Робин Гуд - Гершензон Михаил Абрамович. Страница 26

— Поглядеть на оленя — ты стрелок неплохой, — сказал он. — Только придётся мне представить тебя шерифу, рыцарь, за то, что ты свалил оленя в королевском лесу!

— А ты кто такой, что тревожишься о королевских оленях? — спросил рыцарь, выставив грудь вперёд.

— Я лесничий здешних лесов, — ответил стрелок. — И напрасно ты смеёшься, рыцарь, потому что если шериф не вздёрнет тебя на верёвку, то уж, верно, прикажет отсечь тебе правую руку, чтобы неповадно было тревожить красного зверя.

— Ну, мы с шерифом друзья, охотимся вместе. А вот если ты — лесничий в этих лесах, то, наверное, укажешь мне, где найти разбойника, по имени Робин Гуд.

— А какая мне будет за это награда?

Рыцарь сунул руку в кошель, привязанный к поясу, и побренчал золотом.

— Хорошо, — отвечал стрелок. — Мне знакомы все тропы в Бернисдэльском лесу, и я помогу тебе отыскать молодца. Но известно ли тебе, рыцарь, что Робин Гуд — отличный стрелок? Я боюсь подвести тебя под его стрелу, потому что, клянусь святым Кесбертом, он пристрелит тебя, как сурка.

Лицо рыцаря покраснело, одна бровь поднялась выше другой.

— Дерзок же, ты, лесничий, — сказал он, — и я проучу тебя, когда придёт время! А теперь покажи мне разбойничье логово, потому что я тоже не первый день держу в руках этот лук.

— Прежде покажи мне своё искусство, рыцарь. Видишь омелу на дикой груше? Пусть это будет наша мишень. Она висит на тонком стебле. Если меток твой глаз и верна рука, но собьёшь ли омелу стрелой?

Стрела Гая Гисборна пронизала зелёный шар, и несколько узких листочков, кружась, слетели на землю. Стрела Робина прошла на дюйм от стебля. Они выстрелили по второму разу, и зелёный шар вздрогнул, лениво запрыгал по веткам и свалился к ногам стрелка.

— Отличный выстрел! — воскликнул рыцарь. — Скажи мне своё имя, лесничий, чтобы я знал, как зовут лучшего лучника в наших краях.

— Таиться мне незачем, — ответил Робин, — но прежде я хотел бы услышать, как зовут шерифова друга, который бьёт запретную дичь в королевском лесу.

— Зовут меня сэром Гаем Гисборном, стрелок. Я брожу в этих лесах давно, и совсем не олени нужны мне. Я ищу проклятого виллана, который посмел поднять руку против своего господина и вскружить головы крестьянам всей округи, нарушив порядок, положенный богом и королём. Веди меня туда, где скрывается от правосудия Робин Гуд.

— Я — бернисдэльский Робин Гуд, из города Локсли, и рад помериться с тобой силами, рыцарь!

Мечи зашипели, вылетая из ножен, и сшиблись над головами виллана и господина. Солнце играло на полированной стали, вспыхивая, потухая и вспыхивая снова. В начале схватки мечи были острее свежего осколка кремня, а щиты сверкали чернью и серебром и пёстрой эмалью гербов. Круторогий бык грозился с родового щита Гая Гисборна, лилия и шахматная доска блестели лазурью на щите Робина, добытом в морском бою у французов. Потом иззубрилась сарацинская сталь мечей, лопнули железные обручи на щитах, искрошились эмаль, серебро и чернь; иссечённые ударами обломки отлетали в траву. Меч рыцаря был на четыре пальца длиннее меча стрелка, и первым пришёл в негодность щит Робин Гуда.

Бойцы сражались молча, и только скрежет стали не умолкал ни на миг. Ноги бойцов утоптали траву на лужайке. Тяжёлый удар обрушился на меч Робина, сталь разбилась, как стекло, а конец клинка, сверкнув в воздухе, с лету вонзился в ствол дерева наискось, как широкий ирландский нож.

Теперь Робин стал пятиться назад, обороняясь обломком меча, который служил ему сразу и мечом, и щитом, и кольчугой.

Он отступал шаг за шагом, пядь за пядью по кругу, пока кольцо не замкнулось и он не ступил на утоптанную траву.

Здесь лежал убитый олень, и, пятясь, Робин споткнулся о него. Тут Гай Гисборн ударил его в бок, и только колчан спас стрелка от неминуемой смерти.

— Ты будешь лизать мне пятки, раб! — прохрипел Гай Гисборн, занося снова свой меч.

— Нет! — крикнул Робин. — Я не умру от руки господина!

Это были первые слова, слетевшие с его уст с начала боя. Отпрянув в сторону, как стрела от спущенной тетивы, он ударил рыцаря обломком меча в живот снизу вверх, как разят ирландским ножом в уличной драке. И удар был так силён, что тупой обломок прошиб кольчугу и по самую рукоять ушёл в тело врага.

Гай Гисборн упал, а Робин повалился с ним рядом. Он был так утомлён, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но лицо его смеялось, а сквозь мокрые от пота ресницы глаза глядели на солнце, зацепившееся за вершину дуба.

Он лежал и щурил глаза, и солнечный луч запутался у него в ресницах, сверкая огромным радужным щитом, и стрелок то сжимал, то разжимал веки, и радужный щит играл, переливаясь малиновым, жёлтым, зелёным, синим цветом, и Робин смеялся, думая о том, что его враг убит, а он остался жив и жизнь, как капля на ресницах, переливает радугой, звеня малиновым, жёлтым, зелёным и синим шумом.

Грудь стрелка вздымалась ровнее, ровнее, и он уснул. Ему приснился славный бой, толпы вилланов в малиновых куртках, с ирландскими ножами в руках и толпы господ в блестящих кольчугах.

«Ты будешь лизать мне пятки, раб!» — услышал Робин торжествующий голос и тотчас открыл глаза.

Повиснув на самом конце ивовой ветки, над ним покачивался дрозд, а в клюве у птицы извивался тонкий белый червяк.

— Хо-хо-хо, дроздушка! — крикнул Робин так громко, что дрозд выронил свою добычу и скользнул в листву.

Стрелок упёрся в землю рукой и сел.

Он посмотрел на Гая Гисборна, по лицу которого бегали муравьи, и на обломки щитов, и на осколок меча, неподвижно торчавший в корявом стволе, и рассмеялся, потому что трудолюбивый паук успел уже натянуть прозрачную сетку между клинком, дубовой корой и колючим цветком боярышника.

— Всю жизнь ты был негодяем, сэр Гай, а сегодня перестал им быть! — воскликнул Робин, наклоняясь над убитым врагом.

Он сдёрнул с рыцаря конскую шкуру и накинул её себе на плечи. Потом бросил свой колчан, разрубленный врагом, и взял колчан Гая Гисборна и его охотничий рог. И бросил свои ножны, потому что они были коротки для рыцарского меча. Он поднял оба лука и двинулся в путь, тревожа лес весёлым пением серебряного рога. И скоро сумерки заплели своей паутиной лужайку, а примятая трава зашевелилась, расправляя жадные к жизни, живучие стебельки.

19. О ТОМ, КАК СТРЕЛКИ ВЫРУЧИЛИ ВИЛЛЯ СТАТЛИ, И О СМЕРТИ БЛАГОРОДНОГО ЛОРДА ШЕРИФА

Рабы с ошейниками на шее тащили на длинной верёвке двух пленников. Один пленник спотыкался и падал под непосильной ношей, пот градом катился по его лицу, а конец дубового глаголя, который лежал у него на плече, тащился за ним по дороге, взрывая в пыли глубокую борозду. Руки пленника были свободны, он поддерживал окровавленными пальцами тяжёлое бревно.

Второй пленник, в изорванном зелёном плаще, с руками, скрученными за спиной, шёл, гордо вскинув голову, смело поглядывая на толпу, запрудившую рыночную площадь Понтефракта. Рыжие пятна крови проступили у него на спине, я щека рассечена была багровым рубцом.

Рабы несли за ним второй глаголь.

— Стыдно робеть перед смертью, — усмехнувшись, сказал Вилль Статли, когда виллан сбросил с плеч свой тяжёлый груз. — Не с Христа ли берёшь ты пример, молодец? Зря ты тащил перекладину, на которой тебе же болтаться. Что значит перед смертью десяток лишних ударов?

Шериф, сидя на белом коне, не спускал с пленников глаз. Шерифов слуга протянул им два заступа.

— Ройте ямы для глаголей! — приказал он.

Вилль Статли звонко рассмеялся.

— Шутник ты, как я посмотрю! Как же это могу я рыть яму со связанными руками?

Виллан, взглянув на стрелка, выронил заступ. Слуга достал нож и приготовился разрубить верёвки на руках Билля Статли, но шериф угрюмо покачал головой. Тогда рабы поплевали на ладони и всадили заступы в землю.