Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де. Страница 69

Захватив врасплох почтенный торговый парусник, они ограничиваются тем, что перетаскивают к себе на борт его груз, но всегда оставляют морякам средства к существованию. Учитывая склонность мусульман к фатализму, все происходит мирно, с тем большей легкостью, что, как правило, груз не является собственностью накуды и экипажа и что владелец товара заранее оплатил его перевозку.

Но часто случается и так, что у пиратов, оказавшихся вдали от своих баз, кончается вода и провиант. Тогда они отбирают запасы продуктов у команды первого попавшегося им судна. Обычно на самбуках с ныряльщиками провианта хватает на несколько месяцев, и, когда днем все они отправляются на ловлю, сев в пироги, на борту судна остаются лишь старый серинж [44] и юнги — стайка негритят в возрасте от пяти до десяти лет, которые являются учениками ныряльщиков и не представляют никакой опасности для зараников.

Вот почему наше низкое судно с парусным вооружением быстроходного корабля внушает тревогу этим мирным ловцам…

Мы плывем мимо цепи островков Акбейн, плоских коралловых плит; некоторые из них имеют в диаметре всего один кабельтов. Они нависают над водой полусводом, имеющим высоту три-четыре метра. Этот своеобразный карниз тут и там прерывают небольшие, более или менее протяженные, белые песчаные пляжи. Именно в таких местах некоторые ловцы жемчуга вытаскивают на берег свои пироги. Часто судно не может принять всех, и люди высаживаются на островах, чтобы работать самостоятельно, с лодок. Время от времени судно доставляет им питьевую воду и кое-какие продукты.

Вечером мы встаем на якорь у входа в бухту Сегуид, так как быстро спускающиеся сумерки не позволяют продолжить плавание среди рифов.

III

Службы Его Величества

На рассвете мы снимаемся с якоря и входим в бухту, в глубине которой расположена деревня Сегуид. Добраться до нее можно по глубокому, но на редкость извилистому фарватеру, где приходится направлять судно с помощью Длинных шестов. Ширина овальной бухты один кабельтов, а длина — около трех. Всю ее заднюю часть занимает большая роща финиковых пальм, в остальном же берега покрыты барашками низких дюн с ослепительно белым песком, поросших жесткой травой, и весьма распространенным в этом районе сребролистным кустарником.

Я облачаюсь в привычное для жителей побережья одеяние и высаживаюсь на берег вместе с двумя людьми; один из них, Салах, прожил на Фарасане несколько лет. Он знает всех местных жителей, а главное, шейха [45] Сегуида — Ибрагима Метафера.

По происхождению Салах суахилец, но воспитывали его сомалийцы. Это красивый парень лет двадцати — двадцати пяти, превосходно сложенный, но с лицом, тронутым оспой. Именно благодаря этому изъяну он избежал кастрации в возрасте восьми лет.

На границах Угадена военнопленных продают перекупщики из Таджуры. Миловидных мальчиков оскопляют, благодаря чему их стоимость возрастает. По достижении половой зрелости они очень высоко ценятся почти везде, но особенно у турок и персов.

Когда мальчики жиреют и обзаводятся пухлыми животиками, они становятся стражами сераля и заканчивают службу как управляющие и доверенные лица престарелого господина.

Оспины избавили Салаха от испытания, открывающего перед юношей заманчивую карьеру, и он сохранил то, чем владеет не без гордости и по сей день, если верить его рассказам об интересе к нему со стороны английских дам, зимующих в Хартуме. Но это уже другая история…

Пляж, за которым стоит пальмовая роща, пустынен. Кажется, наше присутствие не внушает туземцам доверия.

Преодолев полосу раскаленного песка шириной один кабельтов, мы входим в пальмовую рощу с ее весьма приятной после жаркого солнца тенью. Там находятся маленькие неправильные квадраты арабских садов, разделенных каменными оградами, в большинстве своем предназначенными для укрепления почвы вокруг осевших стволов вековых финиковых пальм.

Другие, более высокие стены, кое-где обвалившиеся — в эти бреши мы и проходим, — разграничивают разные владения, придавая этому оазису вид разрушенного города.

Солнечный свет, льющийся сверху на раскидистые пальмы, отбрасывает на землю тут и там круглые пятна, и свежая трава, растущая под этими сводами, приобретает чудесный ярко-зеленый оттенок.

В то время как мы любуемся этим нежданным Эдемом, из-за обломков полуразрушенных стен выходит небрежно одетый араб невысокого роста, с покатыми плечами и неуверенными жестами. Его блуждающий взгляд, столь редкий для араба, не располагает меня к этому человеку.

Сопровождают его пятеро крупных чернокожих рабов атлетического телосложения, двое или трое из них имеют при себе большие изогнутые сабли.

Это шейх Ибрагим Метафер собственной персоной, который пришел полюбопытствовать, что за люди высадились с этого странного самбука.

Он узнает Салаха, и тот целует ему руку. Затем мы обмениваемся обычными приветствиями, и Ибрагим ведет меня к себе в дом как своего гостя.

Этот дом не отличается от других: низкий, одноэтажный, с глинобитной террасой наверху. К нему мы подходим, минуя череду двориков, огороженных стенами, также сложенными из камней. Земля покрыта толстым слоем очень мелкого гравия, образованного из крохотных белых раковин. В тени, отбрасываемой стеной дома, рабы расстилают коврики и приносят анкаребы, заменяющие диван. На землю торжественно кладется большая водяная трубка, набитая листьями табака, которые тлеют под угольками. Ее длинный рукав свернут в несколько витков, его будут передавать друг другу, разнося по кругу пахучий дым из уст в уста, а монотонное бульканье трубки станет аккомпанементом для слов рассказчика.

Шейх Ибрагим присаживается на один из импровизированных диванов, напротив меня, и толпа слуг, родственников или рабов, окружает его плотным кольцом.

Из рук в руки передаются чашечки с приторно сладким чаем, наргиле булькает, в то время как я объясняю цель своего визита.

Я приехал, чтобы купить жемчуг, и рассчитываю провести на островах некоторое время, используя свои лодки для добычи жемчуга. Шейх Ибрагим заверяет меня в своих дружеских чувствах, покровительстве и т. д. Но я удивляюсь, когда он вдруг высказывает желание отлучиться до вечера: он, дескать, отправится к торговцам жемчугом и сообщит им о моем намерении сделать покупки.

Несмотря на то что сам шейх владеет крупными партиями товара, он почему-то торопится привлечь к этому делу своих конкурентов.

У меня складывается впечатление, что этот человек что-то не договаривает и что его приветливость лишь позволяет ему лучше скрыть свои истинные намерения. Поэтому я не теряю бдительности и велю всем своим людям остаться на судне, за исключением Салаха, исполняющего обязанности связного. Сам я не покидаю дом Ибрагима: пока я его гость и нахожусь у него под крышей, можно не опасаться каких-либо непосредственных действий против меня.

Я провожу этот день на манер жителей Востока, для которых время лишено ценности.

Я обедаю в обществе сыновей шейха и его верного раба, кажется, приставленного ко мне в качестве охранника. Это молчаливый старик-абиссинец с помятым лицом евнуха. В детстве он был приятелем своего теперешнего господина. Получивший вместе с ним воспитание, он управляет сейчас его делами и надзирает за всем с преданностью сторожевого пса.

Во второй половине дня начинается гроза, которая длится не более четверти часа, но отвердевшая земля не может быстро впитать столь обильные осадки и со всех сторон несутся желтые потоки. Оазис превращается через несколько минут в большое озеро, наполненное мутной водой. Со всей округи сбегаются жители, торопясь прорыть канавки и направить благодатную влагу к своим садикам. Это великий праздник: женщины оглашают воздух радостными криками, и сотни мальчишек, неизвестно откуда взявшихся, скачут в этой теплой илистой воде. Дожди не выпадали здесь уже полгода!.. Поэтому совпадение ливня с моим приездом убеждает всех в том, что я способен творить чудеса. И наоборот, если бы мой приезд совпал со стихийным бедствием, падежем скота или нашествием саранчи, я вынужден был бы как можно быстрее убраться отсюда.