Зеркало надежды (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна. Страница 57
Давель поглядел прямо в глаза кагану. Кашлять он на этот раз не стал, но Хурмах и так дураком не был.
– Что ты хочешь сказать, кал-ран Давель?
– Мой каган, Интара – это корабли. Почему бы нам не захватить несколько суден? Они пригодятся нам в дальнейшем, и для перевозки трофеев, и…
Хурмах кивнул.
– Кал-ран Давель, вот тебе это и поручим. Кал-ран Арук?
– Да, мой каган.
– Две тысячи людей у тебя заберет Мурсун. А ты с оставшимися тремя тысячами, отправишься вверх по течению Интары. Кал-ран Давель поможет тебе, постарайтесь не повторять ошибку Бардуха. Пленники – хорошо, но мне нужны корабли. И по возможности, с живыми командами.
Арук приложил кулак к груди, показывая, что выполнит приказ кагана.
Вот и отлично. Они с Давелем как раз дополнят друг друга, Арук вовсе не глуп, хитер, изворотлив и умеет прислушаться к мнению других людей. Особенно если сам плохо разбирается в данном вопросе. А когда две змеи сплетаются, даже мальчишка может убить их обычной палкой.
Хурмах хоть и не формулировал принципа «разделяй и властвуй», действовал всю жизнь согласно ему. Так прожить подольше получится.
– Я же, с двадцатью тысячами войска, пойду вслед за воинами Мурсуна. И Аллодия ляжет под копыта наших коней.
Кал-раны дружно приложили кулаки к груди.
Да, конечно, ляжет, кто бы сомневался…
Мнение маркиза Торнейского, его величества Остеона и Аллодии в целом в расчет не принималось. Вообще.
Его величество Остеон. Аланея
Болела голова.
Невыносимо, жестоко, с самого утра… бывают же такие гадкие ночи? Когда просыпаешься по десять раз за ночь, когда не можешь найти себе места на кровати, когда бешено колотится сердце и ломит виски, когда мутит от любого запаха и кажется, что даже соловьи не поют, а верещат, как придавленные сапогом кошки…
Остеон понимал, что это из-за волнений, что брат в опасности, что он переживает…
Понятно все. Но как с этим справиться?
Ответ могут дать лекари.
Да-да, ведите здоровый образ жизни, обязательно гуляйте на свежем воздухе, правильно питайтесь, очень хорошо кушать побольше красного мяса и пить побольше белого вина, и ни о чем не волнуйтесь. Особенно последнее. И вот еще вам волшебная травяная настоечка (пилюля, клистир), который обязательно поможет.
Как все это может помочь королю, у которого брат сгинул невесть где, по прикидкам как раз на острие войны с каганом, у которого пропала принцесса из Саларина, у которого сын…
Легок на помине.
Найджел выглядел отвратительно отдохнувшим и выспавшимся. И довольным жизнью и собой.
– Доброе утро, отец. Как ты себя чувствуешь?
– Замечательно, – отмахнулся Остеон.
– Уделишь мне пару минут? Надо кое-что обсудить по поводу бала.
Остеон, который чувствовал себя омерзительно, махнул рукой.
– Делай как знаешь, не до того.
– Но я же хочу как лучше…
Найджел выглядел искренне расстроенным, но сегодня Остеон себя слишком плохо чувствовал, чтобы обращать внимание на переживания сына.
– Джель, у нас война со степняками. Понимаешь – война! Там сейчас Рид, туда отправился Артан Иллойский, а мы сейчас срочно рассылаем письма. Нам надо закупить зерно, на тот случай, если степняки прорвутся в долину Шаллен… Ты представляешь, что начнется в королевстве? Треть всего зерна приходит оттуда!
Найджел удивленно пожал плечами.
– А что начнется?
– Голод, Джель. Это страшно…
– Нам ведь хлеба хватит, – Найджел по-прежнему не понимал, в чем проблема. Аристократам достаточно, а чернь… она кого-то интересует?
Остеон схватился за виски. Болью их резануло вовсе уж невыносимо.
И ведь сын не понимает, что говорит. Он не притворяется, он просто не понимает. Ах, почему он не воспитывал сопляка вместе с Ридом?
– Джель, не будет зерна – люди вымрут с голоду. Не будет людей – некому будет обрабатывать землю – не будет зерна и у нас.
Джель потер лоб.
– Но ведь эта чернь плодится, как кролики…
– Но грудной младенец не станет обрабатывать поля. Не мори корову голодом, а то молока не получишь.
Джель фыркнул, не одобряя такие низменные материи, но спорить не стал.
– И что теперь?
– Закупим зерно у соседей – на всякий случай. Барист уже торгуется, чтобы с нас не содрали втридорога. Что сможем – вывезем по Интаре, что не сможем – придется сжечь, чтобы не досталось степнякам…
– Пусть достанется. Потом мы отберем все у них!
– Как у тебя все просто, Джель.
– Это же степняки. Мне Рид рассказывал, они их чуть ли не плетками гоняли.
– Кот удавит одну мышь, сорок мышей сожрут кота.
– Может, и так… налить тебе травы? Что-то ты весь зеленый…
Остеон махнул рукой.
– А, налей…
Найджел отправился наливать в один кубок вино, во второй – травяной отвар, протянул отцу.
– Поменьше переживай, а то так и заболеть недолго.
– Вот будь любезен, не добавляй мне переживаний. Займись балом, и чтобы я о нем не слышал, действуй, как тебе заблагорассудится.
Найджел кивнул, выпил вина, поболтал еще минут пять о всякой всячине, и откланялся.
Остеон сделал еще пару глотков отвара. Потом подумал – и совершенно по-детски вылил его за окно. Захотелось.
Надоела горькая дрянь…
Голова все равно болела, но его величество уже приспособился. Нет у королей ни выходных, ни праздников, и больничный лист им не выписывают, на Ромее и слова-то такого не ведают.
Так что – работайте, ваше величество. Власть – возок, впряглись – тяните. До самой смерти.
* * *
Барист Тальфер проводил нечитаемым взглядом принца Найджела, выходящего от отца.
Поклонился, отступил в тень, когда надо было, королевский стряпчий становился совершенно невидимым и неслышимым. Как у него это получалось?
А вот так! Дано от природы, как и талант складывать числа и превращать их в деньги.
Барист мыслил настолько изворотливо, что даже не пытался излагать кому-то свои размышления, или объяснять, как он пришел к тем или иным выводам. В его памяти хранились сотни и тысячи фактов, и он складывал их, тасовал и так, и этак, укладывал в своей картине мира, получая причудливую мозаику, иногда с прекрасными, иногда с уродливыми картинами…
В случае с принцем картина получалась откровенно уродливой.
Барист не любил Найджела. Почему?
Так сразу и не скажешь. Зависть? Вот уж это чувство Баристу было не свойственно ни в малейшей мере. Тальфер знал о своей уникальности, ценил ее, и уподобляться смазливому придворному щеголю? Будь он хоть трижды принц?
Хотел бы Барист поменяться с ним местами?
Он бы стал принцем с куриным умом Найджела, пусть даже красавцем? Пусть даже любимцем всех женщин?
Нет!
И еще раз – НЕТ!!!
У Бариста от одной мысли почесуха начиналась. Но почему он не любил Найджела?
Непонятно. Никак не понять…
И не доверял. Но… что делать? Не скажешь ведь королю в лицо – ваше величество, поведение вашего сына весьма и весьма подозрительно… с чего это его разобрало на сыновнюю любовь? Проверить бы?
Вы ж его недавно отчесали поперек шерсти, да еще на свободу его покусились, раньше он месяцами дуться мог, а теперь ластится? Не бывает такого, или бывает, но с причиной.
Зачем ему надо прогибаться, что та змея? Почему он так поступает?
Каждый человек – раб своего характера, привычек, суждений, даже друзей и близких. И – каждому человеку свойственны одни поступки и не свойственны другие.
Если человек, к примеру, ненавидел всю жизнь голубей и гонял их, а в одно прекрасное утро вдруг выходит их кормить, либо за ночь он пережил серьезное потрясение, либо семечки отравил. И второе вероятнее.
Добряк не озлобится без причины за один час, скупец не начнет раздавать горстями деньги, а шлюха не станет спать с кем-то бесплатно. Просто так – не станет.
Всему есть причина. И если Барист ее не видит, значит, ему не хватает информации. А потому…