне успеют вовремя засеять поля, а большая часть весеннего помета в овечьих стадах была уничтожена. Лорд Шемши стал открыто жаловаться королю, что Келвар пренебрегает своими обязанностями. А Келвар возражал, что небольшой гарнизон, помещенный им на башне, вполне подходил для места, которое редко требует защиты.

«Часовых, а не солдат — вот чего требует башня Сторожевого острова», — заявлял он. И для этой цели Келвар завербовал некоторое количество пожилых мужчин и женщин, которых и поселил в башне. Среди них было несколько настоящих солдат, но большинство составляли беженцы из города Ладная Бухта — по слухам, должники, карманники и престарелые проститутки, хотя сторонники Келвара и утверждали, что это просто пожилые горожане, нуждающиеся в верном заработке.

Все это я знал гораздо лучше, чем мог вообразить Баррич, — из разговоров в тавернах и политических лекций Чейда. Но я прикусил язык и сидел молча во время подробного и пространного объяснения. Не в первый раз я замечал, что Баррич считает меня немного туповатым. Мое молчание он ошибочно приписывал нехватке ума, а не умению держать язык за зубами.

Итак, Баррич начал старательно учить меня правилам поведения, которые, как он сказал, большинство прочих мальчиков усваивают, просто следуя примеру старших. Надо приветствовать людей, если встречаешь их первый раз на дню или если входишь в комнату, в которой уже кто-то есть. Уходить, не сказав ни слова, невежливо. Надо называть людей по имени, а если они старше меня или выше по положению (как почти все, с кем я встречусь в этом путешествии, напомнил он мне), к обращению должно присовокуплять титул. Потом Баррич познакомил меня с тонкостями этикета: кто должен раньше меня выходить из комнаты и при каких обстоятельствах (почти все и почти при любых обстоятельствах имели тут преимущество). И дальше, к поведению за столом. Обращать внимание на то, какое место за столом мне отведено; обращать внимание на то, кто сидит во главе стола, и приступать к еде лишь после него; как поддерживать тост или несколько тостов, чтобы не перепить; и как научиться поддерживать светскую беседу или, что более полезно, внимательно слушать того, кто будет сидеть подле меня за обедом. И так далее, и так далее.

Скоро я стал мечтать о конюшне и чистке стойл.

Баррич призвал меня к порядку резким толчком:

— И этого ты тоже не должен делать! Ты похож на слабоумного. Сидишь тут и киваешь, а мысли бродят неизвестно где. Не воображай, что никто не видит, когда ты так делаешь. И не сверкай глазами, когда тебя поправляют. Сядь прямо, придай лицу приятное выражение и убери эту бессмысленную улыбку, болван. Ах, Фитц, что мне с тобой делать? Как я могу защитить тебя, когда ты сам нарываешься на неприятности? И почему они хотят тебя вот так забрать?

Последние два вопроса, которые Баррич задавал уже самому себе, выдали его подлинное беспокойство. Возможно, я был трижды глупцом, не увидев этого. Он не ехал. Я ехал. Причины этого он понять не мог. Баррич достаточно долго жил при дворе и чувствовал, что это неспроста. Впервые после того, как ему был доверен присмотр за мной, меня увозили из-под его надзора. Прошло не так много времени с тех пор, как похоронили моего отца. И поэтому Баррич не знал, возвращусь я или кто-нибудь использует подходящую возможность избавиться от меня. Конечно, мне он об этом ничего не сказал. Понимаю, каким ударом по его гордости и репутации было бы мое «исчезновение». Так что я вздохнул, а потом осторожно заметил, что, возможно, понадобился лишний помощник для присмотра за лошадьми и собаками. Верити никогда не разлучался с Леоном, своим волкодавом. Всего двумя днями раньше он похвалил меня за то, как я хорошо с ним управляюсь. Я повторил его слова Барричу и был вознагражден, увидев, что эта маленькая уловка хорошо сработала. На его лице отразилось сперва облегчение, потом гордость за то, как хорошо он меня выучил. Тема беседы внезапно сменилась, перейдя от манер к правильному уходу за волкодавами. Если лекция о поведении наскучила мне, то повторение собачьих преданий едва не заставило меня заснуть. Когда Баррич отпустил меня на другие занятия, я вылетел из конюшен, как будто у меня за спиной выросли крылья.

Оставшуюся часть дня я провел как в тумане, и Ходд пригрозила мне хорошей поркой, если я не стану внимательнее. Потом она покачала головой и со вздохом сказала, что я могу немного погулять, чтобы развеяться, но должен вернуться, когда у меня вновь появится способность сосредоточенно работать. Я с радостью подчинился ей. У меня в голове помещалась только одна мысль — я покину Баккип и буду путешествовать, путешествовать всю дорогу до Ладной Бухты! Я знал, что мне бы следовало задуматься о том, почему я еду, но был уверен, что Чейд скоро все объяснит. Интересно, мы поедем по суше или по морю? Я пожалел, что не спросил Баррича. Как я слышал, дорога до Ладной Бухты не относилась к числу самых лучших, но мне было все равно. Уголек и я никогда не предпринимали вместе такого длинного путешествия. Но поездка по морю на настоящем корабле…

Я выбрал более длинный путь назад в замок и пошел по дорожке, которая вела через небольшой лесок на каменистом склоне горы. Несколько хилых берез и ольшаник боролись с буйным кустарником. Солнечный свет и легкий ветерок играли в кронах самых высоких деревьев, отчего день казался пестрым и грустным. Я поднял глаза на солнце, бьющее сквозь листья берез, а когда опустил взгляд, передо мной стоял королевский шут. Я оторопело остановился. Машинально я огляделся в поисках короля, хотя его странно было бы даже представить себе в таком месте. Но шут был один. И здесь, среди бела дня!

Мурашки побежали у меня по спине. Все в замке знали, что королевский паяц не выносит дневного света. Все. Тем не менее, несмотря на это обстоятельство, о котором со знанием дела говорили все пажи и кухарки, шут стоял передо мной, и его светлые волосы развевались на легком ветерке. Синий и красный шелк его шутовской куртки и штанов казался еще ярче по контрасту с бледной кожей. Но его глаза не были такими бесцветными, какими они казались в темных переходах замка. Встретив их взгляд на расстоянии всего нескольких футов и при свете дня, я обнаружил, что они были бледно-голубыми, словно капля светло-голубого воска упала на белую табличку. Белизна его кожи тоже, оказывается, была иллюзией, потому что здесь, в пестрых пятнах солнечного света, я мог разглядеть розовый отблеск — кровь, понял я с внезапным страхом. Красная кровь, просвечивающая сквозь кожу.

Дурак не обратил внимания на шепот, который вырвался у меня от потрясения. Вместо этого он воздел указательный палец, как бы желая заставить замереть не только мои мысли, но и весь мир вокруг нас. Но он и без того уже всецело завладел моим вниманием, и, удовлетворенный, шут улыбнулся, показав маленькие белые редкие зубы, — так улыбается едва научившийся делать это младенец.

— Фитц, — пропищал он. — Фитц сало маз. Фитц салом спас. Фитц Песопас. — Он внезапно остановился и снова улыбнулся мне. Я неуверенно смотрел на него, не говоря ни слова и не шевелясь. Шут снова поднял палец, и на этот раз он грозил мне: — Фитц! Фитц сало припас. Паспса, спаспса. Сала запас. — Он наклонил голову набок, и от этого движения одуванчиковый пух его волос взметнулся в воздух.

Я понемногу успокоился.

— Фитц, — сказал я осторожно и постучал себя по груди пальцем. — Фитц — это я. Да. Меня зовут Фитц. Ты заблудился? — Я старался говорить мягко и успокаивающе, чтобы не испугать беднягу.

Наверняка несчастный дурачок каким-то образом вышел за ворота замка, потерялся и теперь страшно рад увидеть знакомое лицо.

Он втянул носом воздух, а потом бешено затряс головой, пока волосы его не встали дыбом, напоминая пламя свечки на ветру.

— Фитц! — сказал он выразительно. Голос его был слегка надтреснутым. — Фитц пас, пас, да припас. Пса-спас. Пса-пса-пса.