Голограмма силы - Гетманский Игорь. Страница 29

Фредди, мутанты и Модификатор исчезли, как будто их и не было, но он теперь не думал об этом. Его друг погиб, ему не удалось заполучить в руки чудесную машину, он избежал ужасной смерти от рук недочеловеков – все это его не волновало. Он шел уже около трех часов, силы его иссякали – он не обращал на это внимания. Он думал о другом.

Ему почему-то очень хотелось спать. Вот что занимало его больше всего сейчас – он слишком сильно хотел спать. Это было неестественно. С момента утреннего пробуждения прошло всего полдня. Короткая схватка у Модификатора и долгая ходьба по городу не могли утомить его так, чтобы веки превратились в свинцовые пластины и глаза закрывались сами собой, против его воли.

Сонливость навалилась как-то сразу, полчаса назад, когда при очередном повороте направо он оказался на площади возле старинной ратуши. В этом месте – как и полагалось теперь в его положении! – он еще не был. Он тогда остановился, глядя на острый готический шпиль, пронзающий небесную синеву – далекую чистую синеву, которая была так далека от грязного полуразрушенного города. Как было бы хорошо проткнуть ее не шпилем – носом ревущего корабля, мрачно подумал он, нарушить ее такой светлый и бесстрастный покой звуками движения и борьбы. И знать, что он снова на коне, Фредди жив, а то, что с ними произошло, – просто безумие кошмарного сна… Он тогда вдруг разозлился на эту голубую прохладу, на эту ровность и чистоту, выковырял из мостовой кусок асфальта и изо всех сил запустил его в небо.

Вот тут-то и ударили часы на башне. Он стоял и удивленно пялился на ожившие куранты, на безумную пляску старых механических кукол в нише под часами и никак не мог прогнать мысль, что это ответ. Ответ города на его дурацкое бешенство.

А потом он очень захотел спать… Навалившаяся сонливость усиливалась от шага к шагу. Ноги его стали ватными и подгибались, он уже не поднимал их – просто приволакивал. Голова склонилась на грудь, язык расслабился и вывалился изо рта. Сознание заволакивало мягкой, уютной, теплой, нежной пеленой. Боже, какое наслаждение – сон! Каким идиотом он был раньше, не понимая этого! Если бы у него была возможность, он бы нырнул сейчас в чистую прохладную постель, зарылся головой в подушку и… Он бы пил, ел, впитывал, вкушал свой сон – как воду, как воздух, как самое изысканное блюдо!

Он выронил бластер из рук, и это заставило его остановиться. И как только он встал на месте, тупо глядя на валявшееся у ног оружие, он понял, что совершил страшную ошибку. Он не должен был останавливаться. Потому что теперь не мог сделать ни шагу.

Он медленно опустился на землю рядом с бластером, облегченно застонал и с наслаждением отдался непреодолимой сонливости…

Алекс с трудом разлепил глаза и сделал несколько быстрых вдохов и выдохов. Он чуть не уснул под собственную сказку. Такое с ним уже давно не случалось – поддаваться воздействию собственной голограммы. Он понимал, что просто сказывалась усталость последних суток, и все-таки был немного удручен. Мало того, что он чуть не пропал в своей истории, – он не смог визуально контролировать картину, а это было для него и вовсе позорно. Он смущенно стянул с головы шлем, поставил генератор в режим бесконечного воспроизведения последней видеозаписи, подошел к парапету крыши и…

Такое бывало с ним не раз: минутку-другую после сеанса он не мог слышать. Его слуховой аппарат возвращался к реальности из мира грез иногда немного медленнее всех остальных органов чувств. И теперь произошло то же самое. Слух включился не сразу – только после того, как Алекс встал, чтобы посмотреть на свою работу. На него навалились звуки извне, немного резкие и пугающие, как будто из чужого мира. Он давно привык к таким ощущениям, но сейчас вздрогнул, как от удара током. Первое, что он услышал, – крики армейцев! Алекс выронил шлем, растерянно облокотился о каменные перила ограждения и поглядел вниз.

Предчувствие поражения захватило его в свои железные объятия.

Он специально воссоздал в воображении точную картину улиц района. Его персонаж шел по реальному городскому ландшафту. Реальной была и старинная ратуша с курантами, находилась она совсем недалеко от коттеджного городка и, как памятник старины, являлась предметом особой заботы властей. Алекс сделал это для того, чтобы по дороге к кораблю пришельцев не путаться в навороченных им же самим миражах. Поэтому теперь он смотрел на свою голограмму и отмечал, что почти ничего не изменилось в расположении зданий и улиц, зрительная память у него была хорошая.

Но это его достижение не имело никакой ценности.

Город не уснул. Отряды армейцев так же продолжали стягиваться к префектуре. Эвакуаторы неторопливо двигались между домами.

Бронетранспортер Пирса разворачивался на площади перед факелом небоскреба.

"Приехали, Алекс, – спокойно и обреченно сказал он себе. – Эти армейцы – не люди. Они – пришельцы, ты совсем не думал об этом, когда составлял свой план. Они не поддаются гипнотическому воздействию". Он опустил голову.

Невозможность. Паралич. Он не сможет вызволить Микки…

Волна безысходной горечи захлестнула его. Что же это? Что же такое творится?! Он присел на корточки и скрючился, ужался, свернулся, чтобы не быть снесенным накатом отчаяния. И в тот момент, когда ему показалось, что он больше не может терпеть и поэтому сейчас встанет, возьмет автомат и…

Алекс не успел додумать, что он сделает в следующий момент. Потому что вдруг поймал себя на случайной, очень маленькой и быстрой, как мышка-полевка, мысли. Эта мысль была о том, что он не слышит голосов и топота армейских ботинок в непосредственной близости от небоскреба. Он разогнул спину и поднялся. Еще несколько минут назад он наблюдал хорошо озвученную сцену копошения армейцев вокруг жука-оленя и приезда командора. Он прекрасно слышал невнятное карканье командиров, а теперь…

Он вперил взор в автостоянку перед супермаркетом и увидел то, что хотел увидеть сейчас больше всего на свете.

Вокруг эвакуаторов, между легковых машин на автостоянке, на ступеньках супермаркета – везде! – лежали неподвижные тела армейцев. Их было так много, что Алекс удивился, как он мог не заметить такое скопление спящих людей у себя под носом. Нервы, Алекс, нервы! Он радостно хлопнул в ладоши: они все-таки уснули! И не только те, что около супермаркета. Ближе к небоскребу, во дворах многоэтажек – у подъездов домов, в палисадниках, на детских площадках – он видел теперь лежащих вперемешку горожан и пришельцев.

Алекс начал понимать, в чем дело. Он перебежал к противоположному краю крыши, быстро отыскал взглядом спящих людей и полностью уверился в правильности своей догадки.

Гипнотическое воздействие голограммы имело свои пространственные пределы. И лежали они внутри границы самой голографической картины. Площадь резонансного охвата была намного меньше, чем площадь видеоразвертки. Ну конечно, подумал он, я и Пит работали только в пределах студии, и нам никогда не приходило такое в голову – разворачивать резонанс на огромный регион. Естественно, мы не могли знать параметров гипнотического поля. На этом я и попался!

Алекс еще раз пересек крышу, поглядел на спящих армейцев и бегло прикинул площадь охваченной гипнозом территории. Она составляла что-то около квадратного километра. Алекс немного успокоился. Ну что ж, сказал он себе, и то хлеб. Унывать еще рано. Еще не все потеряно. Только…

Он походил взад и вперед, рассеянно поднял с крыши оранжевый шлем и положил его в баул. Необходимо менять план действий. Нужно придумать что-то еще – что позволит продолжить его борьбу за Микки. Что все-таки спасет город. Нужно думать, решать. И решать быстро – пока есть еще силы, пока пришельцы в растерянности, пока он может безопасно покинуть небоскреб.

Он снова присел на решетку вентиляционной шахты и обратил невидящий взор в сторону корабля пришельцев.

– Кто-нибудь может мне сказать, что происходит?

Пирс выговаривал слова тщательно и очень медленно. И так же медленно обводил взглядом собрание старших офицеров десанта и начальников технических служб корабля. Блок управления звездолетом был набит людьми до отказа, но все сидели: кресла и стулья нашлись для каждого. А вот командор Пирс стоял. И, нависая над испуганным комсоставом, злорадно отмечал эффективность старого любимого трюка. "Я от вас камня на камне не оставлю, щенки, – думал он. – Камня на камне – если вы, молокососы, не скажете мне сию же минуту, в чем дело".