Двойник - Герритсен Тесс. Страница 41

Порок развития плода. За несколько месяцев до смерти Никки Уэллс уже знала, что ее ребенок родится без правой ноги, и все-таки решила не прерывать беременность. Сохранить ребенка.

Последние страницы досье, как Маура и ожидала, были самыми страшными. Усилием воли она заставила себя взглянуть на снимки. Увидела обугленные конечности и туловище. Не хорошенькая беременная женщина, разрумянившаяся и светящаяся счастьем, а скалящийся сквозь обугленную маску череп со сплющенными от удара убийцы лицевыми костями.

"Это сделала Амальтея Лэнк. Моя мать. Она размозжила им головы и заволокла тела в сарай. Неужели она испытывала возбуждение, обливая их бензином, чиркая спичкой? Неужели стояла у горящего сарая, смакуя запах паленых волос и плоти?"

Не в силах смотреть на ужасающие фотографии, Маура закрыла папку. И взялась за конверты с рентгеновскими снимками, которые тоже лежали у нее на столе. Она отнесла их к проектору и разместила на экране снимки головы и шеи Терезы Уэллс. Вспыхнул свет, выхватив причудливые тени костей. Рентгеновские снимки не вызывали такого отвращения, как фотографии. Лишенные узнаваемой плоти, трупы теряли возможность ужасать. Все скелеты похожи. Череп, который она сейчас рассматривала, мог принадлежать любой женщине, как близкой, так и незнакомой. Она уставилась на проломленный свод, на треугольник вдавленной кости. Это явно был не скользящий удар; только направленный и яростный размах руки мог загнать осколок кости в теменную долю мозга.

Она убрала снимки Терезы, достала из второго конверта новую пару пленок и разместила их на экране. Еще один череп – на этот раз принадлежавший Никки. Как и сестру, Никки тоже ударили по голове, но этот удар пришелся на лоб, сокрушив лобную кость и так сильно раздробив глазницы, что глаза, должно быть, разорвались в своих впадинах. Никки Уэллс наверняка видела приближение удара.

Маура сняла пленки с видами черепа и поместила на экран следующую серию снимков – позвоночника и таза, которые, как ни странно, уцелели под обугленными тканями. В области таза проступали кости плода. Хотя огонь смешал мать и дитя в единую обугленную массу, на рентгеновском снимке отчетливо просматривались два отдельных человека. Два комплекта костей, две жертвы.

Маура увидела и еще кое-что: яркое пятнышко, которое выделялось даже в клубке теней. Словно серебряная иголочка на лобковой кости Никки Уэллс. Что это, осколок металла? Вероятно, что-то связанное с одеждой – например, микроскопический фрагмент застежки-молнии, приставший к обожженной коже.

Маура полезла в конверт и нашла боковой снимок туловища. Она поместила его рядом с фронтальным видом. Металлический фрагмент просматривался и на боковом снимке, но теперь она видела, что он не лежал на лобковой кости, казалось, он врос в нее.

Маура вынула из конверта все рентгеновские снимки Никки и попарно развесила их на проекторе. Она различила пятна на снимке грудной клетки, которые отметил доктор Хобарт, – металлические петельки и крючки бюстгальтера. На боковых снимках было заметно, что петельки лежат на мягких тканях. Она снова вгляделась в снимки тазовой области, где просматривался металлический осколок, вросший в лобковую кость. Доктор Хобарт упомянул об этом в своем отчете, однако о своих выводах так и не сообщил. Возможно, счел эту находку незначительной деталью. Да и в самом деле, на фоне всех прочих ужасов, связанных с убитой, на такую мелочь он мог не обратить внимания.

Йошима ассистировал Хобарту во время вскрытия; возможно, он еще помнит подробности.

Маура вышла из кабинета, спустилась по лестнице и, толкнув распашные двери, вошла в секционный зал. Там никого не было, рабочие столы после вечерней смены уже протерли.

– Йошима! – позвала она.

Потом надела бахилы и прошла через зал, мимо пустых столов из нержавеющей стали, распахнула следующие двери и оказалась в приемной морга. Толкнув дверь в морозильную камеру, заглянула внутрь. Увидела лишь два трупа – упакованные в белые мешки, они покоились на каталках.

Маура закрыла дверь и прислушалась к тишине, пытаясь уловить хотя бы какие-то голоса, шаги. Но услышала лишь гул морозильной камеры и отдаленный вой сирены "скорой помощи", доносившийся с улицы.

Должно быть, Костас и Йошима уже ушли домой.

Выйдя из здания, она увидела, что "Сааб" и "Хонда" действительно уехали, а на стоянке остались лишь ее черный "Лексус" да три труповозки с надписями "Бюро судмедэкспертизы штата Массачусетс". Было уже темно; ее автомобиль стоял особняком на островке желтого света, исходившего от уличного фонаря.

Образы Терезы и Никки Уэллс по-прежнему преследовали ее. Направляясь к своему "Лексусу", она настороженно вглядывалась в тень, прислушивалась к звукам и шорохам. В нескольких шагах от автомобиля она вдруг остановилась, уставившись на пассажирскую дверь. Дикий ужас сковал ее. Папки выскользнули из онемевших рук, бумаги разлетелись по асфальту.

Три параллельные царапины избороздили сверкающую полировку автомобиля. Следы когтей.

"Беги. Прячься".

Она развернулась и бросилась назад, к зданию. Остановилась у запертой двери, судорожно нащупывая в сумке ключи. Где же они? Наконец отыскав нужный ключ, она вставила его в замок, ворвалась в здание и резко захлопнула за собой дверь. Привалилась к ней спиной, словно создавая своим телом дополнительную преграду.

В пустом помещении было слышно лишь ее тяжелое хриплое дыхание.

Маура бросилась по коридору к своему кабинету и закрылась изнутри. Только здесь, в окружении знакомых вещей, она испытала некоторое облегчение, чувствуя, как восстанавливается дыхание, уходит дрожь. Она подошла к столу, схватила телефонную трубку и набрала номер Джейн Риццоли.

18

– Вы все правильно сделали. Убрались оттуда в надежное место, – одобрила ее Риццоли.

Маура сидела за своим столом, уставившись на смятые бумаги, которые Риццоли подобрала на стоянке. Досье Никки Уэллс, растрепанное, в панике затоптанное в грязь. Даже в компании Риццоли Маура чувствовала себя не вполне спокойно.

– Нашли какие-нибудь отпечатки на двери? – спросила Маура.

– Довольно много. Как на двери любого автомобиля.

Риццоли подкатила кресло к столу Мауры и села. Положила руки на свой выступающий живот. "Мама Риццоли – беременная и вооруженная, – заметила про себя Маура. – И надо же – именно она выступает в роли моей спасительницы!"

– Как долго ваша машина там стояла? Вы сказали, что приехали около шести.

– Но царапины могли появиться и раньше. Я не каждый день открываю пассажирскую дверь. Только если ставлю сумки или другую поклажу. Сегодня я обратила на нее внимание только потому, что автомобиль был припаркован прямо под фонарем.

– Когда в последний раз вы смотрели на эту дверь?

Маура потерла виски.

– Я точно знаю, что вчера утром все было в порядке. Когда уезжала из Мэна, я ставила свою сумку на переднее сиденье. Царапины я бы заметила.

– Хорошо. Вчера вы ехали домой. А потом?

– Всю ночь машина стояла в гараже. А сегодня утром я приезжала к вам на Шредер-Плаза.

– Где вы припарковались?

– В гараже рядом с главным управлением полиции. На Коламбус-авеню.

– Значит, всю вторую половину дня машина стояла в том гараже. А мы ездили в тюрьму.

– Да.

– В гараже круглосуточное видеонаблюдение.

– Правда? Я что-то не заметила...

– А потом вы куда поехали? После того как мы вернулись из Фрэмингэма?

Маура заколебалась.

– Доктор!

– Я ездила к Джойс О'Доннел. – Она встретилась взглядом с Риццоли. – Не смотрите на меня так. Мне необходимо было с ней встретиться.

– А меня вы собирались поставить в известность?

– Конечно. Послушайте, мне необходимо узнать как можно больше о своей матери.

Риццоли откинулась на спинку кресла, поджала губы. "Она недовольна мной, – подумала Маура. – Она ведь просила меня держаться подальше от О'Доннел, а я не послушалась".