Помор - Большаков Валерий Петрович. Страница 20

— Любуешься? — спросил Чугу подошедший Гуднайт, сменивший парадный костюм на привычные «ливайсы» и синюю фланелевую рубаху.

— Отдыхаю, — усмехнулся Фёдор и пояснил одним словом: — Покой.

Ранчеро кивнул понимающе. Достав расшитый кисет, он осведомился:

— Куришь?

— Смолю иногда.

Чарльз сыпанул ему табачку на ладонь и аккуратно оторвал четвертушку жёлтой сигаретной бумаги. Сварганив самокрутку, он чиркнул спичкой по джинсам и закурил. Поднёс огоньку Чуге.

Помор втянул сладковатый дымок и крякнул:

— Крепко! И вкусно.

Гуднайт облокотился на перила и стал смотреть на реку, на волны, на пену, взбитую гребными колёсами, — бездумно и рассеянно. Он тоже отдыхал.

— Это, конечно, не моё дело, — проговорил Фёдор, — а только зачем было ехать за деньгами аж в Нью-Йорк?

Чарльз вздохнул.

— Пришлось, — сказал он неохотно. — Хотел было взять ссуду в Денвере, да уж больно у них процент высок… А в Нью-Йорке у меня знакомец имеется. Фирма «Брэдок и сыновья». Дал взаймы пятнадцать тысяч…

— Большие деньги, — спокойно заметил Чуга. — Ну и как, выгодно это — скот разводить?

Гуднайт хмыкнул.

— Выгодно, — сказал он. — Если вставать затемно и ложиться в темноте. Порою по двадцать часов с седла не слазишь! Бывает, так наломаешься, что кружку в руках не удержишь, больше расплескаешь, чем выпьешь…

— Без труда не выловишь и рыбку из пруда, — Фёдор кое-как перевёл на «инглиш» русскую поговорку.

— О’кей, парень! — расхохотался ранчеро. — Весь фокус в том, что Техас переполнен коровами. Упитанного бычка-двухлетку легко купить всего за четыре доллара. А на Востоке за него дадут все сорок! А сколько одичавшего, брошенного скота гуляет по всему Югу, ты б только видел… И ежели ты упёртый да сноровистый, то соберёшь этих коровок, выдерешь их из зарослей, сгуртуешь и перегонишь на север, в Нью-Мексико или в Канзас. Друган мой, Оливер, аж до самого Иллинойса стадо доводил! В этом году мои ребятки отловили пять сотен ничейного скота. Вот куплю ещё столько же или чуток побольше и погоню в Форт-Самнер… — Вобрав полные лёгкие свежего речного воздуху, он сказал: — Эта земля, Теодор, создана для сильных мужчин и стойких женщин. Она щедро отблагодарит тебя, если ты вдоволь наглотаешься пыли, нажаришься на солнце, удобришь её своим потом.

— Рогом упираться — это нам не в диковинку, — сказал Чуга. — Лишь бы толк был.

— Будет! — уверенно заявил Гуднайт.

Ровно в полдень из труб парохода повалил копотный, чернущий дым — «Великий Могол» давал о себе знать жителям Натчеза. Городишко сей был не бог весть что, но глазу приятен. Стоял Натчез на левом берегу Миссисипи, холмистом, заросшем густым лесом. Когда-то здесь торговали невольниками, а плантаторы закатывали балы. Нынче вольготная прежняя жизнь ушла совершенно, оставшись в легендах о «джентльменах с Юга» да в брошенных особняках с колоннами. Зато картёжников-шулеров расплодилось — страсть! Эти ловкачи, лощёные и обходительные, оседали здесь на время, чтобы снова и снова подниматься на борт пароходов, курсировавших по Миссисипи, да обчищать скучающих пассажиров. Набьют карманы долларами — и в Новый Орлеан, просаживать неправедно добытое.

Впрочем, в Натчезе Гуднайт задерживаться не собирался. Наняв лодочника — старого седого негра-ранчеро, в сопровождении «свиты», переправился на западный берег Миссисипи, плоский и пустынный, где у самого берега скопились лачуги рыбаков-креолов, образуя местечко Видалиа.

Разумеется, здесь имелся свой салун под громким названием «Эмпайр-хаус», а за высоким амбаром пряталась станция дилижансов. Это было каменное строение футов тридцати в длину и пятнадцати шириною. Один конец помещения был отделён тряпичной занавеской, стыдливо прикрывавшей две койки со стёгаными одеялами. С деревянных крючков на стенах свисали патронташи, старая, чиненая сбруя, пустая фляга, тяжёлая куртка из бизоньей шкуры. Стол был сбит из необструганных досок на козлах, а взамен табуретов использовались ящики из-под свечей.

Зато дилижанс был ярок, как картинка с лубка, — красный с золотом «конкорд». [73] Кучер уже занял облучок, лениво наблюдая за конюхами, споро и умело запрягавшими шестёрку каурых, нетерпеливо фыркавших в ожидании бега. Смотритель станции тоже без дела не сидел — вместе с кондуктором таскал тюки с почтой. Груда посылок была увязана на империале, [74] жёсткими кожаными сумками с письмами доверху забили оба багажника, так что тюки укладывали прямо в салоне, благо желающих отправиться в Сан-Антонио нашлось всего трое — строгого вида дама в унылом дорожном платье, молоденький лейтенантик в новенькой форме выпускника Уэст-Пойнта, [75] направлявшийся к месту службы, и пожилой священник во всём чёрном, высохший, как мумия.

— Мистер Гуднайт! — радостно воскликнул кучер, живо привставая с козел. — И вы с нами?

— Да куда ж без меня? — весело ответил ранчеро.

Румяный, полнолицый кондуктор с бакенбардами-котлетками пожал Чарльзу руку.

— До конечной? — поинтересовался он.

Гуднайт кивнул.

— До конечной, Бад, — сказал он. — Оливер ждёт меня в Сан-Антонио.

Кондуктор проговорил приглушённым голосом:

— Сказать по чести, я рад, что поедем вместе, — банда Бершилла объявилась.

— Опять? — нахмурился ранчеро.

— Опять, — Бад виновато развёл руками, словно это по его недосмотру бандиты расшалились. — Напали на дилижанс у Бразоса, прямо на переправе. Убили кондуктора и кого-то из пассажиров, ящик с деньгами прихватили с собой… Последний раз их видели у Колорадо. [76]

— А рейнджеры? — резко спросил Чарльз.

Кондуктор замялся.

— Рейфен Хоуви погнался за ребятами Бершилла, даже подстрелил одного, но… Повернул назад. И вроде как доложил начальству, что Прайд Бершилл, как и он сам, — южанин и бился на стороне конфедератов. И вся его шайка такая — дескать, своих они не трогают, потрошат только «мешочников» с Севера…

— Нет, ну ты посмотри на него! — сказал Гуднайт, озлясь. — Гнать таких надо! Закон, он для всех! Или Рейф забыл, что война кончилась?

— Ну он-то сдал свою «звезду»…

Чарльз хмуро кивнул.

— Наверх я посажу стрелка, — сказал он отрывисто. — О’кей?

— Сдам своё место с радостью! — осклабился Бад.

— Можно я первый? — вежливо попросил Туренин.

— Валяй, — улыбнулся ранчеро.

Князь подмигнул Чуге и полез на место кондуктора — оно располагалось на козлах. Пожав руку вознице, Павел положил на колени свой «спенсер» и любовно огладил приклад и цевьё.

— Едем! — решительно сказал кондуктор, и кучер тут же задудел в почтовый рожок.

Фёдор, досадуя, что не ему сидеть на воздухе, полез в салон. Уложив мешок с ружьём, он аккуратно сунул шляпу в кожаные петли на стенке и уселся на заднем сиденье, с краю. Рядом устроились Ларедо Шейн и строгая дама, а священник, офицер и Гуднайт сели напротив.

Кучер лихо гикнул, свистнул, щёлкнул бичом, кони заржали — и покатил дилижанс, мягко покачиваясь на рессорах.

Раздвинув сборчатые шторки, Чуга стал смотреть за окно. Видалиа уползла назад, скрываясь за облаком пыли, пропала из виду серебрившаяся Миссисипи. Одна голая равнина стелилась по обе стороны от набитого тракта. Но вскоре стало веселее — отдельные кипарисы, дубы и вязы начали сплачиваться в рощи, и вот уже светлый лес обступил дорогу. Громадные деревья почти смыкали ветви над проездом, образуя высокий, полупрозрачный свод, наполненный приятным зеленистым светом. Пятнашки тени замельтешили, чередуясь с солнечными зайчиками, прыгая по необъятным морщинистым стволам, по дороге, по кузову дилижанса. Конский топот и скрип подвески нагоняли сон своею монотонностью, а мягкое покачивание убаюкивало. Фёдор поневоле задремал, сжимая винтовку между колен, и вздрогнул, услыхав соседку.