Бокал звезд - Янг Роберт Франклин. Страница 45

Два месяца спустя, когда Хейз, Мойра и пес гастролировали по Расти Сад, десятой планете белой звезды в системе Беты Возничего, в маленьком городке Ландыш их перехватила Нэнси Оукс, девушка-репортер из межпланетного журнала «Новая звезда».

Разыскав Хейза и «Доктора Альберта Швейцера» после представления, она сгорала от любопытства, ее диктофон был заряжен и готов записывать.

— Мистер Хейз, вы попросту обязаны позволить мне о вас написать! — воскликнула она. — Наши читатели это просто проглотят! Вот, разрешите показать несколько стереофотографий, я сделала их, когда вы выступали. Они попросту потрясающие!

Хейз просмотрел их со сдержанным любопытством. На одном из снимков он торговал аптечками, рядом была Мойра в леопардовой шкуре. На другом они с Мойрой сидели на диване, их разделял пес. На третьем Хейз стоял на залитой звездным светом сцене и читал монолог. Последний снимок вышел на редкость удачно — один из лучших снимков в его жизни.

Хейз вернул фотографии. Внезапно в гостиной материализовался пес и вскочил ему на колени.

Мисс Оукс ахнула.

— Боже! Как вы его так выдрессировали, мистер Хейз?

— Ничего особенного. Видите ли, это не обычный пес, а так называемый «пропадай»…

— Как? — Еле заметным щелчком журналистка включила диктофон. — Расскажите, что за «пропадай», мистер Хейз. Статья будет просто сенсационная!

Хейз рассказал.

— А теперь, — не унималась мисс Оукс, — просветите меня насчет вашего прошлого. Ну, и прошлого Зонды, конечно. Разумеется, я знаю, вы играли в главных ролях, но хотелось бы чего-то личного… мотивов, что побудили вас стать лекарем.

Хейз с притворной растерянностью взглянул на Мойру.

— А может, ну ее, эту статью?

— Ни за что, Ник.

Он снова повернулся к мисс Оукс:

— Ладно, похоже, не в наших силах противиться судьбе. Давайте ваши вопросы.

Журнал со статьей вышел через два месяца, но диск с копией номера догонял Хейза еще столько же. Статья начиналась с четырнадцатой страницы.

Он взглянул на заголовок: «Николас Хейз — доктор Швейцер космических дорог». Прочел аннотацию: «Опальный трагик одерживает победу над алкоголизмом, чтобы принести дары цивилизации нашим соседям в небе».

И отправил диск в корзину.

Следующим они посетили город под названием Дыханье Зимы. Под занавес шоу Хейз получил сообщение, что одна знакомая особа хочет увидеться и ждет в гостинице. Он прошел пешком лесами и полями под звездами, которых больше не замечал, по извилистой улочке, поднялся по скрипучим ступеням в обшарпанный вестибюль. С лестницы свернул в тусклый коридор. Номер комнаты был двести четыре.

Лесли встретила у двери.

— Ник, милый, ты замечательно выглядишь!

Он вошел и опустился на ближайший стул. Она села напротив.

— Наверное, ты уже догадался, что я приехала за тобой?

Ее глаза остались теми же. Светло-карие с искорками солнечного света. Волосы, все такие же черные, как ночь с блестками звезд, сияют даже в прозаичном свете лампы. Матовость кожи в треугольнике декольте, золото едва прикрывающей наготу юбки. Лесли, как всегда, отыгрывала свой час на сцене.

— А почему за мной не приехал сам Кинг?

— Потому что я попросила послать меня. Вполне уместный поступок, согласен? Только представь, Ник… мы с тобой пьем коктейли в «Вечере смеха» — совсем как в прежние времена. Устроим турне по всем уютным забегаловкам, куда раньше заходили поесть после шоу. Мы с тобой…

— Я женат, — напомнил Хейз.

— Ну и что? — рассмеялась она. — В наше время брак — это просто пшик. Быть в браке так старомодно. В Старом Нью-Йорке мы берем пример с мусульман. Говоришь три раза «Я с тобой развожусь» — и все.

— Вот как?

Она подалась вперед.

— Не играй со мной в благородство, Ник. Кого кого, а тебя я научилась читать между строк. Я тебе не Зонда Амазонская, а Лесли из «Вечера смеха». Ты стал лекарем вовсе не ради помощи жителям отдаленных миров, а ради себя самого — чтобы привлечь к себе внимание, вернуть милость Телетеатральной гильдии и лично Кристофера Кинга. Но главное — чтобы снова оказаться перед камерой и быть размноженным в сто миллионов раз.

Хейз смотрел в пол.

— Похоже, в гильдии я уже восстановлен. У Кинга есть для меня роль?

— Я знала: ты образумишься, милый. Конечно, есть, и не какая-нибудь, а роль Милтона Помфрета! Через месяц начинается повторный показ «Двустороннего треугольника», и контракт твоего дублера истечет до этого срока. Так что, милый Николас, дело только за тобой. К Зонде мое предложение, разумеется, не относится, потому как Мэри Лу по-прежнему я, да и потом сильно сомневаюсь, что она удовлетворит запросам Криса. — Она внезапно хихикнула. — Скажи, милый, а она правда каталась на виноградной лозе в баре Последнего-из-Могикан, как пишут в статье?

— Не твое дело! — буркнул Хейз.

— А тот дурацкий песик с хвостиком будто ветряная мельница? И где ты только его откопал? Честно, Ник, ты просто неописуем!

Хейз встал.

— Догадываюсь, что ты уже купила билеты.

— На «Большой восточный экспресс». Встречаемся завтра в Порту-всех-ветров в девять утра. Так что начинай собираться, милый. Времени мало.

— Вернусь через час, — бросил Хейз и вышел из номера. А дальше — по коридору, по лестнице вниз, за дверь, по извилистой улочке, лесами и лугами, опять полями — туда, где на фоне звезд возвышался темный столб корабля.

Мойра не спала, поджидая. У нее на коленях сладко посапывал пес. По ее лицу Хейз понял, что она уже все знает.

— Ты догадывалась, да? — спросил он.

— Не чувствуй себя виноватым, Ник. Я тоже хотела, чтобы тебя восстановили в гильдии.

Вопрос был запоздалым, но Хейз все равно спросил.

— Расстраиваешься?

— Какая разница. Я вернусь на Марс в Новую Северную Дакоту, там мое место.

— Я найму тебе в пару пилота. Одной лучше не лететь. Если найти хорошего покупателя, за «Швейцера» дадут больше, чем мы заплатили.

— Вот и славно. Будем с Тряпкой смотреть тебя по телевизору.

Хейз глянул вниз на маленькую серую голову и нелепые уши-оборвыши. Поднял глаза на стройную шею Мойры, где чуть заметно колотился пульс. Поднял взгляд еще выше и заметил предательский блеск сбежавшей слезинки. Отчаянно захотелось хоть что-то почувствовать, но не чувствовалось ничего, кроме желания исчезнуть.

— Прощай, Мойра. — Он повернулся, сбежал по винтовой лестнице и растворился в ночи.

В Старом Нью-Йорке стояло лето. В Старом Нью-Йорке всегда лето. Хейз сидел с Лесли и Кингом в «Вечере смеха» и прихлебывал скучный кофе, пока те весело трещали за парой коктейлей: Ник это, Ник то, «О, Ник, как славно, что ты вернулся!». На репетициях «Треугольника» он без труда вошел в роль с того места, где из нее вышел, и порой, когда произносил реплики, думал о звездных ночах на Расти Сад и Пашне-в-Небе и о свежем дыхании девственных лесов, что овевало маленькую сцену.

Он не удивился, когда снова начал пить. Это был лишь вопрос времени. Запил по той же причине, что и прежде, только на сей раз знал, в чем она заключается. Правда, пользы от этого знания было мало. Что толку знать, что ты не способен любить никого, кроме себя самого, если эта неспособность неизлечима?

В ночь повторного показа желающие посмотреть представление переполнили амфитеатр и стояли на площади. Повторы вошли в традицию, а жители Старого Нью-Йорка ставили традиции превыше здравого смысла, который мог бы напомнить, что эту пьесу они уже видели по меньшей мере однажды — либо на премьере, либо в одном из множества театриков, где ее проигрывали в последние годы. Однако они не прислушивались к голосу разума и хлынули сюда, бросаясь в волны тиражированной культуры, как стадо леммингов.

— Ну и как тебе быть снова в деле, лекарь? — спросила Лесли, когда перед первой сценой они с Хейзом шли на свои места. — Приятно, что через пару секунд тебя размножат в миллионы раз и ты больше не будешь одинок?