Приятно тебя общать (СИ) - Кикина Ирина. Страница 18

Расплывшееся пятно розового йогурта. Галки, которых городские власти никак не могут повывести, неуклюже выворачивают шею, щёчкой прикладываясь к земле, и быстрым языком собирают сладкую жижу.

Сейчас небо просто феерично, вычурно до неестественности. Волноподобная рябь, золотистое сияние, рассекающее чёрную иглу на две неравные части. Сквозь веки пробивающая лазурь. Вот инженер взял верх — рябь разглаживается в мутную бирюзу. А теперь, похоже, взбунтовался главный бухгалтер небесной канцелярии. Накричал на спорщиков, посбивал все настройки. Равномерная безликая серость, означающая, что на сегодня лимит изысков и технических решений исчерпан.

Похоже, бухгалтер перегнул палку. Хмурость раздробилась стремительным градом. Свет и тени то и дело меняют яркость. Серое разбавляется голубым, жёлтым, малиновым. Потом ярко-белый круг, мелькнувший было в разрыве, лопается. Цветовое безумие несколько секунд мигает, как на дискотеке, потом пропадает, обнажая тяжёлые металлические рёбра защитного купола. Я натягиваю маску и спешу домой: надеюсь, система очистки воздуха не пострадала, но кто знает? Золото отражается в крышке — и дне — нашего мира: «Сохраняйте спокойствие. Технические неполадки будут незамедлительно устранены». И отсчёт времени. Люди спешно прячутся по домам и магазинам. Я открываю дверь подъезда, а мимо с бешеной скоростью и воем проносится бригада Скайсейвера. Они летят к чёрной игле небесной канцелярии — восстанавливать настройки.

Она флегматик

Есть у нас одна девчонка, Аня. Она флегматик. Без примесей. Высший сорт. Ничто не может изменить выражения её лица.

Обычно мы собираемся с подружками вчетвером во дворе, выносим гитару. Вика неумело бренькает по струнам, Даша её пестует. Прохожие останавливаются, некоторые даже подпевают или заказывают следующую песню. Первое место в хит-параде по заявкам занимает «Мурка», но мы её играть принципиально не умеем. Иногда просят гитару «попробовать». «Да что её пробовать — обычное дерево, щепки вот в зубах застревают», — дежурно отшучиваемся мы. А Аня всё время сидит, молчит и невозмутимо семки лузгает.

Иногда она нас выручает. Эту девчонку невозможно поставить в тупик: она всегда найдёт, что сказать. Никогда не суетится, ничего не боится. Когда Вике на плечо уселся здоровенный шершень и наша гитаристка начала истошно визжать, дергаться, истерить, Аня спокойненько протянула руку и щелчком отправила насекомое в полёт по сложной траектории. Если к нам привязывается какая-нибудь пьянь и начинает назойливо набиваться в кавалеры, Аня умудряется одной-двумя фразами отрезвить нахала и отбить у него всякое желание с нами знакомиться. И продолжает методично чистить семки (для этого у неё в переднем резце есть специальная выемка). По дальности и меткости художественных плевков Анюте нет равных.

И вот однажды сидели мы, как обычно, под окнами. Лето. Часов одиннадцать вечера. Летучие мышки суматошно порхали по небу. Рыжий фонарь далеко, возле моего подъезда. Белый тоже неблизко, но его света хватало, чтобы подглядывать в песенник.

Сидели-сидели. Вика пыталась изобразить нечто трёхаккордное, но всё время лажала. Даша досадливо морщилась. Я меланхолично смотрела на луну над белым фонарём и краем уха слушала ритмичный треск лопающихся семечковых кожурок. Благодать.

И вдруг кошмарный диссонанс, визг шин, испуганный вскрик Даши. «Лузг-щёлк-тьфу» на миг прекратилось, но тут же упрямо зазвучало опять. Прямо перед нами, за шикарной клумбой толстухи тёти Нади чуть дымилась «Ока». Неестественно тихо.

Как по команде выключился свет во всём доме. Мигнул и погас вдалеке рыжий фонарь. Синевато вспыхнув, взорвалась лампочка белого. Остался только бледный шар луны. Вика и Даша от неожиданности раскрыли рот. Я посмотрела на Аню и тут же успокоилась: она неизменна. Напряжённо вглядывается в обшарпанную машинку и почти бесшумно сплёвывает шелуху.

Я обернулась и застыла. Из «Оки» кто-то вылез. Слишком плавно двинулся к капоту, и тут я поняла: это не человек! В лунном свете маслянисто поблёскивала кожа полупрозрачного желеподобного существа. Глазки на тонких стебельках, круглые беспалые отростки вместо рук. Навскидку не меньше шести. Каракатица какая-то.

…И тут гитара выскользнула из Викиных рук. Обиженный нестройный хор струн, такой пронзительный в тишине. У меня замерло сердце. Существо удлинило свои рожки и медленно поползло к нам. «Ну всё, каюк», — подумала я. Взлелеянные тётинадиной рукой цветочки приминались под грушевидным телом, дорожка слизи отмечала его путь.

Существо остановилось в трёх шагах от нас. От него шёл сырой подвальный запах. Я не могла ни двинуться, ни пикнуть, ни даже выдохнуть. Не нагибаясь, это нечто протянуло усики-глазки к гитаре, отрастило снизу щупальце и провело кончиком по деке. Нарисованная им глянцевая полоса зеленовато светилась.

Новые стебельковые глазки вылупились на макушке и, чуть покачиваясь, полезли к нам. Вика вскрикнула. Слизняк весь пошёл рябью, отдёрнул усики, и, чуть мерцая от натуги, выдавил звук, очень похожий на Викин писк.

И тут в дело вступила Аня. Мне всегда казалось, что она родилась, лузгая семки. Но сейчас — и это меня поразило разве что чуть меньше, чем явление пришельца, — она прервала своё достойное занятие.

— Эй, слизняк, — окликнула она нашего нового знакомца.

Тот попугайски прогундосил что-то очень похожее в ответ.

— Вот молодец, — совершенно спокойно, как своему блохастому Жулику, сказала Анюта.

Помахала инопланетянину. Тот выпрямил ложноручку и плавно ею покачал.

— Умница. А теперь так, — Аня протянула руку ладонью вверх. Тот, как мог, повторил её движение. Даже пальцев отрастил целых семь, но потом два втянул обратно.

— Аня, что ты делаешь? — надрывно прошептала я. Новый пучок глазок проклюнулся из макушки, внимательно следя за мной, а само существо скривилось и задёргалось, пытаясь что-то прокряхтеть.

Подруга прожгла меня спокойно-уничижительным взглядом и продолжила сеанс дрессуры. С трудом вытащив кулак из кармана тугих джинсов, она уронила одну семечку себе на ладонь. По телу пришельца пробежало несколько широких мерцающих полосок. Усик с глазом потянулся к Аниной руке. Та высыпала себе на ладонь горку семок, сжала кулак, занесла над лапой слизняка. У того на «голове» уже кустился целый веер рожкоглазок, и все они следили за каждым движением моей подруги. Я кожей почти почувствовала лёгкий шлепок, с каким семечка упала на упругое прозрачное желе.

Целую вечность существо изучало подсолнуховое зёрнышко. Сворачивало щупальце в трубочку, изображая кулак. В большущей прозрачной груше зажигались разноцветные точки и перемигивались, как китайская гирлянда. Или как датчики суперкомпьютера. «Кулачок» раскатался, со скользкой «ладошки» ссыпались шкурки. Белое зёрнышко утонуло в желатиновой лапе. Существо подняло глазки на Аньку, и та продолжила мастер-класс по лузганию семок. Во все стороны полетела чёрная шелуха.

Тут их урок грубо прервали. Кто-то из недовольных жильцов выбежал на улицу и начал громко возмущаться по поводу отключенного света. Пришелец стремительно уполз, прорезав еще одну мёртвую полосу в клумбе. В чуть светящейся слизи блестели чёрные пятнышки кожурок.

Мы переглянулись. Вика с опаской подняла гитару, наверное, думая, как бы её оттереть. Аня невозмутимо отряхнула руки и выдала:

— Надо завтра в магазин сходить. Муки купить. Спичек там, соли, сахару. Побольше.

И ушла не прощаясь.

Мы тоже разбрелись по домам.

Наутро тётя Надя подняла страшную бучу и стала у нас выпытывать, кто же попортил её ненаглядную клумбу. Мы соврали, что какие-то пьяные. Вике влетело, потому что гитару оттереть не удалось, и она её потихоньку выкинула в помойку соседнего двора. Новую подарили только через два месяца, на день рождения. Мы, по примеру Ани, запаслись крупой, мылом и прочими важными вещами, но прошел месяц, два, полгода, а нашествия инопланетян всё не было и не было. Только вот подсолнуховые семки стало невозможно найти — кто-то вымел подчистую. Я думала, Аня умрёт без своего неизменного топлива. А она ничего, перешла на тыквенные. Сидит себе на лавочке спокойненько, грызёт, поплёвывает. Словно и не было того вечера и светящегося слизняка.