Приключения в Красном море. Книга 1 (Тайны красного моря. Морские приключения) - Монфрейд Анри де. Страница 84

Вот как это было.

Мы ждали в Дубабе прибытия из глубины материка партии кожи. Как-то утром, когда дул сильный ветер, возле нас бросила якорь фелюга из Джибути. Ее накуда и несколько матросов сразу же высадились на берег. Я был один на борту вместе с двумя юнгами, которые пекли хлеб. Все остальные члены команды отправились на сушу запастись водой и дровами. С данакильского судна к нам подплыла хури, в которой сидел юнга, он попросил огня. Я ему дал несколько горящих угольков и, поскольку юнга был еще совсем ребенок и ему было трудно добраться до фелюги против ветра, я поплыл на лодке вместе с ним. Поднявшись на их судно, я заметил десятерых человек, лежавших в трюме, и сразу узнал в них соплеменников.

Когда я услышал родную речь, перед моим взором возникла земля моего детства, подобно тому, как из тумана, унесенного внезапным шквалом, появляется долина. И тогда слова застряли в горле, и я заплакал от счастья, слушая самого себя, точно присутствовал при собственном воскрешении из мертвых.

Но каким образом мои взрослые соплеменники оказались здесь в качестве рабов? Надо было захватить их детьми, чтобы приучить к рабству.

Они объяснили, что в действительности рабами не являются, просто они пообещали одному данакильцу, что будут выдавать себя за таковых.

Они должны были позволить себя продать, а потом в назначенный день совершить побег и сесть на то же судно, которое доставит их в Африку. Накуда, сделавший им это хитрое предложение, пообещал отдать половину денег, вырученных в результате аукциона, так как рабы должны продаваться здесь на публичных торгах, чтобы имам имел возможность получить десять процентов и чтобы таким образом были освящены права хозяина.

В этот момент накуда вернулся с берега вместе с тремя арабами. Это был очень старый человек, которого я сразу же вспомнил, несмотря на его поседевшие волосы: когда-то он был проводником каравана, доставившего меня на побережье. Он же не узнал меня, так как в то время я был еще совсем маленьким».

— Кто этот человек? — прервал я Габре.

— Ты его наверняка знаешь. Это Фара Ахмед, компаньон Салима Монти, участвующий во всех его сделках с рабами, которыми тот торгует в Таджуре, стараясь при этом остаться в тени.

— А кому принадлежала фелюга?

— Салиму Монти. Как правило, он совершает каботажные плавания между Джибути и Таджурой, поэтому его знают. Даже имея у себя на борту живой товар, он может встретиться в море с патрульным катером, и никому не придет в голову осмотреть его фелюгу, чего трудно было бы избежать, будь он человеком неизвестным.

— Хорошо, продолжай.

«Итак, он поднялся на судно с тремя арабами, которые пришли посмотреть „товар“. Я прикинулся, что нахожусь здесь только для того, чтобы поделиться огнем, и, согласно обычаю, поцеловал пришедшим руки.

Уже двадцать лет я посещаю этот берег, и потому меня там все знают. Мне предложили выпить кышра, точно я сам был накудой. Я сразу же понял из разговора — а они не стеснялись говорить при мне, — что старый данакилец увел этих несчастных галла обманным путем, убедив их в том, что позднее отпустит на волю. Кажется, арабы прибыли в Джибути поездом и поднялись на борт судна под тем предлогом, что собираются совершить паломничество в Мекку. Должно быть, они были в курсе дела, потому что накуда не стал рассказывать им об уловке, благодаря которой эти несчастные оказались в западне. Они договорились с накудой, что эти десять человек будут высажены на берег ночью, дабы не привлекать к ним внимания и попытаться взвинтить завтра цены на торгах.

Я возвратился на борт своего судна опечаленный, и не потому, что меня волновала судьба этих людей — я видел многих других!.. Но меня вдруг пронзила ностальгия, я почувствовал острое желание вновь увидеть стада быков на просторных лугах, окружающих берега светлых озер, куда прилетают дикие гуси…

Возможно, это был тот момент, когда люди, чувствуя, как уходит их жизнь, подобно животным, начинают различать таинственный зов земли, на которой они родились.

Как только спустились сумерки, я, не теряя времени, собрал все свои пожитки и на лодке поплыл к фелюге, где находились мои соотечественники. Я нашел галла сидящими на корме за трапезой вместе с двумя матросами-данакильцами, оставшимися на борту.

— Бисмиллах! — сказали мне.

Из вежливости я занял место возле блюда с рисом. Когда трапеза окончилась, я, убедившись, что данакильцы не знают оромо [59], быстро объяснил своим соотечественникам, что они стали жертвами обмана. Надо срочно действовать, ибо, как только они окажутся на берегу, все для них будет кончено. Оба матроса не были вооружены и ни о чем не догадывались. Поэтому связать их и заткнуть им рот кляпом оказалось делом несложным.

Я тут же обрубил швартов и с помощью десяти отважных бедуинов сумел поднять грот.

Через минуту мы были в море. Я обыскал все судно, но так и не нашел оружия, его прихватили с собой те, кто сошел вчера на берег, так как прогуливаться на аравийском побережье, не положив ружье себе на плечи, считается неприличным.

Я развязал обоих данакильцев: теперь можно было их не опасаться.

Наше отплытие, несмотря на темноту, наверняка заметили и скоро отправятся за нами в погоню, но мы ушли достаточно далеко, чтобы добраться до Африки первыми. Если за нами и поплыли, то, конечно, на самбуке, с которого я сбежал — никаких других судов на рейде в тот момент не было, однако я убедился, что эта фелюга гораздо более быстроходна, чем он.

Ветер дул с юго-востока, то есть вдоль оси Красного моря, поэтому я направил судно в сторону от берега, чтобы поскорее доплыть до африканского побережья. На исходе ночи ветер посвежел настолько, что перед самым рассветом мы уже не могли больше удерживать парус, и корабль дважды чуть не лег на бок. Надо было побыстрее переменить грот. Рассчитывать на несчастных галла, страдавших от морской болезни, не приходилось. Вместе с данакильцами мы попытались спустить парус, но для этого маневра требовалось больше рук. Полуспущенный парус полоскался за бортом и, зачерпнув воды, резко дернул вниз и сломал рей.

Потерявшее управление судно встало боком к яростным волнам. Пришлось примириться с тем, чтобы плыть, повинуясь воле ветра.

Когда забрезжил рассвет, я вздрогнул, увидев дальше в открытом море белый треугольный парус, двигавшийся от берегов Аравии…

Я сразу узнал свой самбук с коричневым полотнищем, добавленным к основному парусу.

Если бы я обрубил мачту, мы, возможно, остались бы незамеченными. Но в одиночку я этого сделать не мог».

XII

Затопление

«Судно росло на глазах, на его мачте сидел дозорный. Нас заметили. Скоро самбук настигнет наше судно. Пришлось подчиниться неизбежному.

Но вдруг по изменившемуся цвету воды я понял, что течение, волны и ветер несут нас на риф Синтиан. Может быть, мы сумеем благодаря нашей малой осадке проскочить достаточно далеко, прежде чем сядем на мель, заметно Увеличив дистанцию между нами и самбуком, ибо последний не сможет подойти вплотную к рифу, не подвергая себя опасности разбиться на нем.

Но, увы, верхушка скалы, находившейся на глубоководье, лишила нас этой последней надежды. Наше судно напоролось на нее и, тотчас развалившись надвое, осталось в плену у подводного камня.

За несколько минут самбук подошел к нам на расстояние трех кабельтовых и лег в дрейф. К нам подплыли две пироги.

Мы не досчитались только одного галла: он утонул. Данакильцы рассказали обо всем, что случилось, и о том, какую роль я сыграл в этом побеге.

Нам связали руки за спиной и затолкали в трюм самбука.

Я сразу лишился воли и способности соображать, будто все мои силы ушли на эту безумную затею, за которую я скоро жестоко поплачусь.

Судно кренилось под напором ветра, и я, глядя поверх планширя на море и горизонт, с каким-то безрассудством надеялся увидеть патрульный катер.