Мушкетер - Большаков Валерий Петрович. Страница 59
Глава 25,
в которой происходит «сбыча мечт»
Поздно утром 6 ноября, так и не выспавшись после ночных событий, герцог Бэкингем начал штурм крепости Сен-Мартен-де-Ре, где в то время под началом у Туара держали оборону полторы тысячи человек, половина из которых были обстрелянными ветеранами.
Под пушечные раскаты с моря три тысячи английских солдат и семьсот матросов бросились на приступ, волоча за собой осадные лестницы.
Они сумели пробиться сквозь шквальный огонь к самым стенам, и здесь — о, стыд и ужас! — обнаружилось, что лестницы слишком короткие, по ним на верх бастиона не взобраться.
Британские солдаты потоптались в растерянности, бросили ненужный хлам и помчались прочь — защитники крепости расстреливали их со всеми удобствами.
В этом нелепом сражении герцог Бэкингем потерял пятьсот человек.
«Пытаться победить более полутора тысяч человек, — с горечью писал позже герцог де Роган, — карабкаясь на стены крепости с четырьмя бастионами, имеющими прекрасную артиллерию, означало отнять веру у солдат и изначально не дать им стяжать славу».
Джордж Вильерс понял, что война проиграна, и, подбадриваемый своими офицерами, стал спешно готовиться к отступлению.
Герцог приказал выстроить деревянный мост на островок Луа к западу от Ре, упустив при этом из виду, что надо бы соорудить и предмостные укрепления.
Ночью 8 ноября маршал фон Шомберг с тремя тысячами солдат высадился на севере Иль-де-Ре. Старый служака был чрезвычайно удивлён одним странным обстоятельством — англичане покидали остров. Разумеется, Шомберг тут же атаковал отступающие части.
Британцы всей толпой бросились к мосту, французы их догнали, и началась резня. Захватчиков кололи, рубили, топили, сбрасывая в залив Лафосс-де-Луа.
Герцог Бэкингем с пикой в руках отбивался в передних рядах, как простой солдат, прикрывая отступление, и последним взошёл на борт «Виктори», уцелевшего прошлой ночью, когда «Триумф» превратился в кучку угольев.
Шестьдесят английских знамён достались победителям. Их с гордостью вывесят под сводами собора Парижской Богоматери…
…Утром ставка короля в Этре выглядела празднично, все улыбались и поздравляли друг друга с победой. Ларошельцы всё ещё упорствовали, но англичане, разбитые Шомбергом, убрались восвояси, и это следовало отметить.
Ближе к одиннадцати, когда Людовик закончил свою утреннюю трапезу, многие из мушкетёров уже наотмечались преизрядно, так что иных пришлось укладывать отсыпаться на сеновале.
Ровно в одиннадцать де Пюисегюр объявил на всю площадь:
— Его величество король!
Людовик XIII явил себя, застыв на крыльце, чтобы подданные могли вдоволь налюбоваться своим монархом, после чего, медленно обведя глазами выстроившиеся роты, торжественно провозгласил:
— Мои храбрые воины! Мы восхищены вашим мужеством и стойкостью и благодарим вас за проявленную храбрость!
— Да здравствует король! — раздался одинокий бас.
— Вива-ат! — заревела армия. — Вива-ат коро-оль!
Его величество благосклонно выслушал прославления и приступил к раздаче почестей и подарков.
Звучали имена Шомберга и Бассомпьера, маркиза Туара и герцога Ангулемского, и вдруг король произнёс, отчётливо и звонко:
— Олегар де Монтиньи, виконт д’Арси!
Дивясь королевской памятливости, Сухов приблизился к самодержцу и отвесил низкий поклон, плюмажем разметая уличную пыль.
Выпрямившись, он заметил улыбку на лице короля.
— Вы совершили славный подвиг, господин виконт, — проговорил его величество, — и заслуживаете награды. Просите, и вам не будет отказано. Сегодня мы щедры!
Кардинал, стоявший у короля за спиной, милостиво кивал Олегу.
Сухов снова поклонился венценосной особе и сказал:
— О сир! Пока я сравнительно молод и относительно здоров (при этих словах его в строю мушкетёров и гвардейцев послышались смешки), хочу послужить на благо Франции и её короля! Жадные испанцы захватили чуть ли не весь Новый Свет, а проклятые англичане не подпускают нас и близко к Испанскому Мэйну. [110] Моё желание, ваше величество, простое: покончить с этим непотребством, выйти против испанцев вольным корсаром, дабы в самом близком будущем поднести французской короне крупную «жемчужину» из Вест-Индии — остров Мартинику или Гваделупу!
Король был несколько удивлён, но и польщён. Ришелье, почтительно склоняясь, сказал:
— В прошлом году я уже докладывал вашему величеству, что нормандскому дворянину Пьеру Белену д’Эснамбюку были переданы вест-индские острова Мартиника и Сент-Алузи. [111]
— Вот как? — заломил бровь его величество. — Но вышеназванный Пьер Белен… как бишь его…
— Д'Эснамбюк, — подсказал кардинал.
— Да, да, он самый. Но мы же ему не выдавали жалованной грамоты, дабы он корсарствовал вокруг Мартиники и этой… как бишь её…
— Сент-Алузи.
— Вот-вот! Не выдавали?
— Нет, ваше величество. Сей достойный шевалье не был облечён столь высоким вашим доверием и капёрским свидетельством наделён не был.
— Ну а сего достойного дворянина, — воскликнул король, указывая на Сухова, — мы наделяем жалованной грамотой корсара!
— Благодарю, ваше величество, — поклонился Сухов, пряча довольную улыбку.
Людовик тоже был доволен — отблагодарил героя, не истратив ни единого су!
— А есть ли добровольцы, — спросил он, — которые составят компанию корсару его величества?
Строй тут же покинул Быков. Чуть помедлив, рядом с ним стали Анри де Лон, Жак де Террид и барон де Сен-Клер.
— Поздравляю, господин виконт, — обратился король к Олегу, — у вас есть настоящие друзья!
— Да, ваше величество, — склонился Сухов.
Выслушав кардинала и благосклонно кивнув, Людовик добавил:
— Вы отправитесь завтра же, господин виконт, на бригантине «Попрыгунья»! Это непорядок, когда испанский король владеет всеми сокровищами Нового Света. Исправьте эту ошибку, господин корсар, и да поможет вам Бог!
Рано утром друзья поднялись на борт новенькой бригантины. Их было тридцать пять человек — капитан Болье-Персак не смог отказать корсару его величества, и на борт «Попрыгуньи» перешло двадцать восемь матросов из команды этого сорвиголовы.
Тридцать пять человек — против всесильной Испании, коварной Англии и недружественных племён на далёких островах…
С отливом шестипушечная бригантина покинула остров Ре. Следом отплыли три корабля храброго и предприимчивого д’Эснамбюка — «Кардинал», «Католик» и «Виктуар».
Пускай и прогнали англичан, а пираты-ларошельцы заперты в городе, всё-таки лучше и поспокойней идти за море, пусть и маленьким, но караваном…
…Негостеприимные берега превратились в синюю полоску, тающую на востоке, словно встающее солнце растопило их, как задержавшийся лёд.
Оглядев своих, Олег улыбнулся.
— Помнишь, — спросил он Быкова, — когда мы возвращались из Стамбула на «Мисхоре»?
— Помню, — кивнул Яр.
— Тогда ещё Димон пел гумилевских «Капитанов»…
— Да-а… — с удовольствием вспомнил Быков. Тарабаня ладонями по планширу, он тихонько запел:
Яр вздохнул, глубоко и счастливо.
— Помню, — сказал он, — у меня тогда даже мурашки по коже пробежали. Подумал просто, что эти замечательные стихи… ну как предвестье будто. Щас, думаю, как закинет нас куда-нибудь во «флибустьерское дальнее синее море»!
— И закинуло же, — вставил слово Пончик. — Угу…
— Закидывает! — поправил Виктор и подхватил напев, отбивая такт ладонями: