Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де. Страница 76

Вода (а ее источники необычайно редки на островах) накапливается в скалистых мешках, заполненных песком, который достаточно извлечь оттуда, чтобы собрать воду, оставшуюся там от последних дождей. В этом районе в год бывает шесть — восемь дождливых дней.

Затем я приступаю к сооружению своего жилища с помощью камней, расположив его вплотную к скалистому своду, что дает мне еще одну «комнату». Сверху я кладу волнистое листовое железо, а на холме мы водружаем наш национальный флаг, который полощется на высоком древке.

Ныряльщики располагаются поблизости в небольших каменных укрытиях, прикрытых сухой травой.

Через три дня наше поселение приобретает вид деревушки. Правда, здесь пока не хватает женщин, но арабы как-то выходят из положения посредством взаимных уступок и, кажется, легко переносят длительное воздержание, сопутствующее жизни мореплавателя.

Али Саид обнаруживает смекалку и проявляет живой интерес к различным процессам выращивания устриц. Я надеюсь, что смогу обучить его тонким манипуляциям, связанным с выращиванием собственно жемчужины.

Многие рыбаки приплыли сюда из чистого любопытства, одни — на пирогах, другие — на заруках. Легенда о человеке, производящем жемчужины, начинает передаваться из уст в уста, и ее отголоски, конечно, уже достигли аравийского побережья.

Я нахожусь на острове десять дней, давно пора отправиться в Джизан и нанести визит Мухаммеду Хидрису с письмом от губернатора, чтобы не давать даже малейшего повода для новых осложнений. Путешествие займет самое большее три-четыре дня.

Мне не сразу удается убедить свое небольшое племя в необходимости дождаться моего возвращения на острове, ибо, когда я отсутствую, оно испытывает беспокойство за свою жизнь. Я оставляю Али Саида и беру с собой лишь команду «Фат-эль-Рахмана» да еще Салаха, который всегда нужен мне как лоцман. Я также оставляю на острове Абди, потому что он слегка поранил себе руку, но, главное, он будет замещать меня.

Мы поднимаем парус около полудня, когда опять подул ветер.

На другой день в пять часов вечера мы бросаем якорь возле Джизана.

Над небольшим рейдом господствует старая крепость с башенками, стоящая на вершине внушительной скалы. Берег моря окружают кубические глинобитные домики, кое-где сохранились остатки крепостной стены.

В нескольких метрах от пляжа в стене своеобразного караван-сарая оборудован портик, и там суетится довольно многочисленная толпа.

Я высаживаюсь на берег. И сразу же, согласно обычаю, аскеры Омера-эль-Бахара приходят поприветствовать меня. Мы присаживаемся на песок и рассказываем, откуда приплыли, куда держим путь, и т. д. Здесь в еще большей степени, чем в Меди, местные жители необычайно красивы: многие носят на голове некое подобие диадемы, свитой из пальмовых листьев, которой перехвачена на уровне лба длинная вьющаяся шевелюра.

Все при ружьях, даже десяти-двенадцатилетние дети. Каждый мужчина похож на воина или разбойника.

Меня вводят во двор караван-сарая, и тут же ко мне подходит престарелый араб с бородой, покрашенной хной, чтобы поприветствовать от имени Хидриса.

Его господин, кажется, захворал и не может принять меня сейчас. Однако он распорядился о моем размещении, меня проводят в квадратную комнату с побеленными стенами. Рабы торопливо стелют ковры, разжигают фимиам и смахивают пыль. Приносят молоко, мед, лепешки из дурра и финики. Когда спускается ночь, вместо дымящего кинкета, в котором арабы обычно жгут нефть, мне выдают парафиновые свечи, что считается необыкновенной роскошью.

Утром мне не удается повидать ни тщедушного старика, с которым я беседовал накануне, ни Хидриса. Однако письмо от губернатора уже должны были ему передать.

Эти проволочки вызывают недоумение. С помощью Салаха, встретившего на кухне своих знакомых, я в конце концов узнаю, что Хидриса в Джизане нет, что он находится в каком-то саду, в одном дне ходьбы отсюда, в глубине континента. Индиец, приехавший с Камарана за несколько дней до моего прибытия, сегодня утром на рассвете сел на верблюда и отправился с посланием к визирю Йяйя из Меди, прием у которого я хорошо запомнил. Этот индиец наверняка связан с шейхом Ибрагимом Метафером и работает на «Службы Его Величества».

Я иду тогда к местному Омеру-эль-Бахару и заявляю, что намерен выйти в море, не дожидаясь ответа. Он умоляет набраться терпения, говоря, что мое письмо отправлено с быстроходным курьером и что Хидрис ответит незамедлительно. Я завтра же получу его письмо.

Мне ничего не остается, как потерять еще два дня, питаясь кислым молоком и финиками, изнемогая от несметного количества мух и задымленной атмосферы моей лачуги, где я могу существовать лишь у самого пола, присев на корточки или растянувшись на нем плашмя.

Все эти отсрочки кажутся мне подозрительными, похоже, их цель задержать меня здесь на возможно более длительный срок. Надо ускорить ход событий. Я проявляю признаки нетерпения и демонстративно готовлюсь к ночному отплытию.

Не знаю, явилось ли это следствием проявленной решимости, но приходит раб и отводит меня к краснобородому старичку.

Он-де только что прибыл от Хидриса с письмом. Старик почтительно разворачивает бумажку и подает ее мне. На листке школьной бумаги, заляпанном жирными пятнами, несколько строчек, написанных по-арабски, а сверху поставлена громадная печать, украшенная арабесками. Документ дает право на добычу перламутра на островах Фарасан.

Старичок советует мне не строить дома на островах. Я не придаю особого значения его совету, преисполненный решимости им пренебречь.

Из меня вытягивают обещание доставить в следующий раз патроны для револьверов каких-то немыслимых моделей и дают множество всяких поручений.

Мы поднимаем парус ночью.

Как бы то ни было, я не могу отделаться от чувства смутной тревоги, вызванной сомнительной ценностью разрешения, выданного с подозрительной легкостью, и тем, что никто не пожелал получить от меня разъяснений.

Свежий морской бриз позволяет нам плыть полный бакштаг, если так пойдет и дальше, мы приблизимся к Думсуку засветло. Но около трех часов наступает штиль, а потом поднимается юго-восточный ветер. Поскольку невозможно плыть в сумерках среди рифов, мы встаем на якорь за островком, где я замечаю наполовину вытащенную на берег небольшую заруку.

Это рыбаки, которые однажды уже посещали нас на Думсуке. Они говорят, что накануне повстречали в море — дистанция позволяла как следует их разглядеть — наши два самбука, оставшиеся на острове. Суда шли курсом зюйд, преследуемые другим более крупным парусником.

Я не знаю, как объяснить это странное известие, хотелось бы думать, что это ошибка, но в душу закрадывается тревога. Что же случилось? Ночь не приносит ничего, кроме самых мрачных предположений…

Мы отплываем еще до восхода солнца, чтобы воспользоваться береговым ветром, несмотря на опасность, таящуюся в невидимых рифах.

В десять часов показывается остров Думсук, но даже в подзорную трубу мне не удается увидеть водруженный на северном холме флаг, который Али должен поднимать каждое утро. Затем, подойдя поближе, я замечаю, что там не только нет флага, но и само древко куда-то исчезло.

После трех часов плавания, которые кажутся мне бесконечными, мы наконец входим в бухту. И моему взору предстают истинные размеры бедствия.

Мое жилище частично разрушено, самбуков на рейде не видно, а в лагере, похоже, нет ни души…

В хижине валяется какой-то хлам: пустые ящики, старые бочки, порванные мешки и т. д.

Уж не воспользовался ли Али Саид моим отсутствием, чтобы учинить этот разгром? Нет, это невозможно, поскольку у всех людей остались семьи в Джибути и они не смогли бы вернуться туда после такого злодеяния.

Выходит, на них самих напали.

В этот момент Абди, которого я оставил на острове, выходит из-за скал, где он, очевидно, прятался, и знаком просит меня подойти.

Он рассказывает мне о событиях, очевидцем которых стал. Вот о чем он поведал.