ЗАДница Василиска (СИ) - Инодин Николай. Страница 5
Последняя фраза эпикриза перечеркнула лётную карьеру гардемарина Лобачевского жирным красным крестом. Медики, блин.
***
Мелкая рябь на поверхности воды засыпает окрестности целыми стадами солнечных зайчиков, заставляет морщиться, потому что отвернуться сейчас – потеря лица. Чёрт, слепит, будто лазерная ловушка. В ушах отдаётся полный официального участия голос начальника училища.
– Приказом командующего морскими силами старшему гардемарину Лобачевскому присваивается очередное воинское звание – мичман. Этим же приказом вы отправляетесь в бессрочный отпуск для поправки здоровья с сохранением половинного жалованья, причитающегося вам в соответствии со званием.
Китицын замолкает на секунду, затем нормальным голосом продолжает:
– Мне искренне жаль, Аркадий Лукич. Но обстоятельства…
– Я понимаю, господин капитан первого ранга. Флот и без меня обременён излишком офицеров. Заслуженных, с боевым опытом.
Начальник школы хлопает ладонью по столешнице и вдруг вскакивает на ноги:
– Что вы понимаете, мальчишка!
Но тут же остывает и берёт себя в руки.
– Извините, Аркадий. И давайте поговорим без чинов. Вы правы. На флоте действительно слишком много офицеров. Здоровых, пригодных к службе без ограничений. Вы уже думали, чем будете заниматься? Финансовые затруднения вам, насколько я знаю, не грозят?
– Не грозят. Ко мне уже обращались сотрудники строительного управления. Кресло и пульт управления проходческого комплекса мне предоставят в любой момент. Однако… – мичман рывком поворачивается к теперь уже бывшему командиру:
–Михаил Александрович, я слышал, «Тюленя» списывают и собираются пустить на разборку?
– Да. Жаль конечно, но корабль окончательно устарел. Практически полный износ энергетической установки. Новую взять негде, а так хоть вспомогательные механизмы используют.
Аркадий собирается, очевидно, окончательно приняв какое-то решение.
– Михаил Александрович, ведь субпространственники типа «Морж» не дают на разгоне и маневре перегрузки больше двух с половиной «же»?
– Два и четыре десятых для «Тюленя» – по памяти поправляет бывший командир.
– Помогите выкупить ветерана! – взмолился Лобачевский. – А реактор… Реактор восстановим! Я уже говорил на «Кронштадте», с теми кристаллами, что у меня остались…
– Не хотите уходить из космоса, – Китицын смотрит юноше в глаза. – В принципе, космические суда в частной собственности у нас уже есть. Но, быть может, подобрать какой-нибудь буксир?
Аркадий отрицательно качает головой:
– У старых буксиров просто смешной запас хода, – юноша улыбается. – А новый мне никто не продаст. Их и старые-то не продают.
– Убедили. Я постараюсь связаться с Беренсом при первой возможности. Вы же подробно изложите свою просьбу в письменном виде. Отдельным файлом – как собираетесь использовать выкупленный корабль. И да, за «Тюленя» – отдельное спасибо.
***
Когда-нибудь, когда планету достаточно обживут, здесь непременно появятся художники. Закон природы такой. Они появляются везде, где есть достаточное количество свободных материальных ресурсов, пригодных для обмена на художественные ценности. Неважно, что это – кусок мамонтятины, тёплая шкура, горсть гульденов или долларовый счёт…
Они появятся и с одухотворёнными лицами начнут наносить на полотна разноцветные кляксы, пытаясь их комбинацией передать удивительное ощущение, возникающее при виде салатовых волн, накатывающих на покрывающую пляж розовую гальку.
Аркадий улыбнулся своим мыслям и начал подниматься по склону. Чем дальше от берега, тем чаще среди гальки попадаются пятна лишайника и чахлые кустики травы. Специально почву на побережье не создавали, но растительность и здесь пытается отвоевать своё место под солнцем, пусть спектр местного светила и отличен от того самого, первого Солнца.
Жилая зона начинается сразу за полосой галечного пляжа. Ничего похожего на колониальный архитектурный стиль – сборные жилые модули расставлены в соответствии с рассчитанным искусственным интеллектом планом. Максимальное количество на квадратный километр площади при соблюдении требований коммуникации и противопожарных мероприятий. Дома-коробки изначально похожи друг на друга едва ли не на молекулярном уровне. Это противно человеческой природе, отторгается ею, и вот уже на окнах одного модуля белеют вязаные кружевные занавески, а стену другого украшает корявое граффити, предупреждающее прохожих о том, что Петька – дурак. Нужный модуль Аркадий находит по невысокой ограде, состоящей из оболочек выработавших своё топливных сборок. На каждой бросается в глаза заботливо подкрашенный знак радиационной опасности. Юный мичман улыбается и нажимает кнопку выведенного к калитке коммуникатора.
– На хер, я занят! – приветливо отвечает устройство, но Аркадий знает волшебное слово.
– Пётр Васильевич, вам Михаил Александрович просил привет передать.
– Хм-м… – коммуникатор берёт паузу. – Привет оставь у калитки, мальчик, только поставь так, чтобы детишки не разбили. Впрочем, от которого из Александровичей привет?
– От Китицына.
Комм выключается, зато открывается входная дверь. Дверной проём напоминает раму с ростовым портретом. Изображённая личность имеет весьма примечательный вид. Хозяин модуля невысок, абсолютно сед, бороду бреет, зато носит огромные усы, свисающие почти до ворота старенькой застиранной тельняшки. Вторым предметом в костюме старика являются форменные корабельные шорты из не знающей сносу «шортовой кожи». Ноги кривые, заросшие густым чёрным волосом, обуты в шлёпанцы из того же практичного материала, явно бывшие собственностью морского министерства – набитые белой краской номера всё ещё хорошо различимы. На левом – 73, на правом – 112.
Рассмотрев Аркадия (молча), домовладелец поворачивается к нему спиной и, уже уходя, бросает через плечо:
– Ну, чего стоишь, заходи!
Жилище старого инженера внутри меньше всего похоже именно на жилище. Филиал старого корабельного кладбища, с явно выраженной специализацией на технологичных потрохах, берлога Франкенштейна от электроники. К последней ассоциации подталкивает то, что почти половина этого хлама, разбросанного и развешенного в самых неожиданных местах, продолжает гудеть, пищать и помаргивать. Над спальным местом хозяина, наводя на мысли о смирительной рубашке, висит тяжёлый даже на вид костюм высшей радиационной защиты.
Пётр Васильевич усаживается за стол, привычным жестом сгребая в сторону лупу, паяльник, раскуроченный наручный коммуникатор, треть буханки хлеба и пустую банку из-под белкового концентрата.
– Нечего по сторонам пялиться, юноша, не в музее. Колись, на кой чёрт тебе понадобились мои старые кости?
***
«Бабья слободка», которую ещё называют вдовьей, стоит несколько на отшибе от собственно Кемптауна, ближе к горам. А нужный Аркадию модуль, если не врёт навигатор комма, стоит ещё дальше. К нему ведёт узкая, едва намеченная на каменистой поверхности, тропа. Модуль чист, как хирургический блок. Глаз невольно задерживается на мелочах – качели на заднем дворе, песочница с ограждением из каменных обломков, скамья у входной двери, архаичное устройство для сушки одежды – набор натянутых между столбами верёвок. Всё сделано из подручных материалов. Но для чего сушить одежду на улице? Сюда что, электричество не провели?
На звук шагов из-за модуля выглядывает ребёнок – мальчуган лет пяти от роду, белобрысый, коротко стриженый, в матросском костюмчике.
– Ма, это дядька какой-то!
За пацанёнком появляется молодая женщина, сразу понятно – мать. Те же некрупные черты лица, прямой нос, синие глаза, маленький рот. Только волосы у матери тёмно-русые. Свободная блузка, темная, до щиколоток, клетчатая юбка с ремнём. На ремне кобура с импульсником. Что-то незнакомое, наверно трофейное.
– Добрый день,– устало здоровается она. – Вы в самом деле к нам, молодой человек, или дорогу решили спросить?