Три недели с моим братом - Спаркс Николас. Страница 3

Глава 1

Многие истории начинаются с жизненного урока, и история нашей семьи не исключение. Постараюсь описать его вкратце.

Когда родились мы, дети, жизненный урок моей матери-католички, с ее слов оказался таким:

– Помните, что бы ни говорила Церковь, календарный метод контрацепции не работает.

Я – тогда мне было двенадцать лет – посмотрел на маму.

– Ты хочешь сказать, что мы все появились на свет благодаря случаю?

– Ну да. Каждый из вас.

– Но это же был счастливый случай?

– Наисчастливейший. – Она улыбнулась.

Я все равно не знал, как к этому относиться. С одной стороны, мама явно не жалела о том, что у нее есть мы. С другой стороны, мое самолюбие задевал тот факт, что я зародился случайно – быть может, причиной моего нежданного появления на свет стало слишком много выпитого шампанского. Однако кое-что это для меня прояснило. Я всегда удивлялся, почему наши родители не выждали хоть какой-нибудь срок до появления детей: они определенно не были к нам готовы. Впрочем, я не уверен, что они были готовы и к свадьбе.

И мать, и отец родились в 1942 году, в начале Второй мировой войны. Оба мои деда служили в армии. Дед по отцу был кадровым офицером. Мой отец, Патрик Майкл Спаркс, все детство переезжал с одной военной базы на другую, и воспитанием его занималась, в основном, мать. Он был старшим из пяти детей, очень умным и учился в английской школе-пансионе, а потом поступил в Крейтонский университет в городе Омаха штата Небраска. Там он и познакомился с моей матерью Джил Эммой Марией Тэйни.

Как и отец, она была старшим ребенком в семье – правда, из четырех, а не пяти детей. Росла она, по большей части, в Небраске и на всю жизнь полюбила лошадей. Ее отец, мелкий предприниматель, в течение жизни занимался различными видами бизнеса. Когда мама была подростком, он заправлял кинотеатром в Лайонсе, крохотном городишке посреди сельскохозяйственных земель, где обитали несколько сотен человек. Со слов мамы, кинотеатр стал одной из причин, побудивших ее поступить в школу-пансион. Впрочем, вполне возможно, ее отослали из-за того, что поймали целующейся с мальчиком, хотя мама это решительно отрицала.

– Твоя мать всегда была выдумщицей. Чего она только ни придумывала, чтобы развлечь вас, детей, – говорила бабушка.

– Так почему вы отослали ее в пансион?

– Из-за убийств. В те годы в Лайонсе было убито много девочек.

Так или иначе, после школы-пансиона мама поступила в Крейтонский университет, как и мой отец. Полагаю, поначалу их привлекала друг в друге схожесть жизненной ситуации. Какой бы ни была причина, на втором курсе они начали встречаться и постепенно влюбились. Примерно через год, в 1963-м, они поженились. Это случилось тридцать первого августа, им обоим тогда был уже двадцать один год, и учились они на предпоследнем курсе.

Несколько месяцев спустя их подвел календарный метод контрацепции, и мама усвоила один из трех своих жизненных уроков. Мика родился первого декабря 1964 года, а весной мама опять забеременела, и тридцать первого декабря 1965 года на свет появился я. Следующей весной, вынашивая нашу сестру Дану, она решила взять контроль за рождением детей в свои руки.

Окончив Крейтонский университет, отец решил продолжить обучение в университете Миннесоты, и осенью 1966 наша семья перебралась на ферму рядом с Уотертауном. Моя сестра Дана, как и я, родилась тридцать первого декабря. Нас воспитывала мама, пока отец днем учился, а вечером работал барменом.

Родители не могли оплачивать высокую аренду, так что мы поселились в нескольких милях от города на старой ферме. Мама уверяла, что там жили привидения. Годы спустя она говорила мне, что по ночам слышала плач, смех и шепот – однако стоило ей встать с кровати, как все стихало.

Скорее всего, у нее были слуховые галлюцинации. Нет, мама не сошла с ума – я не встречал более здравомыслящего человека; просто первые годы нашей жизни прошли для нее как в тумане – от безмерной усталости. Подобную усталость не исцелить двумя днями крепкого сна. Это длительное физическое, умственное и эмоциональное истощение, при котором человек выглядит так, будто его несколько часов крутили за уши.

Ее жизнь тогда была сущим адом. В двадцать пять лет прожить чуть ли не два года практически наедине с тремя детьми в тканевых подгузниках… Лишь изредка к ней приезжала мать, других родственников поблизости не было – из-за крайней бедности мы жили в забытом богом месте. Поехать в ближайший город мама тоже не могла – отец брал машину, чтобы ездить на работу и учебу. Прибавьте к этому миннесотскую зиму, когда сугробы буквально достигали крыши дома, бесконечное нытье и плач детей, вечно занятого мужа… и даже тогда вряд ли получится представить, как тяжко ей пришлось.

Отец почти не помогал маме – просто не мог. Я часто задавался вопросом, почему он не нашел постоянную работу, а перебивался случайными заработками и учился. Он уходил рано утром и возвращался, когда все уже спали, так что маме и поговорить-то было не с кем, кроме как с тремя маленькими детьми. Она по нескольку дней, а то и недель не общалась со взрослыми людьми.

Мика был старшим, и на него взвалили обязанности не по возрасту – я бы таких не возложил на своих детей. Мама вдалбливала нам в головы старомодные ценности, и заповедью моего брата вскоре стала фраза «Ты должен заботиться о брате и сестре». И он заботился. Даже в три года. Он помогал кормить нас, купать и развлекать и присматривал за нами, когда мы гуляли во дворе.

В семейном альбоме есть фотография Мики, где он укачивает Дану и одновременно кормит ее из бутылочки, причем сам он ненамного больше сестры. Я пришел к выводу, что для него это стало благом – ответственности нужно учиться, она не появится сама собой, когда вдруг понадобится. Видимо, оттого, что с Микой обращались, как со взрослым, он сам взял на себя определенные обязанности. И усердно исполнял их задолго до того, как пришла пора учиться в школе.

Мои самые ранние воспоминания связаны с братом. Мне тогда было два с половиной года, Мике на год больше. Итак: летний день, выходной, трава выше колен, отец собрался скосить ее и вытащил из сарая газонокосилку. Мика ее обожал, и я смутно помню, как он просил отца позволить ему покосить, хотя у него не хватало сил толкать газонокосилку. Разумеется, отец не позволил, но мой брат всеми своими тридцатью фунтами [1] не мог понять логику отказа. Как он признался мне позже, мириться с этим он тоже не собирался.

Он намеревался сбежать.

Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Ему три с половиной года, далеко ли он убежит? Мой старший сын Майлз в этом возрасте тоже угрожал нам побегом, и мы с женой ответили ему так:

– Вперед. Только постарайся не уходить дальше угла дома.

Послушный и боязливый Майлз и правда не пошел дальше угла, а мы с женой наблюдали за ним из окна кухни.

Мой брат – другое дело. Он рассуждал так: «Я собираюсь убежать далеко-далеко, а раз я должен заботиться о брате и сестре, то нужно взять их с собой». И он взял нас с собой. Посадил в коляску сестру, которой было полтора года, взял меня за руку, незаметно для родителей прокрался за изгородь и повел нас в город. До города, кстати, было две мили, и путь туда лежал через двухполосную автостраду.

И ведь мы почти дошли! Помню, мы брели по полю по плечи в траве, светило солнце, вокруг порхали бабочки… Путь до автострады казался бесконечным. Наконец мы остановились у обочины – трое детей, не достигших даже четырехлетнего возраста, а один и вовсе в подгузнике, – а рядом проносились машины и фуры, обдавая нас потоками воздуха. Брат сказал, что я должен быстро бежать, когда он даст сигнал.

– Бежим!

Гудки, визг шин, и я бегу через дорогу, стараясь не отставать от него…

Дальнейшее помнится смутно. Я устал, проголодался и в конце концов залез в коляску к сестре. Мика тянул коляску, будто ездовой пес Балто по снегам Аляски. А я гордился им. Это было по-настоящему интересно. Это было настоящее Приключение! И невзирая ни на что, я чувствовал себя в безопасности. Мика позаботится обо мне, а мать всегда твердила: «Делай, что говорит твой брат!»