Законы Пустоши (СИ) - Сахаров Сергей. Страница 60

Я смотрел на лист бумаги, который ясно говорил, что все кончено, и не хотел ему верить. Еще меньше я хотел верить доктору Лермонтовой, которая стояла в метре от меня, отводя взгляд и скрестив руки на груди. Как будто такая защитная поза защитила бы ее от всего, что я мог сказать!

- Здесь точно не может быть ошибки? - мой голос охрип после многочасового молчания в капсуле. - Сбоя оборудования, еще чего-то?

- Мы провели тестирование трижды, и каждый раз результат был одинаковым, - с сожалением проговорила доктор. - Я сожалею, господин Гринцев. Как и было прописано в вашем договоре, подобного рода побочные эффекты препарата все еще возможны. Это экспериментальная формула...

- Сколько осталось? - я прервал Лермонтову. - Неделя? Месяц?

- Не более двух месяцев при самом оптимистичном раскладе. Боюсь, что в последние две-три недели вы даже не сможете нормально бодрствовать из-за усиливающихся болей. Придется держать вас под сильными обезболивающими, а они неблаготворно влияют на сознание пациентов.

Я вздохнул и отвел взгляд в угол. Там мигало огоньками какое-то оборудование, рутинно выполняющее свою работу и совершенно не готовое посочувствовать человеку, у которого только что обнаружили опухоль в мозге. Аномальную опухоль, растущую стремительно и не оставляющую никаких шансов выжить.

- Значит, у меня есть месяц до того, как я обращусь в овощ. Что будет, когда я умру?

Почему-то произносить это было легко. Я боялся смерти, как и любой нормальный человек, но за последние дни довелось ее увидеть достаточно; и в этом мире, и в другом, виртуальном. Сейчас эта фраза больше не вызывала у меня ужаса и сжатия кишок в морской узел. Миру Пустошей я готов был сказать спасибо уже за это.

- Я готова предложить вам несколько вариантов. Первый - мы можем отправить вас домой прямо сейчас, взяв подписку о неразглашении. Сами понимаете, у нас здесь серьезные исследования, и не хотелось бы получать палки в колеса от всяких любителей запрещать эксперименты и очернять врачей, - Лермонтова принялась загибать пальцы; ярко-красный лак выглядел так, словно она окунула пальцы в свежую кровь. - В этом случае мы снимаем с себя всякую ответственность за вашу жизнь и здоровье. Есть еще и второй вариант.

Я молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Месяц. Иногда это так долго, а вот сейчас - ничтожно мало. Как успеть хоть что-нибудь? Как родителям сказать и сестре?

- Второй вариант может показаться вам неприемлемым, но выслушайте меня до конца, пожалуйста, - продолжила доктор. - Вы остаетесь здесь, в лечебном центре, и мы до самого конца будем бороться за вашу жизнь. Есть несколько методик, которые мы могли бы опробовать, но они требуют почти постоянного пребывания в капсуле. Кроме того, вы подпишете соглашение о том, что желаете пожертвовать свое тело науке после смерти, а ваши родственники будут получать выплаты согласно вашему договору. Согласитесь, это немалая сумма, которая может облегчить им жизнь. У вас ведь нет детей?

- Нет, детей не случилось, - мой голос все еще звучал глухо и хрипло. - Неужели даже похоронить нельзя будет?

Лермонтова пожала плечами и впервые за все время разговора взглянула мне в глаза.

- В таких случаях обычно устанавливают кенотаф над пустой могилой.

- Уже что-то, - хмыкнул я. - Дайте мне подумать. И, раз уж вы тут, объясните мне - что это был за трип с огненными символами и полетами во сне? Кто такой этот Огнеписец?

- Об этом с вами может поговорить только доктор Клинский, но он как раз сегодня в отъезде.

- А позвонить ему нельзя? Мне бы хотелось знать, во что я влезаю. В первоначальном договоре всей этой странной чепухи не было упомянуто никоим образом.

- Понимаете, Алексей... - Лермонтова замялась, снова отводя взгляд. - Дело в том, что мы сами буквально недавно узнали о его существовании. Я вам скажу по секрету, что пока даже доктор Клинский не совсем понимает, как действует этот человек.

- Человек? Уверены в этом? - я насмешливо вскинул бровь. - И как же этот человек оказался в моем сне?

- Это не было сном. Аппарат погружает пациента в подобие особого гипноза, расслабляет барьеры сознания, позволяя Огнеписцу проникнуть в разум, - Лермонтова нервничала все больше, поминутно оглядываясь на дверь. - И мне совершенно не стоит с вами об этом разговаривать. Я просто понимаю ваше желание не шагать в пропасть с закрытыми глазами, потому и делюсь тем, что знаю. Если доктор Клинский спросит - я ничего вам не говорила, хорошо?

- Конечно, Екатерина, - кивнул я и тронул пуль управления коляской. - Я прошу время подумать до завтра. Можно?

Лермонтова кивнула, попрощалась и вышла. Как только за ней закрылась дверь, я уронил голову на руки и крепко зажмурился. Пальцы впились в виски, словно пытаясь раздавить растущую внутри меня опухоль; отчаянная попытка бессильного тела.

Я мог бы бросить все, вернуться к родителям и дожить остаток дней, окруженный заботой и вниманием. Живо представилась картина: кровать в моей старой комнате, усталая сиделка, мать с темными от недосыпа кругами под глазами. Нуждаться бы ни в чем не пришлось. Врачи, медсестры, лекарства, клиники - все было бы к моим услугам. Родители, конечно, не слишком мной интересовались, но в помощи по серьезным поводам никогда не отказывали. Однажды, когда потребовалась операция по спасению моего зрения, отец не задумываясь продал машину и заложил дом, чтобы оплатить лечение.

До этого момента мы с ним разговаривали от силы дважды в год.

С другой стороны, на что я их обрекаю? Смотреть, как их сын угасает не по дням, а по часам, биться лбом в стену без возможности предпринять что-либо осмысленное? У матери слабое сердце. Лишние переживания я точно ни к чему, да и папа восьмой десяток разменял. На закате жизни смотреть, как твой наследник погибает от жуткой неизвестной болезни... Себе бы я точно не хотел такой судьбы.

Решено, в общем. К родителям я точно не вернусь. В волнении, вызванном внутренними размышлениями, я прокатился несколько раз из угла в угол своей невеликой палаты. В коридоры меня не выпускали, да и делать там было особо нечего. Все контакты с внешним миром ограничивались Сетью и уже знакомым набором лиц медперсонала. Не могу сказать, что я так уж страдал без общения с людьми. Гложущая, гнетущая тоска по нескольким друзьям и коллегам, с которыми я постоянно общался, понемногу проходила. Никогда не был душой компании; скорее уж тем самым парнем в углу из многочисленных анекдотов.

К моменту четвертой поездки из угла в угол я заметил призывно мигающий зеленый огонек входящего письма из капсулы. Интересно, кому понадобился выходец с того света? Я подъехал к столику, на котором был внешний экран сетевого терминала, ткнул в иконку со сложенным конвертом. Казалось бы, прошло столько лет с тех пор, как бумажная почта окончательно умерла, а картинки и символика все еще остались.

- У вас одно новое сообщение от контакта: Владислава, - приятным голосом уведомил компьютер.

Точно, я же настроил его на оповещения о письмах от узкого круга избранных лиц: семья, пара-тройка знакомых поближе и сестра. Влада крайне редко что-то писала, никогда не слала какие-нибудь утащенные из сети картиночки по праздникам и в целом была такой же замкнутой затворницей, как и я сам. Тем с большим волнением я нажимал кнопку «Открыть», гадая, что же моей старшей понадобилось от непутевого братца.

Анимация разворачивающегося бумажного листа и несколько коротких строк, от которых у меня, казалось, прямо на глазах поседело несколько волос.

«Мне нужна помощь. Срочно. Ничего не спрашивай, объяснять некогда. Это не наркотики, и никаких проблем с законом тоже нет. Связано с одним недавним громким делом, потенциально может нас озолотить - или похоронить.

Полмиллиона. Чем быстрее, тем лучше. Отдам когда-нибудь, или хату мою продашь, если не выгорит.

Ты единственный, к кому я могу обратиться.

В.

P.S. Знаю, что ты в больнице. Разберусь с этой бедой - приеду навестить».