Как живет польский солдат - Краснопольский Н.. Страница 4

Особенно ярко это сказалось во время майского переворота Пилсудского в 1926 г., когда солдаты дрались, точно не зная, за что дерутся. В разгар событий солдатский журнал не обмолвился ни одним словом о них и только в одном из июньских номеров сообщил, что «народное собрание избрало нового президента, проф. Игнатия Мосьцицкого. Родился он в таком-то году… и т. д.».

Правда, офицеры-пилсудчики развили в частях большую устную агитацию, но Пилсудский еще раз обманул пошедших за ним солдат. Он выставил лозунгом переворота оздоровление государства. Этот лозунг был понят частью солдат так, что Пилсудский обещает улучшить положение рабочих и крестьян. А на самом деле Пилсудский просто-напросто старался захватить власть в свои руки, в своих личных целях, и чуть ли не на другой день после переворота сумел сговориться с буржуазией и стал ее верным слугой. Обманутые солдаты еще раз послужили для Пилсудского подножкой, чтобы он мог сесть в кресло главного министра Польши, полновластного ее хозяина.

Хозяин республики польской — маршал Пилсудский.

Братоубийственная война обманутых польских солдат между собой во имя генеральских интересов сильно расшатала единство польской армии, и так не очень крепкое. Особенно резко отразилось это на офицерстве, и Пилсудскому пришлось начать заигрывать с офицерством, чтобы обеспечить себе на всякий случай поддержку. Удалив из армии своих явных врагов, Пилсудский увеличил офицерам жалование, предоставил им избирательное право в органы самоуправления и дал целый ряд преимуществ.

А чтобы предохранить себя от вспышек солдатского недовольства, Пилсудский еще крепче завинтил гайку дисциплины. О дисциплине был издан ряд приказов, и опять на первый план выступило полнейшее слепое подчинение солдата офицеру.

Но раз сознательность в выполнении воинских обязанностей отходит на задний план, то на первое место выступает страх, палка, чинопочитание. На этом страхе перед начальством и основывается дисциплина в польской армии.

Солдат и офицер

Газета «Вооруженная Польша» в одной из статей о культурно-просветительной работе в армии проговорилась:

«Не надо нажимать на наказания, так как рекрут и без того напуган».

Вот что рассказывает солдатский журнал «Польский солдат». Рассказывает от лица солдата, который «со смехом» разъясняет новобранцам казарменные порядки:

«Провинился я как-то. Зовет меня сержант и говорит:

— Станьте к печке и прокричите в душник 20 раз фразу: „Я не послушался начальника“. — Смеху-то сколько было».

Плохой это смех, издевательством от него пахнет. Солдаты-перебежчики рассказывают и о таких наказаниях:

«Заставят сесть на корточки, дадут в каждую руку по карабину, и сиди полчаса-час. Все руки затекут».

«А то раз был у меня рукав запачкан. Вызвали в канцелярию, сержант дал две пощечины, потом дал в каждую руку по кувшину, велел вытянуть руки вверх и заставил приседать. Вода лилась за рукава и воротник, а стоявший сзади офицер смеялся».

И, наконец, последнее свидетельство — приказ военного министра. Он начинается так:

«Я узнал, что в некоторых частях офицеры и унтер-офицеры дают солдатам пощечины и причиняют иногда значительные телесные повреждения».

После этого приказа несколько офицеров было отдано под суд, но положение мало улучшилось. По-прежнему имеют место унизительные и тяжелые наказания, о чем сообщают перебежчики-солдаты и сейчас.

На почве ненормальных взаимоотношений с офицерством в польской армии учащаются самоубийства солдат. Сообщения об этом попадают в газеты. Одна из варшавских газет «Golos prawdy» сообщает:

«Солдат I шволежерского полка Петржак утопился в пруду Лазенковского парка. Сержант обвинил его в краже фуражки у товарища и приказал явиться к командиру эскадрона с рапортом. Петржак испугался допроса, побежал в парк и бросился с моста в воду».

Положение настолько обострилось, что в марте 1927 года военная комиссия сената специально занялась вопросом о самоубийствах в армии. Один из депутатов объяснил эпидемию самоубийств в армии тяжелым режимом, который создан чрезвычайной и ничем не оправдываемой строгостью офицеров и унтер-офицеров по отношению к солдатам.

«Чин чина почитай»

Поскольку дисциплина в польской армии держится на безусловном повиновении офицеру «не за совесть, а за страх», постольку взаимоотношения военнослужащих строятся на строжайшем чинопочитании. Внешним образом это выражается в отдании чести.

Польский солдат обязан отдавать честь всем полевым жандармам, старшим рядовым, унтер-офицерам и офицерам польской армии и союзных Польше армий. Генералам, ксендзам со святыми дарами, воинским знаменам и президенту польский солдат обязан становиться во фронт.

Польский устав переполнен всякими мелочами чинопочитания во всех случаях жизни. Честь отдавать надо за 6 шагов до начальника, а опускать руку в 3 шагах за начальником. Каждый шаг солдата — как войти в комнату начальника, как вести себя в театре, на вокзале, в столовой, в трамвае, на улице, в отпуску, — все предусмотрено уставом, и за нарушение каждой мелочи следует наказание.

Вот как, например, поучает журнал «Польский солдат» насчет отдания чести:

«Послушание и учтивость» — так сказано в уставе. На деле эта учтивость выливается сплошь и рядом в халуйство. «Спутник пехотинца» рекомендует солдату «оказывать начальнику учтивость путем мелких услуг: открыть двери, подать шинель, зажечь спичку, выполнить мелкое поручение и т. д.».

Армия резко делится на три группы: солдат, унтер-офицеров и офицеров. Связь между этими группами определяется исключительно служебными взаимоотношениями. Вне службы товарищеские отношения немыслимы.

Авторитет начальника строго блюдется. К примеру, запрещено делать выговор старшему в присутствии младших. Взыскания на унтер-офицеров объявляются в особом унтер-офицерском приказе, который читается только унтер-офицерам.

На почве таких взаимоотношений в армии наблюдается недовольство, особенно среди унтер-офицеров, которые — по словам одного польского капрала — «от солдат отстали, а к офицерам не пристали».

Еще ярче вскрывает взаимоотношения командиров и солдат один поручик. Он пишет:

«Между унтер-офицером и солдатом начинает расти китайская стена непонимания, как это было в русской, немецкой и австрийской армиях, где унтер-офицер был „врагом внутренним“ для солдата».

«Честь мундира»

Не смея сказать своему солдату о том, что он призван защищать не свои интересы, а интересы буржуазии, польское офицерство не скупится на красивые слова, чтобы их трескотней заглушить классовое сознание рабочих и крестьян, одетых в шинели. На первый план выдвигается здесь «честь мундира». Солдату внушается, что военная служба — великая и почетная обязанность «кровавый налог, приносимый каждым гражданином Польши на алтарь отечества». Тут опять предусмотрительно умалчивается, что собою представляет это отечество. Солдату усиленно внушается, что он — «первое лицо» в стране и что «честь мундира» не должна быть ничем запятнана. В этом оберегании чести мундира дело иногда доходит до смешного. Так, уехавшему в отпуск солдату запрещается работать в поле в мундире, так как это является «неуважением к мундиру».