Мерзавец Бэдд (ЛП) - Уайлдер Джасинда. Страница 51

Себастиан, стоявший рядом с Дру, выглядел более дерганным, чем когда-либо.

‒ А ты часом не нервничаешь? ‒ толкнул я его.

‒ Бл*дь, да так и есть, ‒ зыркнул он на меня. ‒ Я женюсь, мужик. Конечно, я нервничаю.

‒ Ты же знаешь, что она не сбежит, или что-то в этом роде, верно?

‒ Ну, черт, чувак, надеюсь, нет, ‒ фыркнул он, ‒ но нервничаю я не поэтому.

‒ Тогда в чем дело? Никогда не видел, чтобы ты так бледнел из-за чего-либо.

Он переступил с ноги на ногу, следя поверх голов за приближением Дрю.

‒ Мои клятвы. Я написал их сам, но... ‒ он неловно пожал плечами, ‒ выражать словами то, что происходит в моей голове, никогда не являлось моей сильной стороной.

Мне хотелось сказать что-то полезное.

‒ В этом я не намного лучше тебя, брат. Но знаешь... будь собой, я думаю. Это то, что она любит, и это сделает ее счастливой.

Дру Коннолли, одетый в парадную униформу времен его службы, хлопнул Себастиана по плечу.

‒ Слушай, малыш. Это все не так уж сложно. Твой брат попал в самую точку. Фишка в том, чтобы не пытаться сказать то, что у тебя в голове. Говори то, что на сердце. Мою Дрю не слишком заботят витиеватые слова и никогда не волновали. Я учил ее обращать больше внимание на поступки, вот что действительно говорит о твоем характере. Попытайся уложить свои обеты в пятистопный ямб или подобное дерьмо, и она посмотрит на тебя как на умалишенного. Просто скажи ей, что ты чувствуешь, и дай искренние обещания касаемо вашего будущего.

Лицо Себастиана вытянулось.

‒ Что за хрень этот «ямб», как вы там выразились?

И Ксавьер заговорил:

«Мешать соединенью двух сердец

Я не намерен. Может ли измена

Любви безмерной положить конец?

Любовь не знает убыли и тлена.

Любовь ‒ над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь ‒ звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Любовь ‒ не кукла жалкая в руках

У времени, стирающего розы

На пламенных устах и на щеках,

И не страшны ей времени угрозы.

А если я не прав и лжет мой стих,

То нет любви ‒ и нет стихов моих!»

Какое-то время все молча таращились, пока он не пожал плечами.

‒ Что? Это Шекспир. Сонет сто шестнадцать в пятистопном ямбе. Одна из самых знаковых поэм о любви из всех когда-либо написанных.

Себастиан минуту молча смотрел на Ксавьера.

‒ Ну, это действительно красиво, но что, черт возьми, это значит?

Ксавьер быстро моргнул, что обозначало обдумывание ответа.

‒ Зависит от того, читаешь ли ты его отдельно, или в контексте с другими сонетами из той же серии. Если читать его само по себе, в отрыве от контекста, то оно о совершенстве истинной любви, и о том, как любовь бессмертна и непреклонна.

‒ Ты потерял меня, брат, ‒ рассмеялся Себастиан, ‒ из всего этого я понял не больше четырех слов.

Ксавьер вздохнул.

‒ Неважно, ‒ он нахмурился, глядя на Себастиана, ‒ знаешь, а я все же считаю, что ты куда умнее, чем о себе думаешь.

‒ Спасибо за вотум доверия, сопляк, но я оставлю причудливые слова и поэзию вам с Броком.

‒ Эй, спасибо конечно, но избавь меня от поэзии, ‒ сказал Брок, ‒ я предпочту Канта и Ницше Шекспиру и Марлоу в любой день недели.

Ксавьер открыл было рот, чтобы аргументировать, возможно, докторской диссертацией на стыке поэзии и психологии или еще каким-то модным бредом, но его прервал грохочущий рев Харлея Бакстера. Толпа расступилась перед большим байком, а когда Бакс поравнялся с алтарем и строем братьев Бэдд, то остановился, откинул подножку, соскользнул и подал руку Дрю, чтобы помочь спешиться. Она перекинула ногу, оголив в процессе ноги почти до неприличия, расправила платье на бедрах и животе, а затем глубоко вздохнула.

Несколько долгих секунд она стояла там, просто дышала, улыбалась и смотрела на Себастиана. Близнецы, как по заказу, начали играть «Выход невесты», хотя я прежде никогда не слышал версии, включающей в себя гитарное соло и ударный басовый рифф. Уж не знаю как, но это сработало.

Подхватив шлейф, она подошла к Себастиану, держа за руку Бакса.

Дру взял ее руку и руку Себастиана и соединил их между собой.

‒ Никто здесь не силен в церемониях и традициях, так что я сделаю все просто и быстро.

Он взглянул на дочь.

‒ Дрю, моя сладкая малышка, моя маленькая девочка, я самый счастливый человек на свете, после Себастиана, конечно. Видеть тебя счастливой, видеть, что ты нашла достойного мужчину? Это заставляет холодное сердце старого солдата немного смягчиться. Никогда бы не подумал, что нечто столь замечательное могло получиться из того дерьмового дня четыре месяца назад, но вот мы здесь, чтобы соединить тебя и Себастиана тем, что они называют священными узами брака.

Потом он посмотрел на Себастиана.

‒ Себастиан, мальчик мой. Мне нет нужды о многом тебе говорить. Люби ее, заботься о ней, будь мужчиной, которого она заслуживает. Я знаю, что ты будешь, ведь я знаю, какой ты есть. Месяц назад ты попросил у меня руки моей девочки, и я дал тебе свое благословение лично и повторяю его снова при свидетелях. Ты отличный мужик, и я чертовски горжусь тем, что заполучил такого зятя.

Дрю хлопнула отца по руке.

‒ Пап! Ты не можешь материться, когда женишь нас!

Дру только усмехнулся в микрофон:

‒ Конечно, могу. Мы же не в церкви, правда? ‒ Дрю вздохнула, признавая его правоту, и ее отец продолжил. ‒ Итак, без дальнейших словоизлияний, поехали.

Он посмотрел на Дрю.

‒ Дрю Коннолли, берешь ли ты в мужья Себастиана Бэдда, обещаешь ли любить его и делить все, что у вас есть, до конца жизни и после ее окончания?

Дрю сделала глубокий вдох и выдохнула:

‒ Да. Навсегда и еще дольше.

Тогда Дру посмотрел на Себастиана:

‒ А ты, Себастиан, берешь ли в жены эту женщину, мою драгоценную дочь и мою единственную семью во всем мире, в жены, будешь ли ты любить ее и делить с ней все, что у вас есть, до конца жизни и после ее окончания?

‒ Да, ‒ кивнул Себастиан.

Дру перевел взгляд с одного на другую:

‒ Вы хотели бы обменяться клятвами прежде, чем я продолжу?

Дрю издала еще один вздох:

‒ Себастиан... иногда мне трудно осознать, что я здесь, что все это реально. Что ты реален. Но ты есть, и... я люблю тебя. Очень сильно. И твои братья, все семеро, они стали семьей, которой у меня никогда не было, и я благодарна за тебя и за них. Я обещаю любить тебя со всем безумием, что у меня есть, а это немало. Все, что я могу сказать: я очень рада, что набрела на твой бар в ту ночь.

Себастиан рассмеялся:

‒ Я тоже этому очень рад. У меня была написана длинная речь, но сейчас карточки с текстом помяты, и я не могу разобрать свой собственный почерк... ‒ он достал пару карточек три на пять, исписанных с обеих сторон мелким почерком, и засунул их обратно в карман брюк. ‒ Так что придется импровизировать. Когда ты наткнулась на мой бар четыре месяца назад, ты была одета в то же самое свадебное платье, что и сейчас, но ты была вся мокрая, макияж потек, волосы спутались, ты была пьяна и с разбитым сердцем. И, милая, когда я посмотрел на тебя, первой мыслью было, что я вижу ангела. В тот момент у меня перехватило дыхание и перехватывает каждый чертов день с тех пор. Я не знал, что ищу, но нашел это в тебе. И вот мы здесь. Я люблю тебя. И спасибо, что дала мне шанс.

Потом он взглянул на Дру:

‒ И, Дру, теперь, когда я женился на вашей дочери, мы восьмеро тоже стали твоей семьей. Так что от имени моих братьев и меня... добро пожаловать в клан.

Дру тяжело выдохнул, прочистил горло и зажмурился.

‒ Спасибо, Себастиан. Не передать словами, сколько это для меня значит. А теперь, если вам двоим больше нечего сказать... ‒ он перевел взгляд с Дрю на Себастиана и обратно, и те помотали головами, ‒ тогда все, что мне осталось сказать... властью данной мне... как это называется... универсальной церковью жизни и всемирной паутиной... объявляю вас мужем и женой. Целуй ее, малыш.