Багатур - Большаков Валерий Петрович. Страница 29

— Да, Олег, ты не думай, я же всё понимаю! — с чувством сказал Пончик. — Ты пошёл в эти… в нукеры не по своей воле. Иначе бы тебя завернули в войлок и забили палками… Угу.

— Ошибаешься. Так казнят только ханов и прочих знатных особ, чью кровь нельзя проливать. Это почётная смерть. А мне бы просто сломали спину и бросили подыхать… Но ты ничего не понимаешь, Понч. Идти в нукеры к Бату-хану — это мой выбор.

— Я реально не понимаю… — беспомощно пробормотал Пончик. — Но как же… Они же чужие! Они захватчики! Ты что же, согласился воевать на стороне врага?!

Олег почувствовал злость. Опять эти Шуркины моральные закидоны!

— Запомни раз и навсегда, — жёстко сказал он, — с кем бы я ни воевал, я всегда остаюсь на одной и той же стороне — своей собственной! Понял?

— Понял… — проговорил Александр упавшим голосом и тут же повысил его, срываясь в шёпот: — Но так же нельзя! Ты что, готов убивать своих? Тебе прикажут брать Рязань, и ты пойдёшь на приступ?

— Да, — твёрдо сказал Сухов. — Прикажут — и пойду. А ты, как я посмотрю, так ничего и не понял. Мы двадцать лет тут, а до тебя так ничего и не дошло! Какие «свои», Понч?

— Русские…

— Нету здесь никаких русских! — рявкнул Олег. — Есть рязанцы, есть владимирцы, новгородцы, киевляне и так далее. И все они чужие друг другу, все грызутся между собой! «Рязань брать»! — передразнил он Пончика. — А тебе известно, патриот долбаный, кто девятнадцать лет назад пожёг ту самую Рязань и вырезал кучу народу? Не монголы, не половцы — суздальцы! Да-да, Суздаль пошёл войною на Рязань и учинил тем рязанцам бедственный денёк и варфоломеевскую ночку! А ещё раньше Всеволод Большое Гнездо то же самое содеял — спалил Рязань на хрен!

— Ну хорошо, допустим! — не уступал Александр, — Феодальная раздробленность, междоусобицы…

— Ты, пока кумыс взбивал, ничего не заметил? — перебил его Сухов. — Я тут, хоть и зверства учинял простому народу, но кой-чего углядел. Буквально вчера на Онузу уже нападали. «Свои» сюда заявились, то ли князя пронского дружина, то ли князя ижеславского. В поход на юг хаживали, половцев грабить. Это они полпосада сожгли. Пойдём, я тебе кое-что покажу. На, надень малахай на голову, а то застудишь ещё…

На улице стоял морозец. Было довольно светло, хотя солнце уже село.

— А куда мы идём? — спросил Александр, спотыкаясь на замёрзшей грязи.

— Увидишь.

Олег привёл товарища к теремку и свернул за угол. Там стоял амбар и клети. И находилась коновязь. К ней за руки были привязаны пять или шесть девушек, простоволосых и голых. Они лежали прямо на мёрзлой земле, скорчившись, изогнувшись, и были совершенно неподвижны. На белой-белой коже прекрасных девичьих тел проступал иней.

— Смотри, — спокойно сказал Сухов. — Это не монголы сотворили. Тут тот самый князёк отметился, который налёт на половцев устроил. Побаловался проездом. Собрали с боярами самых красивых девок со всего посада и трахали их по очереди. А потом пошли дальше пьянствовать.

— Д-девушек уб-били?

— Нет, они просто замёрзли. Их тут больше было, человек десять. Половину уже похоронили, а этих не успели — мы как раз нагрянули, враги земли русской. Ну, как? Хороша иллюстрация на тему «свой-чужой»? Ладно, пошли, погреемся. Юрты своей у меня пока нет, так хоть в бане посидим…

Они вернулись, и Олег подбросил дров в топку. Поленья вспыхнули, затрещали, бросая жаркие отсветы.

После продолжительного молчания Пончик сказал:

— Всё равно, это не причина, чтобы оставаться по сию линию фронта, в стане врага, в стане захватчика! Угу…

Олег успокоился, злость ушла.

— Отчего же? — спросил он с прохладцей. — По-моему, причина вполне достаточная. Вот скажи мне, почему ты только сейчас на меня накинулся, коришь за набеги да умертвия? А чего ж ты раньше молчал, когда я Мирослава побивал, Переяславль брал, городишки черниговские грабил? Где тогда была твоя совесть? Или те войнушки как бы не считаются? Киевлянину, значит, позволено сородичу кишки выпускать?

— Бли-ин! — зашипел Шурик, выходя из себя. — Это же иго! Иго, понимаешь?!

— Я вижу, Понч, тебе в школе просто мозги задурили сказками про иго. А ты глаза-то разуй! Своим умом подумай, прикинь, что к чему. Иго, друг мой, благо для Руси!

— Иго — благо?!

— Да, благо! Это не «злые татаровья» вредят иванам да марьям, а князья, у которых ни ума, ни чести, ни совести! Это они, князья твои, витязи распрекрасные, шесть раз подряд Киев брали, когда трон делили. Шесть раз! Шесть штурмов, шесть пожарищ! И всякий раз горы трупов! Я лично в седьмой раз ломился на Подол. Да по сравнению с князьями ханы монгольские — просто ангелы. Немытые, копчёные херувимчики! И надо сказать большое спасибо Батыю за то, что прижмёт всех этих Владимировичей, Юрьевичей, Всеволодовичей, что хоть какой-то порядок наведёт!

Пончик не ответил. Он сгорбился и смотрел в топку, где тлели угли.

— Может, ты и прав насчёт князей, — тихо проговорил Александр, — но народ-то при чём? Ладно, ладно! — заторопился он. — Ну, необязательно же быть нукером у Бату-хана!

— А у кого?! — заорал Олег. — Я тебе тут битый час доказываю — нету другой силы, чтобы Русь в чувство привести! Только Орда! Только Батый, будь он неладен! Меня воротит от монголов, но больше некому утрясти здешний бардак! Некому, понимаешь ты или нет?!

Успокоившись, он привёл ещё один довод:

— Вот скажи мне, когда наши деды в сорок пятом фашистов били в самом Берлине, они кем были — захватчиками? Врагами? Устроили, понимаешь, набег на земли германские, немцев изничтожали, города жгли, дань собирали… Если тебя послушать и согласиться с твоею чёрно-белой логикой, то наших фронтовиков надо заклеймить позором!

— Да при чём тут это? — возмутился Пончик.

— Да при том! — Олег помолчал и продолжил: — Я всю эту неделю только тем и занят был, что думал. Сперва бежать хотел, за Олфоромея отомстить. А куда? В Дебрянск, к Ярославу Всеволодовичу? Глядеть, как он за ярлык жопу Батыю лижет?

— Нет, ну почему же… — промямлил Пончик.

— Или ты думаешь, я с ордынцами потому, что они сильнее?

— Да ничего я не думаю…

— Знаешь, Понч, если бы нас закинуло ещё дальше, в год одна тысяча девятьсот восемнадцатый, я бы не в Красную армию добровольцем записался, а к Белой гвардии примкнул. Понимаешь?

— Понимаю…

— Ни хрена ты не понимаешь! Белогвардейцев было тысяч сто человек, а красноармейцев — пять миллионов, но Деникин, Колчак, Врангель били их! Изничтожали «комиссаров» и «товарищей», и я бы с ними изничтожал, потому что правда была на стороне «белых»! Вот так я понимаю справедливость. Понятно тебе?

— Понятно, — поджал губы Александр. — А если хан прикажет убивать князей и их подданных, ты исполнишь приказ…

— А мне наплевать, — медленно проговорил Олег, — и на князей, и на их подданных.

— А мне — нет! — заявил Пончик и поднялся, глухо проговорив: — Я твоя собственность, твой богол… Отпусти меня, пожалуйста. Я знаю, где достать коня и как незаметно скрыться. Пойду к князю рязанскому… Воин из меня никакой, так хоть лекарем пристроюсь, — он усмехнулся. — Буду ковать победу… Пусть мы и не разобьём врага, но наше дело правое. Угу… Только не обижайся, Олег. Ты сделал свой выбор, я — свой. Моё место на стенах Рязани. Отпустишь?

— Иди, куда хочешь, — холодно сказал Сухов и гаркнул: — Убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!

Александр вжал голову в плечи, просеменил к выходу. Согнулся под низким косяком, обронил: «Прощай…» — и ушёл, аккуратно прикрыв дверь. Ворвавшийся воздух холодил ноги, но голова Олегова продолжала пылать.

Посидев немного, он поболтал бочонок с архи — есть ещё маленько. Налил полчашки и выпил, не сводя глаз с тухнувшего огня в печи. Дрова прогорели, и лишь отдельные уголечки дотлевали красным. Вот погас последний. В волоковом оконце [98] синели сумерки.

Олег с силой запустил чашкой в стену. Он остался один.

Глава 10,

в которой Пончик пробирается к своим

Сделай Пончик попытку скрытно покинуть монгольский стан, ничего бы у него не вышло — ночные стражники-кебтеуты бдили рьяно. И хитроумный протоспафарий (а придворная жизнь кого хочешь приучит к изворотливости) решил использовать стратегию настолько же простую, насколько и нахальную, — он ушёл открыто, не таясь. Спокойно взял за оброть старенького мерина и повёл за собой.