Полный сантехник - Сэ Слава. Страница 16

По безумию в глазах музыканта стало понятно. У него ларингит, жена ушла и плодовитая собака. Как бы делясь пониманимаем, неаполитанец улыбнулся костюмерше. Костюмерша в ответ описалась, но притворилась находчиво, будто из уважения.

– Синьор Мальдини предлагает вам согласиться на белую рубашку с закатанными рукавами, – перевела Нина поднятую бровь синьора художника.

– Или что, мне наденут белые тапки, в чисто неаполитанской традиции? – горестно хмыкнул Жора. – Впрочем, этого не переводите.

– Молодец, – вдруг сказал синьор Мальдини по-русски, без всяких акцентов; цокнул перстнем и вышел.

Один мужчина в прошлой жизни был негодяем. Грубил маме, мучил хомячков, вырезал на скамейках сюжеты из камасутры. За это у него отвалился кран, ночью.

«Какое сильное давление», – с неприязнью подумал мужчина про наш водопровод.

Он побежал перекрыть воду. Но тёмные силы заперли двери в подвал. Этот мужчина, Фёдоров, выбил окошко, полез в чёрную неизвестность. И там повстречал кастрюлю с машинным маслом.

Понимаете, он полез головой вперёд и с тех пор очень интересуется, кто это придумал хранить в подвале нефтепродукты. Фёдоров упал в ёмкость лицом и настроение испортилось.

К слову, любой бы расстроился. Даже я, перенёсший уже побег жены и ещё другие радости из её рук, огорчился бы.

В подвале много полезных вещей. Лыжи, колёса, радиолы, старые раковины. Всё нужное, по меркам папуасов нашего кооператива. И, конечно же, масло в открытой таре, самый гнусный артефакт чёрной неизвестности.

В четыре утра я встретил этого Фёдорова. Он был зелёный и скользкий на вид. И брёл по трубе отопления в новые дали, освещал себе путь жёлтым светом из глаз. В дороге он перекрыл множество труб и не мог найти окно, через которое влез. Кто-то закрыл Фёдорова и даже заштукатурил. И видно было по зубам, Фёдоров хотел, но не смог прогрызть фундамент.

Это было как у Тесея с Минотавром, очень волнующе. На планете ночь, подземный лабиринт, кругом лыжи, раковины, радиолы. Вдруг из-за сарая выходит чёрный человек с кастрюлей и говорит, что очень рад мне.

И он тряпок насобирал, огромный мешок.

Я спросил – зачем тебе?

Он сказал – вытирать.

Я говорю – там уже вся вода стекла к соседям, через щели.

Он грустно так – да нет, себя, себя вытирать.

Именно от такой интересной работы у меня на всех фото правый глаз больше левого.

А жена его, фрау Фёдорова, красивая и несчастная. С таким прекрасным дураком живёт.

Если у отца нет дачи в Юрмале, или гелендвагена на худом конце, он вынужден вести потомство в лес. В лесу детей можно отдать людоеду (зачёркнуто), отвлечь от мечт про гелендваген всякой чепухой – облаком в форме слона, кузнечиками, пыльным маревом, черникой и песней про чибиса, исполняемой сразу в нескольких тональностях.

И вот идём мы, идём, навстречу – озеро. Хорошее такое, с водой. В воде два рыбака-гипнотизёра стоят по самые орехи. Смотрят вглубь радиоактивными взглядами и каждый внушает рыбе мысль:

– У него не ловись, ловись у меня, моя наживка реально со вкусом червяка!

Чуткая к гипнозу рыба не знает, как ей быть. Мечется от крючка к крючку, вся в слезах, не может выбрать.

А мы идём, исполняем про чибиса. Я тенор, Лялька бас, Машка народным голосом поёт. Тут один рыбак повернул к нам радиоктивные глаза и взглядом сказал следующее:

– Я три дна варил мега-кашу. На бульоне из раков, с диким рисом из южной Камбоджи, с черносливом и бальзамом Биттнера. Я неделю прикармливал мега-окуня. И вот, когда мега-окунь уже раскрыл пасть, большую, как дверь троллейбуса, приходите ВЫ и всё насмарку.

Уходите. И пока не выучите верхнюю «си» в припеве – не возвращайтесь.

Не люблю, когда меня взглядом обвиняют в неправильном пении чибиса. За такое могу гелендвагеном переехать через всю его тощую рыбацкую жизнь. Я послал ответный приветливый взгляд, в котором рыбак мог бы прочесть про своё завтра – смерть от попадания в пищевод длинного твёрдого предмета, предположительно, удочки.

Сцепиться в красивом танце смертоносных взоров нам не дали. Из кустов вышел нетрезвый амбал в плавках и сказал тихим голосом:

– Право, мне крайне неловко. Я сознаю, насколько моё предложение диссонирует с общечеловеческим понятиями о праве на самовыражение. Но, например, я сейчас буду тут купаться. И если в мой филей вопьётся крючок, вы увидите, как хорошо клюёт налим на яйца местных рыбаков. Ну?

Такому милому вежливому юноше трудно было возражать. Рыбаки скрутили лески, Аполлон плюхнулся пузом о водную гладь, чем лишил рыб нервного здоровья. Мне показалось ещё, на противоположном берегу из озера выскочил мега-окунь и убежал в лес.

Теперь я знаю, как выглядит реинкарнация высшей справедливости. Это нетрезвый амбал в плавках. Он живёт в кустах у озера. Отличный парень.

И тут Маша сказала ужасное:

– Папа, почему мы никогда не ловим рыбу? Что, у нас нет денег на удочку?

Быть отцом без удочки и джипа плохо. И я рассказал Маше притчу:

– Говорят, раз в тыщу лет из озера выходит царь-щука. Она рвёт снасти, бьёт всем морды и запрыгивает назад в воду. У ней глаза, как дверь троллейбуса. А кому она хвостом сломает нос, тот получает вечное уважение других рыбаков, звание генерала рыбацких войск и пожизненный дозвол на последнюю сигарету.

– Дети, вы хотите, чтоб вам сломали нос? – спросил я задорно.

Дети признались, что с пелёнок недолюбливают рыбалку, и про удочку спросили просто так.

И тут через дорогу поползла жаба. И это был мой шанс. Лихая охота на жаб, с пальбой из двустволок, с криками «ату её!» и «отрезай ей путь к лесу» стоит полутора гелендвагенов.

Мои далёкие предки душили бегемотов голыми руками, шо ж я, жабу не поймаю?

Во мне проснулся леопард и стал прыгать за жабой. Но жаба попалась не простая, а чемпионка по ушу. Очень ловкая. Какая-то Алина Кабаева среди жаб. Она сделала сорок прыжков, я – семьдесят четыре.

На семьдесят пятом прыжке мой внутренний леопард обозвал меня мешком говна и ушёл. Пришлось звать внутреннюю росомаху. В образе росомахи я любую жабу загоняю до смерти. Мы опять прыгали-прыгали, потом у неё сделалась одышка и тахикардия. Она упала и сказала:

– Всё. Я готова. Можешь есть меня, толстый дядька в шортах.

В глазах детей было счастье, ведь пап с гелендвагенами много, а просто сумасшедших поди поищи. Это оказалась царь-жаба. Холодная, шершавая. Она застенчиво нагадила мне в руку каким-то хлороформом и улыбнулась. Мы запихали ей в рот беляш и отпустили умирать.

Шучу.

Просто почесали спинку.

Вообще, мужчине без гелендвагена приходится быть благостным, романтичным, даже шутить без применения слова «жопа». Это как-то противоестественно.

У всех, кто жил в Риге, обязательно сыщется пара знакомых моряков. У Аньки нашёлся целый капитан сухогруза. Он сказал:

– За два поцелуя взасос довезу до Дании. Дальше на автобусе доедешь.

Тут с Анькой случился приступ воображения. Ей привиделось, как большой корабль входит в порт, а на палубе стоит она, в чём-то белом и летящем. В кружевной шляпе с полями самых восхитительных размеров.