Прах к праху (ЛП) - Хэлли Карина. Страница 38

Я не знала, что делать. Я была беспомощна. Я могла лишь смотреть. Отец встал, чтобы помочь ей, Ада медленно поднималась, сжимая голову от боли.

Мама ударила отца, он отлетел на пару футов и понял, что это была не его жена. Это поняли все, даже мужчина, помогающий Аде.

Мама повернулась ко мне, я смотрела в эти акульи глаза, на улыбку, что хотела съесть меня заживо. Улыбка говорила о победе.

Я едва осознавала, что происходит вокруг. Людей было все больше, они смотрели, некоторые снимали на телефоны. Я знала, что в колонках звучал голос. Я знала, что приближался поезд, но не останавливался тут, не замедлялся, и грохот сотрясал стены и заполнял наши уши.

Важно было лишь то, что демон победил.

«Нет», — раздался ясный голос мамы, на миг я увидела ее глаза нормальными и полными слез.

Я не успела понять, что происходит, мама побежала к краю платформы, к рельсам.

Я точно кричала. Помню, я пыталась бежать за ней, вытянув руки, пытаясь достать ее. Декс удержал меня, пока сердце вырывалось из меня.

Мама прыгнула на рельсы.

Через миг проехал поезд.

Вся платформа кричала. Тормоза заскрипели, но смысла не было. Она уже была убита. Уже погибла.

И демон ушел с ней.

Она отдала жизнь за семью.

А я потеряла маму.

Я вспоминала это, но плохо помнила, что было дальше, только вспышки. Наверное, я была в шоке. Полиция, скорая, толпа людей, Декс и бородатый мужчина пытались объяснить, что произошло. Декс дал бородачу говорить больше, ведь он был адекватным. Мы знали, что случилось, но нас бы не поняли.

Ада плакала и кричала, содрогаясь, отец замкнулся в себе. Он вел себя почти нормально, отрицал. Но я видела боль. Боли было много. Бедный папа. Он не понимал этого, но такой была реальность. Моя реальность. Его жена ужасно умерла, и в его глазах она вела себя безумно.

Но я знала правду. Как и Ада. И Декс. Мама отдала все ради нас. Чтобы существо погибло. Но из всех жертв за эти дни эту я понимала, и потому было больнее всего.

Мы с мамой не были близки. Она всегда была холодной и закрытой. Смотрела на меня свысока, потому что боялась, как я поняла потом. Она боялась, что я была как ее мать, знала, что была такой же. Она лучше скрывала это, притворяясь, что этого нет.

Но это было. И было благородно принять это и использовать, как сделала она.

Что я знала о благородстве? О жертве? Мы все могли ценить то, что кто-то отдал, на что кто-то пошел ради другого. Это трогало нас, мы ощущали любовь. Но жертва причиняла боль. Потому что это они делали ради нас, а мы могли не заслуживать этого.

Я была не лучшей дочерью. Я не была такой. Я была вредной и наглой, странной. Я была толстой, пила, красила волосы в миллион цветов. Я задерживалась в старшей школе, пропускала уроки, курила, была у врача, на таблетках, ненавидела жизнь, себя, ее, всех. Я принимала наркотики, отстранилась от семьи, как могла. У меня не было самооценки, я винила всех за все.

Мама пыталась помочь, я знаю. Но не знала, как. Родители Декса боялись его, а мама боялась меня, а страх мешал любви. Они любили нас, но им было сложно проявлять это. Они боролись, и я ценила каждый раз, когда мама показывала мне чувства. Эти моменты были редкими, как я думала. Но, если вспомнить, я их видела. Я словно смотрела фильм во второй раз и отмечала, что упустила. Они там были, их просто нужно было найти.

Горе было водой в легких, топило меня.

Я тонула в горе, как и все вокруг меня. Если бы Декс не поднял меня и остальных, не знаю, что я сделала бы.

Он не отдал жизнь снова, но все равно спас меня.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Декс

— Останься со мной.

Я сказал это в миллионный раз. Я держался за Перри, пытался вернуть ее к себе, в этот мир, что мы делили, но который жестоко разбился.

Порой она не могла даже выбраться из кровати. Я не трогал ее. Я присоединялся к ней, обнимал, ощущал ее кожу, ее тепло, утверждался, что она жива, хоть ее разум и был далеко.

Иногда приходилось вставать. Быть частью мира. Пострадала не только она, но и дорогие ей люди. Я следил, чтобы Ада училась. Она не ходила в школу, ведь был июнь, и учеба уже закончилась. Ее пропустили дальше, но учителя посоветовали наверстать то, что она упустила, и подготовиться к следующему году.

И я стал репетитором, пытался отвлечь ее. Это не всегда работало, но порой помогало. Бедняжка. Перри боролась, но я знал ее сердце, ее силу. Перри со временем придет в себя. Я верил.

Но я не знал Аду. Она была упрямой и капризной, но в печали она была сама не своя. Она просто ходила, онемев, по дому, тихая, словно призрак.

И Дэниел. Он был опаснее всего, ведь не был моим отцом. Мой отец не был проще, но на Дэниела я не мог повлиять. Я не мог сказать ему поесть или помыться, так что молчал. Но я познакомился с соседями. Жила на улице Дебби, настоявшая, чтобы мы звали ее ДиБи, и она стала ангелом-хранителем Паломино. Она спокойно управляла ими и следила, чтобы они не утонули.

Я сосредоточился на Перри. Возвращал ее к жизни. Все остальное было в порядке. Я поговорил с Ребеккой, проверил, что о Жирном кролике заботятся, и что она в порядке. Я поговорил с Дином и Себом. Я поговорил с Джимми и смог сообщить ему, что шоу пришел конец. Криков было много, но он, похоже, понял. У него не было выбора.

Я даже поговорил со своим отцом. Он связался со мной, нашел меня, как и я его. Мы поговорили два раза, было неловко. Он спросил о свадьбе, а я не знал, намекает ли он на приглашение. Я был честен с ним — я не знал, будет ли вообще свадьба.

Я хотел этого — шанса начать новую семью. Но решить должна была Перри. Она должна была сказать мне. Пойти дальше. Не было ничего сложнее, чем пытаться праздновать — даже если это делает тебя очень счастливым — когда вокруг столько печали. Печаль все закрывала серыми тучами, даже солнце.

У ее мамы были милые похороны, если так можно описать такое событие. Вряд ли можно. Я плохо переносил похороны — прощаться со старым другом неделю назад было тяжело. Но мы пережили это. Мы попрощались. Точка.

Для Ады и Перри было хоть какое-то утешение. Они знали, что случилось, знали, что мама сделала для них. Но их отец был другим делом. В его глазах — и в словах свидетелей — она была безумной от горя из-за Ады и прыгнула под поезд. И не помогали слова доктора, что помогал им, о поведении Ады и ее мамы, об их словах, об их нечеловеческой силе, и как их глаза почернели. Это не имело значения. Было просто отмахнуться. Я привык к тому, что люди не замечают необъяснимое. Я тоже так сделал однажды. Так было проще.

Правда ранила.

Но правда и спасала.

Она спасла меня. Она спасла Перри.

И одним утром, через месяц после Нью-Йорка, она проснулась и посмотрела на меня своими красивыми ясными глазами.

— У меня был сон, — сказала она, ее глаза были в слезах, но она не плакала. — Там были Пиппа и мама.

Я улыбнулся и убрал волосы с ее лица.

— Расскажи мне.

— Ну, — она села. Я подвинул к ее спине подушку. — Мы были у водопада. Было похоже на северо-запад, но и на Вуаль. Там был один цвет. Но не серый, а золотой. Все было золотым, как осенние листья. И мы смотрели, как вода льется с края. Я догадывалась, что они собрались прыгнуть, — она вздохнула, моргая, беря себя в руки. — И они обняли меня, поцеловали и сказали беречь себя, Аду, папу и тебя. Они сказали, что любили меня, и что однажды я их увижу. Они отпустили меня и спрыгнули с края вместе. Я смотрела, водопад там стал искрами, как волшебная пыльца. И все.

Я не знал, почему мои глаза были в слезах, как ее. Я быстро вытер их, не дав пролиться.

— Детка, — прошептал я. — Это прекрасно.

Она выдавила улыбку.

— Да. И я думаю, это было настоящее. Не просто сон. Я… ощутила, что они обе в порядке. Они есть друг у друга. Они счастливы, — она прижала ладонь к сердцу. — Я ощутила это тут. Прямо тут.