Ома Дзидай (СИ) - Коробов Андрей. Страница 41

Голову резко качнуло назад. Струйку крови подбросило в воздухе. Распадаясь на брызги, она впиталась в сырую землю. После прямого попадания финал один. Ноги уже не держали мертвеца. Тело – сначала медленно, потом стремительно – плашмя упало в глубокую лужу сзади, расплескав грязную воду.

Сон Кю Ран сгинул, как и моё будущее. Сомневаться было бы наивно. Последнее, что увидел чонгынец, – это я, Альфред Карел Богарт. Телохранитель умер с мыслью, что его убил я. Бессмысленно и неумолимо. Заблуждение, которое никто не опровергнет.

На достигнутом кукловод не остановился. Сдавливая пальцы, рычажная скоба сместилась и выпустила бесполезную гильзу на волю. Очередная пуля ждала своей цели.

Только сейчас я понял: он знал. Все от начала и до конца. Рю просто ждал беспроигрышного варианта, чтобы избавиться и от Сон Кю Рана, и от меня.

Рот раскрылся так широко, что затрещали челюстные суставы. Я послушно принял в себя горячее ружейное дуло. Издеваясь, кукольник проталкивал его всё глубже, пока оставалось пространство. Зубы впились в металл.

В полости сконцентрировалось множество очагов острой боли. Но кукловода это только смешило. Он хохотал от души, восхваляя себя за гениальность. Рю победил, не испачкав собственных рук.

Когда нет ни малейшего шанса на противостояние и самосохранение, поневоле сдаёшься. Никогда не верил россказням философов подшофе, а на деле так и вышло.

Заработанные мной деньги никогда не будут потрачены. Зря старался.

Саския больше никогда не коснётся моей щеки ладонью. Дамиан будет знать, как выглядел отец, только по портретам в гостиной. Родители не дождутся меня дома.

Я хотел мысленно попрощаться с родными. Но не стал, осознав бессмысленность: не услышат. Я просто ждал, когда смерть заберёт и меня.

– Не стоило тебе переходить мне дорогу, – сурово укорил Рю. – Прощай.

На темя опустились жирные капли дождя. Указательный палец нащупал спусковой крючок и медленно надавил на него. Жить мне оставалось всего ничего.

Рот прожгло огнём.

Меня зовут Альфред Карел Богарт. Я пал жертвой кораблекрушения...

[1] Под винтовкой здесь подразумевается Winchester Model 1873.

Часть шестая. Лики Правосудия (6-3)

Глава двадцать третья. Собрание Даймё

149-ый день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори

Я, Хидео

Прошение получило одобрение. Надо же. Сёгуна не смутило изложение письма. А оно было на редкость витиеватым!

Я сообщил, что располагаю ценными сведениями, способными уберечь Мэйнан от близившейся угрозы из-за моря. Поднялась тревога.

Оно и понятно: Дзунпей вгрызся в бакуфу зубами и ногтями, боясь свержения.

Даймё начали готовиться. Вся страна пришла в движение. От Дзикка́йдо[1] на юге до цепочки островов Кофуна́ва[2] на севере. Все дороги повели в Ому.

Годовой доход Фурано составляет свыше девятисот тысяч коку риса. Поэтому пышное шествие обещало огромные убытки. С собой я мог взять исключительно тысячу слуг и пятьсот самураев.

В одиночку я бы добрался до города дня за два. Со свитой путь занял все шесть. Почетно въезжая через главные ворота, я был уверен в грядущем успехе. Что всё пойдет, как задумал Рю. Не тут-то было...

Сначала Сон Кю Ран с белым идзином. Они так и не появились. Я боялся и думать, что с ними произошло нечто ужасное.

Масла в огонь потом подлила новость о переносе собрания. Это перечеркнуло затею сына в раз. Якобы время было выбрано неудачное. То есть, праздничное.

Летние гуляния – явление ожидаемое и неотъемлемое. Причина отказа крылась в другом. Столица была заложена в последний день весны. Это событие отмечали раз в пятьсот лет. Громко, роскошно, на широкую ногу.

Рю не знал. Не вспомнил и я.

Коногава настоял на переносе собрания за день до годовщины. Потом ему очень длительное время было бы недосуг. Перечить я не решился. Не в моих руках держится власть над Мэйнаном. Не моё слово – единый закон для всех.

Я не знал, как быть. Никто не мог подсказать мне выход.

Рю не связывал нас заклинанием. Мидори осела в стане врага. Нагисе было известно обо всем, но в ребёнке я не увидел советчика. Остальные Урагами гостили у Кадзитани и были далеко, не догадываясь о подоплёке собрания.

Я вознамерился действовать согласно указаниям сына и дальше. Я все равно посею смуту и подготовлю даймё к его появлению.

Опасность была высока. Но я закрыл на неё глаза. Когда на кону стоит будущее государства, разумно потраченная жизнь – ничто…

Я ждал во дворе сёгунского замка. Вокруг – триста с лишним даймё. За нами приглядывали самураи Коногава. Народ шептался о житейских вещах и созыве. Болтали по двое – и более. Я же хранил молчание в попытке содрать последние струпья испуга.

– Так зачем Вы собрали нас? Не таите, Хидео-сан!

– Кто-то хочет поработить Мэйнан?

– Минолийцы? Белые идзины? Кто?

– Мы одолеем их?

Лишь тогда я открывал рот. Сухо отвечал, не глядя в их сторону:

– Имейте терпение.

Солнце достигло высшей точки в небосводе под рваным слоем грязных туч. Грядёт мой черед говорить и быть судимым.

Я знал, чем всё кончится. Но выбор пал на его отсутствие.

Послышались размеренные шаги. Со стороны замка спускалось человек двадцать. Большинство гремело доспехами. Впереди всех – тэнно Иошино́ри, спрятав руки в рукава пышного кимоно. Затем сёгун в золотистой родовой броне. Их замыкала личная стража.

Кривотолки утихли.

– Склонитесь перед Первейшим! Склонитесь перед сёгуном!

Даймё попадали на сырую каменную кладку. Стражники и самураи – тоже.

– Встаньте же! – мягким голосом велел Иошинори.

Все встали, не отряхивая одежд. Сёгун и тэнно прошли в круг.

Я бессознательно взглянул на них, поочерёдно каждого досконально изучая.

Иошинори был златовлас, высок и строен. Однако овальное лицо было лишено живости, присущей молодым. Галечно-голубые глаза точно сделали из фарфора. Я призадумался, не опьянён ли он чем-то.

Щекотливый вопрос. Конец Сэнгоку Дзидай отразился и на дворе тэнно в Гё́то[3]. Теперь на его плечи ложилась только обрядовая сторона быта. Слова Первейшего, разумеется, имели значимость. Но закон вершил именно Дзунпей. Примечательно, что мнение Иошинори всегда совпадало с сёгунским.

В простонародье гулял слух, что тэнно были околдованы Дзунпеем. Звучит настораживающе, если вспомнить участь заклинателей. Воины Коногава предали письмена огню, а их самих – казни.

Холодный взгляд Иошинори коснулся моего лица. Он бездушно улыбнулся, обнажая ровные белые зубы.

Вздрогнув, я посмотрел на Дзунпея. Задрав нос, он свысока оглядывал даймё.

Ему исполнилось больше восьми тысяч лет. Несклоняемый ни перед временем, ни перед болезнями, он здравствовал. Мало какой монах, славящийся долголетием, дожил до его возраста. Сыновья гибли один за другим, но сёгун оставался жив.

Волосы цвета сирени поредели и покрылись старческой чернотой. Над верхней губой росли усы, ниспадающие до подбородка хвостами гадюк. Из-под кожи пробилась колкая щетина. Старый сёгун смотрел на мир глазами необыкновенно пламенными. Радужки налились вишней.

Треугольное, высеченное топором, по-крестьянски туповатое лицо тронули морщины. Нигде не увидишь кого-то наподобие.

Дзунпей родился в семье землепашцев на заре Сэнгоку Дзидай. Он прорубил себе дорогу от простого асигару до почитаемого самурая. Стал даймё хана Ома, отобрав бразды правления силой. Прошёл по головам соратников прямо к сёгунскому престолу.

Война и братоубийство – ими он дышал, как воздухом. Коногава был бы достоин моего уважения, был бы спасителем, как его малюют в представлении простого люда.

Но я знал его лично. Мне есть, за что порицать эту вертлявую безродную крысу. Крысу, возомнившую себя благородным и мудрым драконом.

Сёгун закончил поголовный пересчёт скота.

– Присутствуют все. За то благодарю Вас, – начал Дзунпей со спокойствием сытого вепря. – Наверняка Вам известно, почему мы здесь сегодня собрались. Известие настолько удручает, что достойно ушей тэнно. Эта опасность может порушить наш мир. Мы вместе строили и поддерживали его в благоденствии. Близится переломная пора. Мэйнан боялся, но ждал и пытался отсрочить это ненастье.