Между клизмой и харизмой - Аветисян Самвел. Страница 22

— Там журналистка из программы «Время» спрашивает пекаря, — подбежала ко мне взволнованная Оксана. — хочет взять у него интервью.

— Какого еще пекаря? У нас нет пекаря. У нас промышленное производство.

— Я объясняла ей.

— Предложи себя. Кому, как не тебе, пиар-директору, давать интервью.

— Я предлагала. Но она ни в какую. Говорит, скрытая реклама, канал не пропустит.

— Черт, опять нас Янковский развел. Блин… Ладно, поступим так. Подведи к ней Шуваеву. Только пусть представится не своим именем, а Варварой Питерской. С сановного лжеца хоть шерсти клок.

К рекорду мы готовились основательно. Обошли кучу оборонных предприятий, встречались с разными конструкторскими бюро, вели переговоры с Dupont и другими производителями тефлона, но сковородку нужных размеров никто произвести не мог. А для рекорда нужна была посуда диаметром не менее восьми метров. Пришлось нам печь не самый большой, а самый длинный блин. Какой точно длины мы испекли, не помню, но больше километра.

Еще одна акция, которой я больше всего горжусь, была камерной и очень светлой. Долго над ее идеей мучиться не пришлось, потому что она мне приснилась. Во всех женских консультациях, роддомах и КВД Петербурга мы разместили плакаты примерно следующего содержания:

Каждой семье, в которой в наступающем году родится Варвара, компания «Варвара» обещает денежное вознаграждение, троекратно превышающее государственное пособие.

В архивах ЗАГСа мы заранее справились, сколько Варвар примерно рождается в Петербурге ежегодно. Оказалось где-то 35–40 младенцев. Мы выдали больше восьмисот пособий…

В середине марта Ярдов неожиданно позвал на пиво.

— Что надумал?

— Склоняюсь к «Планете». От тебя же не было предложения.

— Сколько платят?

— Гм-м… Бесхмельницкий просил не раскрывать, — замялся я.

— Ладно, расслабься! Тягаться с Абрамовичем я не могу по зарплате. Пойдешь ко мне, обещаю процент с будущей продажи.

— Какой?

— Жирный.

Я задумался. Если проект по созданию самого дорогого пива окажется успешным, то меня устроит любой процент — даже самый тощий.

— Согласен…

— Алло! Соединяю с Романом Аркадьевичем.

— Это ваше окончательное решение?

— Какое решение, извините?

— Мне Андрей Анатольевич сказал, что вы отклонили наше предложение.

— Андрей Анатольевич?

— Бесхмельницкий. Подумайте еще раз. Мы очень рассчитываем на вас.

— Сожалею, но мое решение уйти к Ярдову окончательное и бесповоротное.

Батоно Зураб

Когда мы перевели «Варвару» в дорогой сегмент, стало очевидно, что покинутую нишу нельзя оставлять конкурентам. Спешно была разработана новая марка «Царь-батюшка» — в той же древнерусской лубочной стилистике, в какой еще недавно была «Варвара». Название для марки нам подсказала маститый питерский копирайтер Маргарита Мудрова. Точнее, она предложила «Батюшку», который уже был запатентован кем-то, но мы выкрутились, добавив «Батюшке» «Царя». А раз концепция была неоригинальной, то и дизайн упаковки не стали заказывать на стороне. Сделали сами, руками своего штатного дизайнера Андрея Катцова. И бюджета, разумеется, никакого не предвиделось. Ну, если только совсем крохи на пресс-ланч. Солидную презентацию уже бы не потянули. Но мы устроили фуршет по случаю запуска марки на крыше гостиницы Golden Ring, куда заявилось неожиданно много журналистов. Как потом объяснила Оксана, наш пиар-директор, это были в основном стололазы. Ну, это такой подвид журналистов, которые всегда придут, кого-то еще с собой приведут, выпьют и пожрут, но не факт, что что-то напишут.

Из значимых людей и нежурналистов на крыше была владелица рекламного агентства Giraffe Миранда Сукиасян, которую я про себя называл Пираньей. Я знал ее с конца 90-х, когда у нее еще не было своего агентства, она работала в сетевом рекламном холдинге McDuck, и наши дороги на время пересеклись. Это была невысокая и местами непротивная женщина. Что-то в ней мелькало инфернальное. Главным свойством ее натуры была надменность. А еще в ней была бездна эгоизма и цинизма, но и льстивость с вкрадчивостью. Встреть ее в каком-нибудь баре впервые, я бы подумал, какая нежная и кроткая, словно героини Достоевского и Толстого слились воедино и перемешались.

— Нам нужно за короткое время раскрутить «Царя-батюшку», сделать его известным, ну, хотя бы в пределах Москвы. — Чтобы как-то занять Пиранью, я взял ее под локоток и подвел к краю крыши полюбоваться летней Москвой. — Нужна идея, простая, но предельно взрывная. Поможете?

— Даже не сомневайся! Дай нам пару дней, и мы выйдем с предложением, от которого ты не сможешь отказаться.

И вправду через два дня Пиранья вернулась с идеей.

— А что, если Петра приодеть? Надеть на него яркие наряды от «Царя-вашего-батюшки»? — чуть ли не с порога озадачила меня Пиранья. — Ну, круто же! Это станет новостью дня, событием года. Только ленивые СМИ не напишут об этом. И по федеральным каналам репортажи будут.

— Какого Петра? — переспросил я.

— Петра Первого. Ну, памятник многострадальный этого, как его… Церетели на Берсеневской набережной.

— Ну да! Согласен, идея простая и взрывная! — Я даже не стал скрывать своего восхищения. — А это реально? С вертолета наряжать придется? И сколько будет стоить?

— Зачем? С промышленными альпинистами договоримся, они за ночь приоденут Петра. Тут важна внезапность, чтоб город, проснувшись, ахнул. Наряд из парусины сошьем быстро. И в бюджет ваш тоже впишемся, — по-деловому разжевала задачу Пиранья. — Вот только надо будет добро получить от властей. Но мы и это решим. Найдем выходы на Лужкова.

Еще через два дня Пиранья сообщила, что выход найден, и предложила встретиться вечером где-нибудь на Патриках.

— Отлично! Давай прямо у пруда на аллее параллельно Малой Бронной. Сядем, как Берлиоз с Бездомным, на скамейке лицом к пруду и спиной к улице. Я могу даже пиво с нарзаном принести, — мгновенно загорелся я.

— А может, в «Пушкине»? — прошипела Пиранья.

— Ладно, давай там. — Я тут же погас.

Пиранья опаздывала. Чтобы скоротать ожидание, я разговорился с сомелье и узнал, что, оказывается, «Пушкин» своим появлением обязан песенке Natalie французского шансонье Жильбера Беко, которую он написал после гастролей в Москве и посвятил своему гиду Наталье: «Мы гуляем с тобой по Красной площади, ты произносишь заученные слова о Ленине, о революции. А я думаю, как хорошо было бы оказаться с тобой в кафе „Пушкин“, где за окном валит снег и мы пьем горячий шоколад, беседуя совсем о другом».

— Извини, я не сильно опоздала? — Пиранья была роскошна в своем брючном костюме бледно-лососевого цвета, который соблазнительно подчеркивал ее надменно-выпуклые формы.

— Все нормально. Ты что будешь?

— Я только эспрессо и перье. Слушай, нам надо обсудить царские наряды. Я взяла с собой репродукции Васнецова, Репина. Или сошьем как на упаковке пельменей?

— Нет, по упаковке не надо. Там картинка лубочная, не годится. Надо ближе к исторической правде. Тогда носили длинный суконный или шелковый кафтан монгольского типа. Поверх кафтана надевали ферязь с длинными рукавами, без воротника и перехвата. При выходе из дома на ферязь надевали опашень с откидным воротником и откидными длинными рукавами.

— Ты это серьезно или шутишь? — Пиранья смерила меня изучающим взглядом и, не уловив шутки, добавила: — Ладно, давай ограничимся ферзем. А что на голову?

— Ферязем. Но я пошутил. Конечно же, как на упаковке, чтоб узнаваемо было. А на голову ничего не надо, там, по-моему, уже есть треуголка. И давай на руку, в которой он держит карту, повесим огромную упаковку пельменей, как?

— Отличная идея. Слушай, через… — Пиранья посмотрела на часы, — через полчаса подойдет один ну очень красивый грузин, племянник Церетели. Он поможет нам выйти на дядю, а через дядю и на Лужкова.