Командиры мужают в боях - Исаков Иван Степанович. Страница 62

Гвардейцы занимали оборону неподалеку от Кировограда. В первый же день я ознакомился с рубежом обороны. Начальник штаба все огневые средства расположил грамотно, перед передним краем не было ни одного метра, который не перекрывался бы ружейно-пулеметным огнем. Хотя тяжелая, мерзлая земля еще туго поддавалась лопате, окопы были отрыты, траншей, правда, не имелось. На следующее утро прибыл вновь назначенный командир полка подполковник Василий Семенович Палицын. Мы стали готовиться к новым боям: получали пополнение, вооружались, проводили занятия.

1-м батальоном теперь командовал капитан Михаил Александрович Сазонов, 3-м — майор Карп Алексеевич Бурак, энергичный, смелый офицер-кавалерист. 2-го батальона в полку не было.

В феврале 1944 года наша дивизия на второстепенном направлении сковывала силы врага, в то время как другие части и соединения успешно громили корсунь-шевченковскую группировку противника.

Мы тоже понемногу продвигались вперед. 39-й гвардейский стрелковый полк освободил Владимировку. Когда вошли в село, на окраине его горело несколько домов. В них гитлеровцы заживо сожгли шестнадцать раненых советских солдат и офицеров. Нам не впервые приходилось видеть своими собственными глазами жертвы зверств фашистов. Мы клялись отомстить за погибших товарищей и дрались с еще большей злостью.

За Владимировой полк, попав под ураганный огонь, залег. Поздно вечером подполковник Палицын послал офицеров штаба во все подразделения, чтобы разъяснить, как будет организовано взаимодействие с артиллерией и танками: утром предстояло прорывать вражескую оборону.

Я направился в 3-й батальон к майору Бураку. За мной по пятам шел рядовой Владимир Михайлович Старков, минометчик из 1-го батальона.

— Ты это куда, Старков?

— С вами.

— Зачем?

— Командир послал.

— Ну если послал, пойдем. Ты был в третьем батальоне?

— Был.

— Возьми на всякий случай провод, ночь — как у черта в торбе…

Двинулись дальше. Старков впереди — коренастый, красивый. Я знал его как смелого, прекрасно владеющего оружием минометчика. Как он оказался в ячейке управления, не знаю.

— Смотри, не выпускай провода из рук, а то собьемся…

— Идем точно, — спокойно ответил солдат. — Сейчас будет огневая позиция полковой пушки, а дальше, в лощинке, — командир третьего батальона…

Майор Бурак сидел в неглубоком окопчике, накрытом плащ-палатками. Он доложил, что хочет попробовать несколько улучшить позицию батальона, сблизиться с немцами, чтобы утром удобнее было атаковать.

— Быстрее ворвемся во вражеские окопы.

— А командир полка знает об этом? — осведомился я.

— Знает.

— Тогда действуй.

— У меня все готово.

Майор Бурак ракетой подал сигнал. Сразу же застучали пулеметы и автоматы, послышались разрывы мин. Немцы, видимо, не ожидали нашей вылазки, поэтому среагировали не сразу. Когда же начали освещать местность и вести огонь, роты 3-го батальона уже сделали свое дело и в нескольких местах даже ворвались в окопы противника, не потеряв при этом ни одного человека. Гвардейцы быстро окопались. Гитлеровцы усилили пулеметно-автоматный огонь. Когда он немного поутих, мы с Бураком прошли по подразделениям и разъяснили солдатам задачу на завтра. То, что с полком будут действовать танки, рождало у всех уверенность в успехе.

Я собрался было в обратный путь, намереваясь хоть немного поспать у себя на НП. Но неприятель опять открыл огонь.

— Давай, Старков, подождем, может успокоятся.

— А я уже и провод взял.

— Полежи. Правда, сыро сейчас.

— А я сел на противогаз.

Сколько ни ждали — огонь не прекращался.

— Пойдемте, товарищ майор, он теперь до утра психовать будет.

— Ну ладно, потопали.

Впереди пробирался Старков, за ним я. Стрельба усилилась, и мы ускорили шаг. Иногда даже делали перебежки. Теперь Старков был рядом со мной. Трассирующая пуля пролетела совсем близко, мне показалось, что сквозь него. Однако Старков продолжал бежать. Вдруг я услышал жалобное:

— Товарищ майор, я убитый…

— Убит, а бежишь? Как же это?

— У меня… У меня изо рта кровь…

Я схватил его под руку.

— Куда попала пуля?

— Не знаю, из горла идет кровь…

— Давай я посмотрю и перевяжу.

Старков присел. У него действительно изо рта шла кровь.

— Снимай противогаз, автомат, бери меня за шею, я тебя понесу.

— Нет, я сам…

— Тогда давай все сюда.

— Я сам…

— Что ты разговариваешь! — Отобрав у Старкова оружие, лопату, я взял его под руку и повел.

Сначала он шел хорошо, потом стал все чаще просить отдохнуть. Кое-как добрели до огневой позиции полкового орудия. Здесь с него сняли верхнюю одежду, подняли гимнастерку: пуля вошла немного ниже правой лопатки и вышла через правую сторону груди. Бинтовать было очень неудобно, но все же сделали перевязку. Оставив артиллеристам имущество и оружие Старкова, я сначала повел, а потом понес его на полковой НП, откуда его отвезли в санроту полка. Он никуда не хотел ехать из части, даже в медсанбат. Его оставили в санроте, где он и находился до выздоровления.

Утром после непродолжительного артиллерийского налета началась атака. Вслед за двумя КВ и несколькими Т-70 поднялись и устремились к окопам врага стрелковые подразделения. Схватка была короткой. Гитлеровцы не выдержали решительного натиска гвардейцев и откатились назад.

В штаб полка направили первых пленных — шесть или семь человек.

Полк продвинулся на три-четыре километра и снова был приостановлен сильным огнем танков и пехоты врага. Мы потеряли один КВ. Целищев, начальник разведки полка Петр Пантелеевич Сухомлинов и я подошли к подбитой машине: у нее недоставало гусеницы, а в носовой части застрял бронебойный 75-миллиметровый снаряд.

Целищев полез внутрь КВ. За ним последовали и мы с Сухомлиновым. Боекомплект снарядов оказался почти нетронутым, башня вращалась легко, прицел тоже был в порядке.

— Пожалуй, получится неплохой бронированный НП, — вслух подумал я, и мы принялись за дело: затащили в люк телефонный аппарат, связные отрыли возле танка окопы.

Мы видели, что противник производил в глубине перегруппировку: то шли его пехотные колонны, то артиллерия на конной тяге, то бронетранспортеры, а нас держали их танки.

Целищев вертел, вертел башню КВ, потом зарядил пушку и ударил по неприятельской бронемашине. Снаряд лег недалеко от цели. Начальник артиллерии полка выстрелил еще раз. Бронеавтомобиль загорелся.

— Вот это мы! — торжествовал Сухомлинов.

— А ты-то при чем?

— А кто снаряд подавал?

— Мы пахали.

— Не пахали, а стреляли!

И они с Целищевым принялись охотиться за неприятельскими машинами. Но вот в броню ударило что-то тяжелое. Нас оглушило, в лицо брызнули мелкие осколки. Это противник, обнаружив, что КВ действует, обстрелял его. Целищев и Сухомлинов прекратили стрельбу. Замолчали и гитлеровцы. Я приоткрыл люк и окликнул связных и связистов:

— Все ли живы?

В ответ услышал бодрый голос:

— Все в порядке, мы же в окопах, да и ваш танк здорово нас прикрывает.

— Посмотрите, где перебит провод, и соедините, — приказал я.

Связь была восстановлена, и я доложил Палицыну обстановку. Он сказал, что нужно закрепиться. Я передал это распоряжение Бураку и Сазонову. Целищев снова открыл огонь из пушки. Неприятель ответил тем же.

— Брось ты это занятие, — взмолился я, — дай мне возможность перебраться в окоп.

— Что, плохо быть танкистом?

— Не завидую… Чувствую себя, как оглушенная рыба.

Выбраться из танка удалось лишь вечером. Нет, что ни говори, а на земле куда лучше. Наверное, для пехотинца нет брони надежнее, чем окоп.

В штабе нас ожидала новость: оказывается, жители Владимировки среди взятых утром пленных опознали нескольких фашистов, которые сожгли наших солдат и застрелили младшего лейтенанта, выпрыгнувшего в окно. Гитлеровцев судили. За совершенное злодеяние их приговорили к смертной казни через повешение.