Искусство соблазна - Айвори Джудит. Страница 47

«Что тебе надо, Эмма? И могу ли я дать тебе хотя бы часть того, в чем ты нуждаешься? В чем состоит твоя потребность — жгучая, не дающая покоя?»

Он наклонился и шепнул ей на ухо:

— Позволь мне целовать тебя, поднимая твои юбки, чтобы они заскользили вверх по ногам, пока я не дотронусь до твоей кожи... позволь положить ладонь на твою ягодицу. — Он вздохнул и закрыл затуманенные желанием глаза. — Только это. Пока я буду тебя целовать. — О, ее было так приятно касаться. Так приятно будет к ней прильнуть. Он помнил. Он все слишком хорошо помнил. Она пьянила вернее, чем порция крепкого виски. Он коснулся ее талии, обнял ее и через секунду уже был пьян.

У нее за спиной он сгреб в ладонь ткань ее юбок и чуть-чуть поднял вверх, не более чем на фут, никаких безумных, насильственных действий. Он просто хотел посмотреть, как она на это отреагирует. Его кулак с зажатой в нем тканью прижался к ее ягодицам — женственно-округлым, таким нежным.

Эмма вздрогнула. Она хотела было извернуться, но он подался вперед и начал целовать ее. Она старалась выхватить у него юбки, остановить движение его руки вверх, но, когда она потянулась за его рукой, он прижал ее, зажал в углу и руки ее оказались в ловушке.

На этот раз, когда губы его коснулись ее губ, она начала бороться. Стюарт не понимал, что происходит. Она выворачивалась, движения ее были такими, как если бы ее охватила паника.

То, что происходило потом, в течение следующих нескольких секунд, было безумием. Эмма была вне себя от страха. Она изворачивалась, металась, и Стюарт, чтобы она не ударила его сильно, удерживал ее на месте. Он не ожидал, что в такой маленькой женщине столько энергии. И вся эта энергия была направлена на то, чтобы причинить ему боль. Он прижал ее ногу, в противном случае она лягнула бы его.

— Полегче, — сказал он, стараясь успокоить ее. Наконец, тяжело дыша, она прекратила борьбу.

— Я не шевелюсь, я ничего не делаю, — сказал он. — Посмотри на меня.

Она подняла на него глаза. Лицо ее было бледным, зрачки расширены.

Он понял, что она страшно напугана. Она его боялась. Всерьез. Какого черта? И тут вдруг глаза ее подернулись влагой. Она всхлипнула и начала плакать. Боже мой!

Одна рука ее застряла за спиной. Нет, не одна — обе. Он прижал ее к часам. Он отступил на шаг, отпуская ее. И как только между ним и дверью появилось пространство, она метнулась туда, как испуганный кролик.

— Эмма! — Он ухватил ее за юбку и подтащил к себе.

Она застыла, стремительно обернувшись. Он подумал, что, если он не будет ничего делать, а просто поговорит с ней, спокойно, разумно, он мог бы преодолеть в ней этот страх, но, чтобы сделать это, он должен был держать ее за юбки...

Эмма дернулась так, что послышался звук рвущейся ткани. Она была похожа на кролика, попавшего в капкан. Что на нее нашло? В конце концов он показал ей свои руки — вот они, пустые, ничего в них нет. Поднял их вверх, показывая, что сдается.

— Что не так? — спросил он.

Она смотрела на него с осуждением, затем вдруг начала пятиться. Она дышала, как паровоз.

— Я не шевелюсь. Я стою где стою. Видишь? Я не подхожу к тебе. Что не так? Это из-за меня? Ты боишься меня. Почему? — Он опирался о косяк — ему действительно требовалась поддержка.

Степень ее страха пугала его.

— Ты думала, что я собираюсь... — Он не договорил до конца и засмеялся. — Что я собирался сделать? Ну-ка скажи. — Она не желала говорить. Он видел, как она облизнула губы. — Послушай, я действительно далеко зашел. Я использовал всю власть, что имею над тобой, и тебе это не нравится, но, Господи... — Все, что он говорил, было не важно.

О, сладкая, сладкая женщина. Ее сексуальная привлекательность была более чем ощутима. Он чувствовал ее — носом, ртом, его тянуло к ней с потрясающей силой. Притяжение было не менее явственным, чем те крепкие и солидные книжные шкафы, что стояли у него за спиной.

И она это чувствовала. И боялась. Взаимное влечение не радовало ее, а заставляло верить в то, чего не было.

Он сделал попытку вернуть ее на землю.

— Ты думаешь, я пытался заставить тебя сыграть со мной... как ты называешь эту игру? Пикл-тикл? Танец живота? Полька для взрослых? Как ты ее называешь?

Она покраснела и шмыгнула носом.

— Ты думала, что я стану любить тебя силой? — тише и нежнее спросил он. — У тебя, Эмма, у самой довольно странное воображение. — И добавил уже добрее: — Нет, я бы никогда не стал этого делать. Я не думал, что это было у тебя на уме. Если я зашел слишком далеко, извини. Но не надо плакать из-за моей ошибки.

Она заморгала, не принимая его извинений.

— Ты — мужчина, который может связать женщине ноги...

— Чтобы она меня не пинала.

— Там, в гостинице, ты сказал, что мог бы сделать что угодно...

— И действительно мог бы. Ты страшно рисковала. Хотя к тому времени, как ты стала отвечать на мои поцелуи, ты могла считать себя в этом смысле в полной безопасности. Господи, я никогда тебя не принуждал. Ну хорошо, не принуждал ни к чему большему, чем поцелуй. Но мне нравится, что это нравится тебе.

Она быстро затрясла головой.

— Ты думал об этом, ты этого хотел. Я думаю, ты мог бы...

Он начинал злиться.

Он состроил гримасу, но все же взял себя в руки.

— Эмма, тебе нужен мужчина, и ты сейчас смотришь на того мужчину, которого ты хочешь.

— Нет. — Она закрыла глаза и покачала головой. Но уже без прежней уверенности.

— Я могу в этом смысле о тебе позаботиться. Мне хочется этого. Позволь мне ласкать тебя так, как ты хочешь, чтобы тебя ласкали. Позволь мне показать тебе то, что я хочу сделать.

Она покачала головой, затем снова всхлипнула. Он был раздражен, разочарован и не собирался этого скрывать.

— Ты ненормальная. Ты сама себе все придумала. Но не надо плакать потому, что я неправильно тебя понял. Наверное, я слишком напирал. — Он покачал головой, все еще не вполне понимая, что произошло, в каком месте он оступил ся. — Просто мне показалось, что ты такая сильная...

— Я и есть сильная.

— Да. Хорошо. — Он кивнул. — Но непобедимых людей нет. — Он сложил руки на груди, спрятав пальцы под мышки. — Я собираюсь спать, — сказал он. — Хотел бы я, чтобы вы ко мне присоединились. Но нет — к вашему сведению, я ни к чему не склоняю женщин силой. Я люблю власть, и у меня неплохо получается ею пользоваться, но даже я, сын сумасшедшего, могу держать себя в руках.

Он поднял глаза и добавил:

— К вашему сведению, я люблю другую игру. Игру со стулом, когда теоретически я контролирую ситуацию, но вам чертовски этого хочется. — Он прищурился, смерив ее взглядом. — Так что следите за собой. Мне бы хотелось лежать с вами в постели и делать вам приятное, целовать вас, прикусывать кожу, очень нежно, оставляя маленькие следы там, где побывали мои губы, покуда я не возьму вас, беспомощную, изнемогающую от желания. Вот это я люблю. Ту власть, что помогает тебе притвориться богом. И я люблю другие игры, некоторые из которых, смею сказать, даже не я изобрел. Когда речь заходит о сексуальности, я предпочитаю взрослый подход. Нет, — тут же опроверг себя он, — не взрослый. Подход восьмилетнего ребенка. Я играю, и я не знаю стыда. Только воображение. — Он засмеялся, на этот раз неприятным, циничным смехом.

— Вы сумасшедший, — сквозь слезы бросила ему Эмма, но его относительное самообладание явно опровергало это обвинение.

Он поднял бровь.

— Возможно, — сказал он, затем пожал плечами. — Хотя я думаю, что не я безумец, это вы ханжа. Какая разница, в какой области лежат мои сексуальные интересы или ваши?; Это личное дело тех людей, кто в это вовлечен, и ничье больше.

Затем он набрал воздуха в легкие и разразился самой длинной, самой быстрой тирадой из всех, что ей доводилось от него сльшать.

Он сказал:

— Я никогда не имел дела с женщиной, обладающей такой стойкостью духа и такими способностями. Женщиной, чье доверие и уважение я хотел бы завоевать. Я не знаю, зачем мне это: чтобы проверить, узнать, получить, обмануть? Я ни в чем не уверен, я только знаю одно: я никогда не встречал такой удивительно привлекательной и такой целеустремленной женщины, такой целостной и самодостаточной. — Он все распалялся, все говорил. — Странно, непонятно, необычно. Да. Великолепно. Совершенно. Бросьте все эти суждения в лицо страсти, в тот миг, когда вы ничему не подконтрольны. Я — вот он, стою, готовый принять все, что может вам понравиться, принять и дать. Сдайтесь мне, доверьтесь мне вот так — широко, открыто... — Он сорвался, не закончив предложения, судорожно глотая воздух.