Ярость мщения - Герролд Дэвид. Страница 118

– Ты ничего не разрушила!

– Я сбросила атомные бомбы. Мне уже никогда не стать собою. Я теперь всегда буду той, что сбросила бомбы. – Она шмыгнула носом. – Может, придумают какое-нибудь гнусное прозвище, вроде Сумасшедшей Бомбардирки из Колорадо. Я немного подумал.

– Такой вариант недостаточно гнусен. И неостроумен.

– Ну, лучше я не придумаю, – вздохнула Лиз. – В конце концов, я все еще расстроена.

– Хочешь еще поколотить робота?

– Я его не сломала? – Лиз попыталась сесть. Я толкнул ее назад.

– Вот так тебя и назовут – Убийца Роботов!

– Не назовут. Пусти, я хочу посмотреть… Я сел вместе с ней.

Лупоглазый, со зловещей дырой в боку, каким-то образом ухитрился встать на колесики и теперь стирал со стенки пятно коктейля Лиз. Ездил он вихляя.

– Меня не назовут Убийцей Роботов – я его только ранила.

– Хочешь попробовать еще раз?

– Не-а. Если уж с первого раза не вышло, то и черт с ним. – Лиз повернулась ко мне и посерьезнела. – Ты правда любишь меня?

– Почему ты все время спрашиваешь?

– Наверное, мне трудно в это поверить, – предположила она. – Я настолько привыкла, что люди меня не любят. – И добавила: – Или любят и бросают…

– Лиз, милая, очень просто любить человека, когда все прекрасно. Настоящая любовь сохраняется, когда все кругом ужасно. Я люблю тебя, хотя и не могу сказать почему. Мне наплевать, сколько атомных бомб ты сбросила. Я всегда буду любить тебя.

– Даже если меня будут звать Лиззи Гунн?

– Даже если тебя будут звать Лиззи Гунн. Она шмыгнула носом.

– Наверное, я не заслуживаю тебя.

– Очень даже заслуживаешь. Я ковыряю в носу, ем печенье в постели и какаю в ванну. Люди, которые бросаются атомными бомбами, не заслуживают лучшего. Я – твое наказание.

Лиз тихо засмеялась и притянула меня к себе. Когда мы прервали поцелуй, она сказала: – Давай разденемся. Я хочу, чтобы ты прижал меня к себе покрепче; я засну и проснусь в твоих объятиях. Хочу позавтракать с тобой в постели, а потом хочу, чтобы ты затрахал меня до беспамятства. Я хочу, чтобы ты остался со мной, Джим, и хочу тоже любить тебя.

– М-м. – Я расстегнул молнию комбинезона. – Кто я такой, чтобы спорить с Лиззи Потрошительницей?

– Ты храбрый мужчина, вот ты кто! – Она уже раздевала меня.

– М-м. Мне нравится. Ты можешь исколошматить моего робота до смерти в любой момент.

Славилась Мейм хваткой когтистой
И своим бугорком (очень кустистым).
Приходилось Майку
Тыкать свою свайку
Ей в лицо, выбирая, где помясистей.

68 БОЛЬШОЙ КУСОК ПРАВДЫ

Любовь – это когда смотришь в глаза любимому человеку и видишь, как Бог улыбается тебе в ответ.

Соломон Краткий.

Но мы не заснули.

Не сразу заснули.

Сначала мы занялись любовью. Это было бешенство, почти безумие. Я чувствовал ее желание. Я отказался от себя, полностью отдавшись ей, и нас понес ураган. Через какое-то время нас там не было – осталось только желание, только бешенство, только отчаянное стремление освободиться.

Потом я лежал, задыхаясь, и прислушивался к биению крови в висках, гадая, разорвется ли сейчас мое сердце и так ли выглядит смерть.

Потом Лиз свернулась калачиком на моей левой руке, а правую руку положила на себя. Какое-то время она просто лежала, тихо мурлыкая, а потом отвела мою руку и начала играть с волосами на моей груди. Их было не так уж много, но она ухитрялась.

А потом она заговорила: – Я так боялась. С тех самых пор, как началось все это. Я знала, что мы можем сбросить бомбу. Об этом уже давно поговаривали, и последние несколько месяцев – очень серьезно. И я испугалась, потому что понимала, что полечу одной из первых. Просто знала это – понимаешь? Ты просто уверен насчет чего-то и знаешь, как это произойдет. – Она глубоко вздохнула. – Хочешь знать правду? Я хотела сделать это. Мне хотелось узнать, что при этом испытываешь.

Я промолчал. Я знал это чувство – пережил его сам. Потянувшись, я погладил ее по волосам. Она говорила: – Все это так глупо. Один из самых невероятных дней в моей жизни. Ради одного этого меня и тренировали. Я узнала еще утром. Мне сказали: «Нам нужна самая драматичная видеозапись для президентского брифинга. Достаньте ее». Я понимала, что это значит. И сказала: «Я полечу». И полетела. – Она посмотрела на меня. – Разве что ты не входил в мои планы. – Она покраснела. – Ладно, входил. Я соврала, сказав, что не собиралась подбирать тебя. Я собиралась. Долго следила за тобой, пытаясь понять, что ты делаешь. Читала рапорт по Семье. Ты должен был хоть что-то знать о ренегатах и их отношениях с хторраннами. Потому я и подобрала тебя. Но на одно я не рассчитывала – то есть это не входило в наши планы, – что мы закончим в постели. – Она засмеялась.

– Что? – спросил я.

– Сегодняшняя ночь – ночь, которую я ждала всю жизнь. Я только что сбросила две бомбы и влюбилась и не знаю, что меня пугает больше.

– То, что влюбилась, – решил я.

– Да, – согласилась Лиз. – Какого черта я должна любить тебя? Знаешь, когда я впервые встретила тебя и – как там его зовут, – я подумала, что вы голубые, и даже сегодня утром продолжала считать так. Не знаю, когда я изменила мнение.

– Хочешь, я тебя рассмешу? – Ну?

– Всю жизнь мне придумывали прозвища, и это было первым. Я ненавидел людей за это. Я знал, что это неправда, но всегда боялся, что станет правдой. Вдруг они видят что-то, чего не вижу я? Я выходил из себя.

– Ну, так что же здесь смешного?

– Подожди, я к этому и веду. Когда мы с Тедом попали в Денвер, я делал все, что мог, – только бы доказать, что это не так. А теперь хочешь узнать самое смешное?

– Да.

Я рассказал о Теде, о той шутке, которую он сыграл со мной.

– Ах он маленький засранец, – возмутилась Лиз.

– Да. Больше всего меня задело, что я сам пошел на это. А он не сомневался, что так будет. Я был готов убить его. Но он оказался прав. Знаешь, что он сказал? «Выбрось это из головы. Каждое новое достижение в технологии открывает также и целый спектр новых сексуальных возможностей. Так что не стесняйся».

– И ты не постеснялся?

– Нет! У меня старомодное воспитание. Разве что… Она приподнялась на локте, чтобы видеть мое лицо, явно заинтересованная.

– Перестань. – Я убрал ее руку.

Она шлепнула меня по запястью и положила свою руку обратно – туда, куда подбиралась.

– Рассказывай дальше.

– Ну… Я продолжал оказываться в подобных ситуациях… – Я рассказал о Томми. Потом о своих галлюцинациях. – Только он был слишком реален, чтобы быть галлюцинацией. Но если я все-таки бредил, то какой вывод следует из этого? Я при галлюцинациях испытываю гомосексуальные ощущения. Так что, похоже, ты – и все остальные – правы. Ты можешь любить педика?

– Наверное. Уже люблю. Только…

– Только что?

– … Не думаю, что тебе стоит беспокоиться насчет этого. Мне нравится.

– Не в этом дело.

– Тогда в чем?

– Мне тоже нравится, потому я и делал это. Не только с тобой – со всеми остальными. Помнишь, что ты говорила раньше? Ты сделала это, чтобы узнать, что ты будешь при этом испытывать…

– Я говорила о бомбах.

– Да, но то же самое относится и ко мне. Я делал это, чтобы узнать, что при этом почувствую.

– Сколько раз?

– Какая разница?

– Знаешь, что об этом говорил Вольтер? Если ты сделал это один раз, ты экспериментировал. Больше – значит, извращенец.

– Я – извращенец.

Она села, завернулась в одеяло, чтобы согреться.

– Ладно, ты извращенец, а я сука. Мы стоим друг друга. Нет худа без добра.

Я уставился на нее. Она была абсолютно серьезна. Я был извращенцем. Она – сукой.

Ну и что?