Приятно тебя общать (СИ) - Кикина Ирина. Страница 29

— И корабли полетели бомбить это облако? — догадалась Тонечка.

— Правильно. И учёные рассчитали так, чтобы все бомбы в итоге попали на Солнце, а иначе они бы летели и летели через космос, пока не уничтожили бы что-нибудь нужное.

— И тогда стал свет?

— Да. И люди безумно обрадовались. Знаешь, конец света был для Земли очень полезен. Страны научились работать сообща, помогать друг другу. Учёные изобрели новые космические двигатели, наука шагнула вперёд, снова началось освоение космоса. За годы темноты восстановились ледники, которые раньше очень быстро таяли. Наконец, Земля избавилась от опасного оружия, которое угрожало существованию человечества. И знаешь, что самое интересное?

— Что?

— Через месяц после того, как бомбы благополучно упали на Солнце, где-то в Северной Америке снова свалился астероид. Большущий такой. Он раскололся, а внутри был гладкий чёрный куб.

— Космические чудовища прислали? — ахнула Тонечка.

— Может, и они. На гранях чёрного куба было что-то написано. На каждой грани — свой язык, притом расшифровать учёные смогли только одну грань, но они считают, что на остальных выбито то же самое.

— Что? Что? — нетерпеливо заёрзала дочь.

— На той грани, которую сумели прочитать, была надпись на языке древних майя. Тех самых, которые сделали календарь и предсказали конец света. — Я сделала паузу. — Там говорилось: «Ваша задолженность полностью погашена. Просьба в дальнейшем не задерживать плату за свет».

Суд истории

Неприметная забегаловка. Два мощных бородача. Похожи как братья, только один постарше, с проседью в кудрях, а другой — с прямыми русыми волосами и повязкой на лбу.

— Не умеешь ты пить, дружище, — говорит тот, что с повязкой.

Второй поднимает от кружки мутные, но всё ещё грозные глаза и говорит:

— Это потому, что только дикари пьют, не разбавляя.

— Так ты разбавляй.

— Как это я разбавляй, если ты не разбавляешь? Неуважительно получается. Вот ты меня уважаешь?

— Не сомневайся, — вздыхает русый, уже понимая, что сейчас товарищ по несчастью заведёт свои извечные стенания.

— И я тебя. А они… Я был на вершине мира, а они мне… Аморалку… Исправительные работы… И остальным тоже… Фаня в библиотеке теперь работает, Геша слесарем, Гера почтальон, ему не привыкать. До Адика не добрались, он в своей дыре тихо сидел и сидит, наверно, до сих пор. А я вот думаю, ну Гешу-то, Гешу за что? Он же ничего себе, всё людям, милейший, милейший… А я электрик, представляешь?

— Представляю. Я тоже. И ничего зазорного в этом нет, кем нам ещё быть?

Раскисший бородач чуть покачивается из стороны в сторону и смотрит куда-то сквозь коллегу.

— Но Гешу… Нас-то понятно. Меня за растление малолетних. Ну, может, за то, что папу порезал. А что? Это наше семейное дело, не убил же. Фаню за разжигание розни, а так-то она мудрейшая женщина… Диня отвертелся как-то, всё ему нипочём, всё по кимвалу. Вон, пиво разливает и доволен. Ему эта блевальня — дом родной.

Чернявый толстячок бармен вставляет:

— Я попросил бы!

— Ты мне противен, так и знай!

— То-то ты, папаша, сюда каждый четверг наведываешься и просишь выпить, — отвечает бармен. — Совсем добра не помнишь.

— Четверг наш день! И я всё помню! — страдалец широко размахивается кружкой, расплёскивая бурую жижу в патетическом жесте. — Что мы пили в старые времена! Нектар! Амброзия! А не эти помои…

Вдруг изменяется в лице и отрывисто, хрипло произносит:

— In vino veritas! — потом обрывает себя уже обычным голосом: — А ты замолкни, Ю!

Русый здоровяк предлагает:

— Давай я тебя домой отведу.

Его собутыльник вскидывается:

— Какое ещё домой? Хорошо же сидим! Диня, налей ещё…

Толстячок переглядывается с более трезвым товарищем. Тот пожимает плечами. Попойка продолжается.

— А я им говорю: у меня психическое заболевание. Раздвоение личности. И тут Ю решил поумничать: «Квод лицет Йови, нон лицет бови», значит. А они: покажите, где это сказано в уголовном кодексе! Всю жизнь сломали, сволочи… Электриком…

Булькает пойлом, половину проливая на бороду и на пол.

— Забыли про времена… Вот люди! А я говорю, это про меня всё насочиняли… Я, может, вообще однолюб, хотел жить себе тихонько с женой, музыку писать или коз пасти. Так нет же, общественное мнение, народная любовь, пропади она к Адику. На мне всё держалось, на мне! Неблагодарные… O tempora, o mores! Заткнись, Ю!

— Готов друг, — пропел Диня, протирая стойку.

— Суд истории… Исправительные работы… А кто страну поднимать будет, я спрашиваю? Были великой морской державой, оплотом цивилизации и культуры, а сейчас — позор Европы, в долгах по самую макушку…

— Понеслась… — снова вздохнул русый.

— Люди ведь не просто забыли нас. Сначала позабавились своими сказочками, придумали за нас нашу жизнь. А потом мы им стали не нужны, нас осудили за безнравственность, бросили, бросили! А кто теперь присмотрит за моей солнечной родиной? Кто?

— Не волнуйся, брат, — сказал русый. — Сами присмотрят, не маленькие. И за твоей солнечной, и за моей снежной. Вставай, родной, тебя жена уже заждалась.

Суровый русич поднимает пьяного друга. Диня подаёт рабочую сумку с вышитой на боку молнией.

— Кто бы мог подумать, что над нами свершится суд истории? Суд людей? Vae victis… Сами создали, сами обвинили… Втоптали в грязь и бросили…

Выйдя на свежий воздух, кудрявый бородач встряхивается и внезапно исчезает. Вместо него в локте от земли — золотое облако, и золотые капли дождя проливаются из него куда-то в вышину, вслед сумке с вышитой на боку молнией, воспаряющей медленными спиралями. Русый бородач пожимает могучими плечами, поправляет повязку на лбу. Он не привык оглядываться назад и горевать по былому.

«Ты забыл меня, мой народ, но я тебя не забыл. Я, как и прежде, буду оберегать тебя, ведь для этого ты меня призвал когда-то. Служение тебе — мой высший долг, моя высшая власть. А мой друг будет служить своим солнечным людям. Подумаешь, расклеился. Минутная слабость. Просто Зевс абсолютно не умеет пить».

Персиковый йогурт

Деревенские каникулы больше не казались такими уж скучными. Даня целеустремлённо топал по подлеску, то и дело поудобнее устраивая на плечах лямки тяжёлого рюкзака. Он и верил, и не верил в свою затею, но попробовать должен был обязательно.

На полянку, к которой он, собственно, сейчас направлялся, они с местными мальчишками наткнулись прошлым летом. Полянка была хорошая, уютная, только идти до неё очень уж далеко было, так что за всё это время они возвращались туда раза два, не больше. Даня посчитал, что лучшего места для осуществления его плана найти нельзя.

План появился неожиданно и совершенно случайно. Борька проболтался, как заработал на новую приставку. То есть даже не проболтался, а так хорошо соврал, что Даня не поверил и оказался прав. Борька брехать любит, тут его хлебом не корми. Любит и похвастаться, но Даня парень умный, поймал его на нестыковке и вытянул невероятную правду, — наедине, конечно. Естественно, тут же захотел и сам попробовать.

«Да я уж столько раз пытался, чего только не выдумывал. Нет, такой шанс только раз в жизни получаешь. Как же я тогда проворонил!..» — сокрушался Борька.

Солнце уже налилось апельсиновым цветом, когда мальчик вышел к своей полянке. «Фух, успел!» Он быстренько расстелил клеёнку-скатерть, бережно разложил на ней содержимое рюкзака: жёлтый термос со вмятиной на боку, четыре старых калькулятора с затёртыми кнопками, кучу использованных батареек, пакетик с фисташками, горсть петард, лазерную указку, бумажную лягушку, журнал с разгаданными кроссвордами, но очень красивыми фотографиями. В последнюю очередь он достал бутылку персикового йогурта и с лёгким щелчком свинтил пластиковую крышку.

Даня хотел спрятаться и включить фотоаппарат в режим видеосъёмки, но не успел. Успел только поставить бутыль с йогуртом. Прямо напротив него из ниоткуда возникло полупрозрачное нечто в форме огурца-заморыша. Размером оно было с толстую таксу. Мальчик ожидал вспышек света, дыма, оглушительных спецэффектов, как в кино, но лесное спокойствие нарушалось только тихим жужжанием.