Семь (СИ) - Резник Юлия. Страница 25

— Об этом я могу только лишь догадываться. Скорее всего — это обычный укол, который ребенку делают под видом прививки в первые часы жизни.

Я выругался. Провел рукой по затылку, пытаясь сообразить, что же нам делать дальше. С какого бока подступиться к полученной информации? Как противостоять тому, что происходит?

— Ваше святейшество… Мне кажется, оставаться здесь дальше небезопасно…

Я покосился на безумного старика, который в сложившейся ситуации оставался едва ли не самым разумным из нас, и коротко кивнул парням:

— Ной, Мат… Святой отец прав. Нам нужно спешить.

Сидя в поезде, я размышлял о том, что все беды человечества происходят от чрезмерной гордыни. Одни считают себя чем-то лучше других, меряют всех своей меркой и выносят приговоры о второстепенности… Собственное тщеславие и высокомерие влечет людей идти по трупам ближних, расталкивая их локтями. Вся наша история построена на угнетении одного народа другим, и то, к чему мы пришли в итоге — лишь закономерное следствие всего происходящего. Мир разделился на два лагеря — Пустых и Избранных, только лишь потому, что какое-то самовлюбленное чудовище решило, что оно чем-то лучше других. Но самое страшное, что на своем уровне так поступает каждый. «Я», которое занимает главенствующие позиции в сердце каждого человека, заставляет его смотреть на других людей сквозь призму собственных психических, физических, душевных качеств и свойств. Люди невольно начинают считать себя неким стандартом. Взять хотя бы того же Ноя и его отношение к Мату… Или обращение Наны с сиделкой. Да, что далеко ходить? Мое пренебрежение к святому отцу, который не сделал мне ничего плохого… А ведь это путь в никуда. Для нас всех — это путь в никуда… Тогда я задался вопросом, а что же нас может спасти? И среди тысяч повисших в воздухе вариантов сердце выбрало лишь один.

Толерантность

Часть 5. Уныние

Яков

— Яков, ну, слава Богу! Где тебя носило все это время?!

— Потом, Анна… Потом. Я к Нане, и…

— Яков…

— Тебе Ной все расскажет…

— Яков, подожди…

Я обернулся. Уставился на девушку, внутренне негодуя из-за этой вынужденной остановки.

— Яков, — как попугай, повторила она, и тут до меня дошло. Как в голову ударило!

— Нет, — шепнул я, отступая.

— Яков, послушай!

— Нет. Все потом. Мне нужно к жене, — я отступил на шаг, я практически побежал…

— Ее нет в палате, — прошептала Анна сквозь слезы. — Мне очень жаль…

Я замер, не поворачиваясь. «Не говори мне этого. Пожалуйста, не говори…» — стучало в висках в такт оглушительно громким ударам сердца.

— Нану перевели в палату реанимации. Она впала в кому и… Яков… шансов нет. Марина не подошла.

— Заткнись! — я обернулся все же. Обвел полубезумным взглядом всех собравшихся. Анну, Ноя, Мата и даже святого отца. — Заткнись. Потому что ты ничего не знаешь!

Анна всхлипнула, закусила губу, заглушая рыдание, и отчаянно затрясла головой:

— Прости меня, прости! Я… только лишь передаю слова врачей! Я только лишь передаю…

Воздух болезненными толчками врывался в мои легкие. Еще, и еще… А вот выдохнуть почему-то не получалось. Я растерянно уставился на собственную грудь. Потер ладонью, но помогло слабо. Как если бы к пулевому ранению приложить подорожник. Выдохнул. Зарылся лицом в ладони, закрываясь от сочувствующих взглядов посторонних. Как в детстве, пахнущем яблочным пирогом и корицей — я вас не вижу, а значит, вас нет.

Ненавижу сочувствие. Не-на-ви-жу! Оно означает конец. Конец всего. Оно означает, что моя надежда сдохла, оставив после себя уродливый разлагающийся труп. Так не должно быть! Не должно быть…

— Реанимация находится на шестом уровне, — положа руку мне на плечо, шепнула Анна.

Я сбросил ее ладонь и пошел к лифтам. Секунды одна за другой нанизывались на бесконечные бусы моего ожидания.

Шаг, другой… Отъехала и закрылась дверь. И вот уже она. Моя девочка. Моя… Осознание этого факта пришло как-то сразу. Пониманием на некоем глубинном уровне. Без навешивания ярлыков и попыток найти определения… Как озарение. Как признание на уровне нервных окончаний и ощущений. Моя… Моя… Моя!

Глаза Наны запали. Черты лица обострились, как это обычно бывает у покойников. И этот факт… этот чертов факт меня особенно разозлил. Потому что она была здесь! Она еще не ушла. А значит, смерть не имела права накладывать свои гнусные печати на ее прекрасное лицо. Не имела права…

Я перевел взгляд на работающий аппарат ИВЛ, благодаря которому Нана дышала, и бессильно опустился на колени. Уперся лбом в край койки, слепо нашарил ее хрупкую почти детскую ладошку. Я не мог. Ничего не мог… Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пообещать, что найду какой-нибудь выход, ни… отпустить. Даже сейчас, видя ее состояние, я не мог сдержать свое слово и отпустить. Весь мой мир рушился, как стены древнего Иерихона.

Рука Наны была холодной. Я прижался к ней лицом и замер, вдыхая, выжигая в памяти ее аромат. Широко открытым ртом коснулся запястья, сдавленно застонал. Я шептал, что так не должно быть. Что я умру вместо нее. Целовал жадно, просил прощения, утирая горькие слезы мучительного бессилия. Если бы я мог умереть вместо нее! Если бы я только мог…

— Генерал Гази… Хорошо, что вы здесь!

Я медленно обернулся, злясь, что наше уединение посмели нарушить. На пороге палаты Наны стоял доктор Хе.

— Что вы хотели?

От врача Наны волнами исходила тревога. Она была настолько плотной, что ее, казалось, можно было потрогать руками.

— Да… Да! Я ничего не понимаю… — доктор Хе затравленно осмотрелся, — происходит нечто, совершенно невероятное!

— В каком плане?

Мужчина покосился на дверь и как-то нервно пробормотал:

— Пройдемте в мой офис. Здесь не место для подобного разговора.

На выходе из палаты нас уже ожидали Анна, Ной, Мат и Марина. Немного поодаль переминался с ноги на ногу святой отец.

— Этот разговор имеет отношение ко всем этим людям, — бросил на ходу доктор Хе, тем самым, по-видимому, объясняя присутствие посторонних. На что я лишь равнодушно пожал плечами.

Пройдя по узкому белому коридору, освещенному холодным светом флуоресцентных ламп, наша компания остановилась у металлической двери без опознавательных знаков. Доктор Хе юркнул внутрь, и следом вошли мы все. Открывшаяся нашему взору комната была не слишком большой. Стол, несколько стульев — одним словом, офис как офис.

— Вчера, после того, как результаты проб Марины поступили ко мне на почту, я вдруг подумал о том, что все полученные нами образы подходили Нане ровно настолько, насколько бы ей могли подойти образцы любого другого человека на планете, — начал свой рассказ доктор Хе. — Этот факт меня заинтересовал, потому что, как ни крути, а у единокровных родственников гораздо большие шансы на совместимость. Я углубился в анализ… И не знаю, зачем, к этому не было показаний… — доктор Хе нервным жестом похлопал себя по карманам, — но я провел анализ ДНК и выяснил… выяснил, что никакого кровного родства… Понимаете, вообще никакого… между Наной, Анной, Ноем, Матом и Мариной не существует.