Помор - Большаков Валерий Петрович. Страница 33
А спорить с этими людьми, убеждать их в наивности помышлений было бы простой тратой времени — переселенцев вела вера, Великая американская мечта. У каждого своя, она питала надежды переселенцев и заряжала бодростью робкие сердца. И зачем таких отговаривать? Уж если они решились бросить всё, чтобы идти за счастьем, стало быть, нашли-таки в себе силы изменить течение бытия. Быть может, и обретут то, что искать взялись? А уж Запад каждому отмерит по вере его…
Побродив по лагерю, кивая незнакомым людям, волею случая ставшим ему попутчиками, помор обошёл нещадно дымивший костёр, куда малоопытный переселенец набросал сырых ветвей, и оказался рядом с новеньким фургоном, на козлах которого сидел грустный негр и строгал палочку ножом. Восемь крепких миссурийских мулов, составлявших упряжку, паслись неподалёку.
Обличье чернокожего показалось Чуге смутно знакомым, но тут из-под тента выглянула молодая женщина. Фёдор по привычке поклонился слегка, касаясь шляпы, и замер. Это была Марион.
Первой узнала его девушка. Она медленно спустилась на землю, не зная, куда ей руки девать. Марион то поправляла причёску, то складывала ладони, словно умоляя о чём-то, а после застонала и бросилась Федору навстречу.
— Тео! — вскрикнула она, хватая Чугу за руки. — Тео… Господи, как же я рада вас видеть, если бы вы только знали! Как мне вас не хватало… — Девушка охнула, протягивая руку к подживавшим ссадинам на щеке у помора и замирая в нерешительности. — О, боже, кто вас так?
— Пустое, — проворчал Фёдор. — Они своё получили. Сполна. А где ж…
Миссис Дэгонет длинно и тоскливо вздохнула, возвращаясь к собственным неурядицам.
— Гонт нам подло отомстил, — сказала она с горечью. — Сперва-то всё было хорошо, как в лучших домах, пока Роуэлл не затеял какую-то аферу на бирже, да ещё и деда в неё втянул. Дед говорил потом: «Мы возомнили себя то ли „медведями“, то ли „быками“, [114] а оказались ослами!» Гонт разорил Роуэлла. У мужа не осталось ни цента, зато долгов — куча! Тем же вечером он застрелился…
— Соболезную, — обронил Чуга.
— А, не стоит, — устало отмахнулась Марион. — Я тогда, конечно, поплакала немножко, но не потому вовсе, что стала вдовой. Просто мне было ужасно жаль себя. Опера, театры, званые обеды… Какое там! Деду пришлось продать свой особняк, чтобы расплатиться с кредиторами, и переехать в маленький домик на Лонг-Айленде, где он теперь и живёт с тётей Элспет. Шутит даже… Я, говорит, вырос в нищете, а теперь будто в молодость вернулся! Вот так… — вздохнула она и усмехнулась. — И отправилась миссис Дэгонет в дальние края… Я написала дяде Джубалу в Калифорнию, он очень обрадовался, стал зазывать меня к себе, всё расписывал тамошние красоты, обещал устроить мою жизнь и даже выдать замуж за достойного человека. Всё объяснил подробно — куда ехать, что брать с собой…
— Так вы одна, что ли, добирались сюда? — нахмурился Федор.
— Нет-нет, что вы! Зебони со мной.
В это время за спиной Чуги раздался радостный голос:
— Миста-ар! Вот это да!
Фёдор обернулся и протянул руку Зебу, тот схватил её обеими и потряс с большим чувством.
— Мир тесен, Зеб!
Повернувшись к Марион, помор улыбнулся.
— Стало быть, в Калифорнию?
— Да!
Девушка тянулась к Чуге, но не смела нарушить приличия. Мужчина находился совсем близко, порываясь приголубить да пожалеть Марион, но тоже не решался. Скомпрометировать даму несложно, а как ей потом жить в атмосфере всеобщего осуждения?
Фёдор и Марьяна стояли рядышком и смотрели на запад, где садилось солнце, прерию наполняя чернотной темью, а небеса расписывая золотом и царственным пурпуром.
От самого большого костра, где кружком сидели переселенцы, долетел дружный смех, а потом зазвучала песня «Дом на лугах»:
Глава 12
КАЛИФОРНИЙСКАЯ ТРОПА
Вереница фургонов катилась по прерии, следуя набитой колее. Караван за караваном проходил здесь, следуя на Запад, чтобы хоть там исполнились мечты простого человека. Иметь свою землю — столько, сколько займёшь! Это ли не заветное желание? Растить детей, твёрдо зная, что ты способен не только прокормить их, одеть да обуть, но и обучить, оставляя в наследство не одни лишь долги… Люди бежали из перенаселённой Европы, рассечённой границами, межами, кастовыми предрассудками, чтобы здесь, за океаном, найти своё счастье.
Не всем везло в дороге — целый ряд безвестных могил, порой отмеченных крестами, тянулся вдоль Калифорнийской тропы. Попадались остатки сожжённых фургонов и кости тягловых лошадей, выбеленные солнцем и дождями.
День за днём одолевались долгие мили пути. Скрипели фургоны, топали копыта. Скорость передвижения была столь мала, что даже дети шагали рядом с возками, не слишком-то поспешая. Ребятня не просто так разминала ноги, а была занята делом — подбирала по пути горючее — случайные ветки или сухой бизоний кизяк — и складывала его на чуть провисшие холщовые полотнища длиной почти с фургон, подвешенные под днищами за уголки. А больше и не было ничего, годного на растопку, — бесконечная прерия расстилалась во все стороны. Ветер перевивал травяные космы, здорово похожие на волны зелёного моря, небо покрывало всё видимое пространство блекло-голубым куполом, и верилось, что Земля — плоская.
Когда начинало вечереть, Кэп Гриффин крутил рукою над головой, подавая возницам сигнал — остановка, мол, ставим фургоны в круг. Пока дозорные бдили, разгорались костры, начинало тянуть вкусными запахами готовки, да так, что даже трусоватые койоты вили круги, жадно принюхиваясь и скуля.
Караван двигался на Запад медленно, но неумолимо. Чудилось, ничто не могло помешать переселенцам, никто не был способен перейти им дорогу. Они смеялись всё беззаботней, распевали песни всё громче, радуясь новой жизни, ожидавшей их где-то там, за Скалистыми горами. Неделя за неделей проходили спокойно, скучно, нудно даже, и эта иллюзия всеобщего умиротворения сыграла-таки роковую роль.
Вечером, когда переселенцы разбивали лагерь на бережку Литл-Кау-Крик, из разведки вернулся Ларедо. Присев на корточки у костра, он спокойно доложил:
— Видел следы неподкованных пони. [115] Двадцать всадников. Следов травуа [116] нет.
— Стало быть, — медленно проговорил Захар Гирин, — скво тоже нет. Это военный отряд.
— Натурально, — поддакнул Иван.
Шейн молча кивнул, пряча волнение, а князь поднялся со своего места, сказав:
— Схожу, передам Гриффину.
Капитан каравана встревожился от переданного известия и попытался донести своё беспокойство до остальных, но у него это плохо получилось — людям не хотелось верить в близкую опасность, у них просто в голове не укладывалось, что все страшилки, рассказанные про индейцев, не досужие выдумки, а недобрая правда.
С утра, набрав полные бочонки и фляги воды, фургоны тронулись в путь, выстроившись по новой, — порядок следования менялся каждый день, чтобы никому обидно не было.
Оставив позади ручей Биг-Кау-Крик, караван ближе к вечеру одолел двадцать миль, возки уже подкатывали к излучине реки Норт-Платт.
Фёдор проскочил вперёд, на чалом разведывая местность. Пологие берега реки заросли кустарником, кое-где торчали скалы. Вода в реке годилась для питья, правда, была слегка солоновата.
Поодаль крутилась парочка эмигрантов из Германии — Мюллеры, Ганс и Карл. Гортанно переговариваясь, они пускали лошадей по мелкой воде реки, радуясь скорому привалу.