Взгляд василиска - Оченков Иван Валерьевич. Страница 6

— Ты что же это творишь, сукин кот! Ты бы Алексей Михалычу еще сам бордель снял! Да я тебя пришибу сейчас, тля худая…

— Ай-ай-ай, — заверещал не ожидавший такой подлости Прошка, — Архипыч, ты что, ополоумел? Пусти, больно!

— Пусти его, — приказал вошедший следом Алеша, — ну полно, станет с него! Хотя ты Прохор, прямо скажу, меня удивил.

— Да вы что, — возмутился камер-лакей, — да грех вам такое говорить! Дом хороший, а деньги за него и вовсе смешные.

— Прошка, ты совсем дурак? — Вскипел старый матрос, — нашел на чем выгадать! Хочешь деньги господские сберечь — жри меньше!

Впрочем, делать пока было нечего, и Алеша двинулся внутрь дома. К удивлению великого князя дом оказался со вкусом убран, удачно совмещая в себе восточную экзотику и западную практичность. Присев в удобное кресло и вытянув ноги, он подумал что Прохор, возможно, не такой уж и мерзавец. И тут в комнате появилось новое действующее лицо. Миниатюрная китаянка с очень красивым, хоть и почти детским личиком, одетая в шелковую одежду, глядя на которую Алеша решил, что это кимоно, осторожно вошла, держа перед собой поднос с маленьким чайником и совсем уж крохотной чашечкой. Ни слова не говоря, она установила поднос на маленький столик и, подхватив чайник, каким-то совершенно невероятным способом пустила из носика струю в чашечку, не пролив при этом ни капли. Выполнив этот акробатический трюк, девушка подала чай Алеше и застыла в глубоком поклоне.

— Кто это? — потрясенно спросил лейтенант, глядя поверх черепаховых гребней украшавших высокую и сложную прическу китаянки.

— Сиротка, — охотно пояснил Прохор, — служанка прежнего хозяина. Зовут, кажись, Кейко, или как-то так. Жалко будет, если переехать прикажете. Пропадет девка одна.

Услышав его речь, девушка тоже что-то сказала Алеше на непонятном языке, звонким, как колокольчик, голосом.

— Что она сказала?

— А я знаю? — удивился лакей, — всем хороша девка, только по-нашему ни бельмеса. Прежний хозяин сказывал, что по-аглицки понимает, хоть и не говорит.

— Ты понимаешь меня? — обратился к служанке по-английски Алеша.

Та закивала ему с таким радостным лицом, будто встретила самого дорогого человека.

— Тебя зовут Кейко?

Снова последовали радостные кивки.

— А говорить можешь?

Лицо девушки немедленно стало печальным, но в глазах засветилась такая решимость сделать все, чтобы новый господин был доволен, что Алеша невольно улыбнулся и ласково сказал ей.

— Хорошо. Спасибо, ты можешь идти.

Китаянка тут же поклонилась, и мелко семеня невероятно маленькими ножками, вышла. Великий князь проводил ее глазами, потом отхлебнул чаю и найдя его вкус превосходным, довольно кивнул.

— Пожалуй, мы здесь задержимся. Дом и вправду не дурен.

Впрочем, для Прохора испытания еще не кончились. Когда он вышел с сияющим, будто новый медный пятак лицом, несносный Архипыч, снова притянул его к себе, однако, хватать за ухо не стал.

— А ты, курицын сын, почем знаешь, что девка хорошая? Уже того…

— Да господь с тобой, — отозвался лакей, — нешто я порядка не знаю? В господском доме ни-ни!

— Смотри мне, тля худая!

Но Прохор, не слушая матроса уже выходил прочь, бурча про себя: — «хорошая девка, только дерется сильно, даром что роста с пуговку!»

Порт-Артур, конечно, не Урюпинск, но город все же провинциальный. Жизнь в нем скучна и однообразна, и потому жители его с нетерпением ждут любого праздника, будь то православное рождество или «день зимнего дракона». Особенно рады были, разумеется, местные дамы. Посудите сами, после всех положенных торжеств наместник непременно даст бал, а поскольку молодых и неженатых офицеров в Артуре всяко больше чем барышень, то даже самым неприметным из них будет обеспечено мужское внимание. Не была исключением и мадам Егорова, в который раз спрашивающая своего супруга.

— Фима, ты, конечно же, достанешь для нас приглашение на бал наместника?

— Конечно-конечно, Капочка, — поспешно отвечал ей Ефим Иванович, — ты ведь знаешь, как это непросто, но мне твердо обещали!

Говоря по совести, господин коллежский асессор совершенно не чувствовал, высказанной им уверенности. Мадам Егорова тоже не вчера родилась, и потому внимательно посмотрев на мужа с подозрением переспросила.

— Фима?

Неожиданно к неловко заерзавшему на стуле чиновнику пришла на помощь его свояченица.

— Капа, оставь Ефим Иваныча в покое, лично я совершенно не собираюсь ни на какой бал!

Пока Милейшая Капитолина Сергеевна, задохнувшись от возмущения, молчит, я попробую описать ее младшую сестру. Если коротко, то Людмила, которую все домашние называли Милой, была красавицей. Не слишком высокая, но и не маленькая, она была великолепно сложена. Черты лица ее были правильны и очень приятны любому глазу, но в особенности, конечно, мужскому. Каштанового цвета волосы, волнистые от природы, были уложены в косу толщиной в руку. Темные пушистые брови подчеркивали блеск карих глаз, а красиво очерченные, чувственные губы совершенно не нуждались в помаде. Все это великолепие портила одна маленькая деталь. Людмила Сергеевна была девушкой прогрессивной, а потому полагала свою красоту лишь досадной помехой на пути нравственного совершенствования. Бестужевские курсы, которые она закончила, лишь укрепили ее в этой самой прогрессивности, а потому она никогда не носила модных нарядов и изящных шляпок. Напротив, одежда ее была строга и всем встречным и поперечным говорила, что Мила законченный «синий чулок». Еще, она прежде имела обыкновение мазать волосы маслом, чтобы избежать легкомысленных кудряшек, но к счастью, ко времени нашего повествования уже отказалась от этой ужасной привычки.

— Мила, как ты можешь так говорить! — воскликнула Капитолина Сергеевна, когда к ней вернулся дар речи. — Я тут из кожи вон лезу, чтобы вывести тебя в общество, а чем ты мне отвечаешь?

Надобно сказать, что Капитолина Сергеевна, хотя лучшие ее годы уже миновали, была дамой еще довольно видной. В молодые годы она ничуть не уступала в красоте своей младшей сестре, но раннее замужество и многочисленные семейные заботы оставили свой след на некогда прекрасном лице. Несмотря на это, она еще пользовалась вниманием мужчин, в особенности с учетом того, что последних в Порт-Артуре было серьезно больше чем дам. К тому же из последней поездки она привезла совершенно замечательное платье, в котором ее еще никто не видел. И предстоящий бал был вполне достоин того, чтобы явить его городу и миру. Можно ли осуждать милейшую Капитолину Сергеевну за эту ее маленькую слабость? Не говоря уж о том, что она, действительно переживала за младшую сестру и всячески пыталась найти ей достойную партию.

— Я, так стараюсь для тебя, а ты… неблагодарная!

После этих слов на глазах чиновницы показались слезы, и она отвернулась, чтобы не видеть лица людей, не ценящих ее усилий.

— Мама-мама, почему ты плачешь? — с этими словами к ней подбежал десятилетний мальчик в гимназическом мундире. — Мамочка, тебя кто-то обидел?

— Нет, Сереженька, я не плачу, но твоя тетя, меня действительно обидела!

— Не может быть, — простодушно удивился мальчик, — разве Мила может кого-нибудь обидеть? Она же добрая!

— Нет, вы только послушайте, что говорит этот невоспитанный ребенок! — Воскликнула мадам Егорова, — значит Мила добрая, а его мать, которая ночи не спала, растя это неблагодарное чудовище, таки, злая!

Всякий раз, когда Капитолина Сергеевна волновалась, в ее прорезался речи одесский говор, которого она немного стеснялась. Но тут, сами понимаете, было не до стеснения. Впрочем, нарушители ее душевного спокойствия уже раскаялись и кинулись обнимать свою мать и сестру, пытаясь успокоить проснувшийся вулкан.

— Капочка, родная моя, ну что ты такое говоришь, мы все тебя очень любим. И я, и Сережа, и Ефим Иваныч! Просто я не хочу замуж. Ну, сама посуди, если я выйду замуж, я ведь не смогу жить тогда с вами. А как же я без тебя и без Сережи?