Командиры мужают в боях - Исаков Иван Степанович. Страница 32

Наконец Чехов сделал выбор. Он вошел в парадную дверь высокого дома и по уцелевшей лестнице стал подниматься с этажа на этаж. Местами ступени были разбиты. Анатолий достиг площадки пятого этажа: это было то, что он искал. Наружная стена здесь обвалилась, и отсюда открывался широкий обзор. Прямо и несколько наискосок виднелись здания, влево уходила прямая улица. Дальше, метрах примерно в шестистах, начиналась площадь. Все это было в руках противника. Чехов устроился на лестничной площадке так, чтобы тень от остатка стены падала на него. Винтовку он положил на чугунный узор перил, поглядел вниз, наметил ориентиры…

Вскоре наступила ночь, стрелять было нельзя — вспышка выстрела демаскировала бы снайпера, и он спустился в подвал, где размещалось его отделение.

Проснулся перед рассветом. Не попил, не поел, а лишь налил в баклажку воды, положил в карман несколько сухарей и поднялся на свой пост. Анатолий лежал на холодных камнях лестничной площадки и ждал, Развиднелось. А вскоре взошло и солнце. Только под стеной, где лежал Чехов, стояла холодная серая тень. Спустя некоторое время из-за угла дома вышел гитлеровец с ведром. Потом уже Чехов узнал, что в это время солдаты носят офицерам воду для мытья. Чехов повернул дистанционный маховичок, перекрестье прицела поплыло кверху. Сделав вынос на четыре сантиметра вперед, Анатолий выстрелил. Ведро выпало из рук солдата, и он упал на бок. Через минуту из-за угла появился второй фашист. В руках он держал бинокль. Чехов нажал спусковой крючок. Потом такая же участь постигла третьего. Понаблюдав за передвижениями в стане врага, Чехов определил дорогу, по которой немцы ходили в штаб, расположение склада боеприпасов и пищеблока.

Чтобы не обнаружить себя, во время стрельбы снайпер располагался на фоне белой стены и дуло винтовки не выставлял из укрытия. Поэтому пламя, вырывавшееся из ствола, не было видно.

К концу первого дня «охоты» гитлеровцы уже не ходили, а бегали, к исходу второго — начали ползать.

Дорожка, по которой они носили питьевую воду, стала теперь пустынной.

К вечеру второго дня на боевом счету Анатолия Чехова было уже семнадцать убитых фашистов.

Всю ночь со стороны неприятеля доносились удары кирок и лопат — немцы в мерзлой земле пробивали ход сообщения. На следующее утро Чехов отметил, что противник вырыл две траншеи, подходившие к асфальтированной дороге, видимо намереваясь по ним доставлять боеприпасы. Анатолий заметил в стене дома напротив маленькую амбразурку. Вчера ее не было. Чехов понял: немецкий снайпер. «Гляди», — шепнул Анатолий сержанту, пришедшему вместе с ним, и нажал спусковой крючок. Послышался вскрик, затем топот сапог — это автоматчики унесли сраженного фашиста.

Чехов переключил внимание на траншею. Вражеские солдаты подползали к асфальтированной ленте, перебегали через нее и снова скрывались во рву. Чехов стал стрелять в тот момент, когда они вылезали из укрытия.

На восьмой день Чехов держал под контролем все дороги, которыми пользовались оккупанты.

У Чехова сразу же нашлись последователи, и он терпеливо обучал их искусству меткого выстрела. Об успехах Анатолия Чехова я докладывал командиру полка, и Тимофей Андреевич Нефедьев писал о нем в политдонесениях.

8 октября из штаба дивизии был получен приказ «О развитии снайперского движения». Бойцы восприняли его с энтузиазмом. И их можно было понять.

Гвардейцы учились без промаха бить по одиночным целям, бойницам и амбразурам, уничтожать автоматчиков, пулеметные и орудийные расчеты.

В подразделения стали поступать в нужном количестве снайперские винтовки. «Охотой» увлеклись почти все. Не составил исключения и наш штаб. Нефедьев и сержант Драгунов усовершенствовали треногу под ружье ПТР и задались целью сбить самолет. Такой случай в боевой практике батальона уже был: однажды помощнику командира взвода ПТР старшему сержанту — к сожалению, фамилию его я запамятовал — удалось сбить немецкий бомбардировщик Ю-87. За это он был награжден орденом Отечественной войны II степени.

Мы с Михаилом Ивановичем Ильиным тоже вооружились снайперскими винтовками. Стреляли оба неплохо. Облюбовали площадку в том самом полуразвалившемся доме, где находился наш блиндаж, пристрелялись бронебойно-зажигательными пулями по намеченным целям и в один из солнечных октябрьских дней вышли на «охоту». Ждать пришлось недолго. В поле нашего зрения появились два гитлеровца, один из них в офицерской форме, другой — солдат.

— Ну, Михаил Иванович, — говорю Ильину, — я беру на мушку офицера, а ты — того…

От желания не «промазать» перехватило дыхание. Выстрелили почти одновременно, солдат упал, а офицер побежал. Ильин послал ему вдогонку еще один торопливый выстрел, но фашист благополучно скрылся за углом дома. Так бесславно завершился мой снайперский эксперимент. Я спустился в блиндаж и позвонил Степану Карпенко, чтобы прислали Чехова. Вскоре он пришел.

— Слушай, Анатолий, тут начали фрицы шнырять. — И мы показали ему со своего НП, откуда они появляются.

Чехов полез наверх, а мы с Ильиным спустились вниз, чтобы ненароком не демаскировать нашего снайпера. Выбрать удобную позицию — большое искусство. Анатолий не стал искать защищенное место, а пристроился в проломе стены в глубине лестничной площадки так, что он все видел, а сам был скрыт. Пока мы стояли внизу и разговаривали с Антониной Гладкой (теперь она уже была наводчицей полковой пушки, что стояла на позиции неподалеку от наших блиндажей), раздался выстрел Чехова, звякнула извлеченная гильза и послышался его спокойный голос:

— Есть один, спекся.

С этой позиции Чехов в течение дня уничтожил еще трех фашистов и ушел в свою роту.

Минуло немного времени, и только Чехов подготовил около двадцати отличных стрелков. К ноябрю в дивизии насчитывалось несколько десятков снайперов, на лицевом счету которых было свыше двух тысяч убитых гитлеровских солдат и офицеров. В канун двадцатилетия победы над фашистской Германией, вспоминая о массовом снайперском движении, начало которому положил Чехов, гвардии генерал-полковник А. И. Родимцев подчеркнул, что это была грозная сила, с которой противник не мог не считаться.

У противника тоже появились снайперы. Но мы еще не знали об этом. Наши связные уже привыкли к относительной безопасности и часто перебегали из роты в роту и на НП не по траншеям, а поверху. И вот однажды случилась беда. Из штаба полка пришел молоденький солдат, удивительно похожий на моего младшего брата, погибшего на фронте. Увидев его, я подумал: «Совсем как наш Петя». Он покурил и пошел обратно. И всего-то ему надо было проскочить до берегового откоса по простреливаемой местности метров сорок — пятьдесят. Ходов сообщения мы там еще не успели сделать. Ему бы надо перебежать — и сразу под уклон. А он пошел шагом. Вдруг раздался одиночный выстрел, и он упал. Только цигарка продолжала дымить…

Тот же снайпер сразил политрука 3-й роты Тимофеева.

«Надо снять его во что бы то ни стало», — решили мы.

Эту задачу взял на себя Чехов.

Начался поединок. Фашист караулил Чехова, а Чехов его. Так продолжалось несколько дней. Анатолий спускался вниз хмурый, злой. Этажом выше засел еще один наш мастер огня с противотанковым ружьем. Он подстерегал вражеские машины. Как-то под вечер, когда наверху прогремел выстрел, Чехов вдруг почувствовал, что и в него целятся. Анатолий решил опередить — и… впервые промазал. Гитлеровец ответил — и тоже мимо. Однако пуля, ударившись о стену, рикошетом вошла в грудь Анатолия Чехова. Его привели к нам в блиндаж. Смотрю, плачет, не от боли — от ярости, что не попал.

— Вот что, Анатолий, немедленно в санроту, а потом в медсанбат, надо извлечь пулю.

— Не пойду!

— То есть, как это не пойдешь?!

Чехов стоял на своем. Тогда я велел фельдшеру Птахину оказать помощь Анатолию, а сам позвонил комиссару полка Тимошенко, чтобы тот распорядился переправить Чехова в госпиталь, на противоположный берег Волги.

Когда Анатолия перевязали и он вернулся в блиндаж, я сказал: