Младенца на трон! (СИ) - Кейн Алекс. Страница 7

Федор Иванович усмехнулся, глаза лукаво заблестели.

- А ну как с Мишкой Романовым не выгорит у нас дело? Ну как мальца-то и выберут? Кто тогда при нем, малолетнем, за главного будет, а? То-то, воспитатель его да предстатель.

- Хитро, - усмехнулся Телепнев. - И впрямь поваден он нам, пока в летах-то несовершенных. Да только вряд ли Салтыковы обрадуются, коли их родню, Романовых, обойдут в царском выборе.

- Ну, это так, на случай. Все ж Миша повыгоднее будет, батюшка его у вора Тушинского в лагере патриаршествовал, значится, мстить нам за то, что польского королевича на русский трон звали, царь не смогет. Опять же, я Романовым сродственник.

- Оно конечно, но за младенца легше будет уговаривать, он вроде как ставленник Божий получается. Как звать-то его?

- Петром. Нам с тобой, Василь Григорьич, что Миша, что Петя - оба повадны. И надобно теперь учинить, чтоб других искателей державы случаем не выбрали. Понимаешь?

- Сказывай, что придумал, - усмехнулся Телепнев. Хорошо зная Шереметева, он ни на секунду не усомнился, что у того уже есть план.

- Ну, гляди: среди Шуйских и Годуновых есть хотельщики, но их всурьез и обдумывать не будут, дабы не мстили они за загубленных царей-сродственников. Из Голицыных никого не осталось, Василий полонен вместе с Филаретом, Андрейка погиб, а Ивашка ни на что не годен. Ивана Романова да Черкасского не кликнут, у них сторонников мало. Сурьезные претенденты - боярин Иван Михалыч Воротынский и князь Куракин, вот против них бы что измыслить… А боле прочих видится мне опасным князь Пожарский. Остальные-то - кто в седмочисленных боярах сидел, кто в Тушинском лагере, как Трубецкой, так что их бояться нам не след.

- Нда, Дмитрий Михалыч человек видный, спаситель отечества. Только я тебе, боярин, так скажу: коли ты извести его надумал, то мне с тобой не по пути. В венценосцы я князя Пожарского не хочу, но самолично ему в пояс кланялся, когда он Москву освободил. Он человек чести, а такие нашей земле нужны.

- Что ты, Василий Григорьич, что ты, - замахал руками Шереметев. - Я вот что мыслю: надобно нам его именем грамотку написать. Шведам. Желает, мол, Москва в цари Карла, ихнего королевича. А коль на Земском соборе об этой грамотке кто случаем проведает - вот и будет Пожарскому тяжельче в венценосцы пробиться. Что скажешь?

- Дельно, - улыбнулся дьяк. - За такое и не накажешь, а в душах сумления останутся. Вечерком самолично напишу да со своим человечком отправлю. И тотчас пошлю кого-нить грамотку-то перехватить.

- Уговорились, - Шереметев от души обнял гостя.

Тот потоптался, словно не мог решится, но все же спросил:

- Мальчонку-то покажешь, батюшка Федор Иваныч?

- Дык пошли, секрету-то в том никакого нет.

Через несколько минут они уже входили в комнату Пьера, у двери которой мирно дремал посланник Пожарского. Мальчик тоже как будто спал, сложив ладошки под румяной щечкой. Хозяин с гостем тихо подошли к нему, и Шереметев прошептал:

- Вот он, Василь Григорьич.

- А с виду совсем обыкновенный, - усмехнулся думный дьяк.

- Ну а как ты думал, он с крылами, что ль?

Они тихо беседовали, а Пьер притворялся спящим, боясь пропустить хоть слово.

- Сведать бы, как он попал в церковь Успения, - пробормотал Телепнев.

- Архимандрит Аврамий пытается дознаться, и Пожарский тоже.

- А что ты с ним делать будешь, коли Мишу Романова царем нарекут? Почто тебе тогда чадо-то?

- Да мало ли, с младенцем всяко могет случиться, наипаче с таким шустрым. Сам понимаешь, беда - она ведь всегда рядом ходит.

"Ничего себе! - обалдел Пьер. - Не компьютерные персонажи, а форменные бандиты! Мало того, что я в детском теле, так еще каждый, кому не лень, норовит прикончить. Значит, Жюно решил меня из игры вывести? Своего протеже продвигает? Не выйдет!"

- Тсс, Федор Иваныч, тут об таком невместно.

- Помилуй, Василь Григорьич, ему годков-то сколько? Коли и проснется, не уразумеет, о чем я сказываю.

Потоптавшись с минуту, они вышли, а Пьер рывком сел в кровати. Похоже, пора действовать. Надо срочно что-то придумать, если он не хочет расстаться со своей компьютерной жизнью и тем самым провалить испытание.

Поразмышляв несколько минут, Пьер полез под лавку, где стоял детский горшок.

Василий, страж, присланный князем Пожарским, лениво потянулся, лежа на лавке у двери. Ночь прошла спокойно, он выспался и теперь был в прекрасном настроении. Эх, хорошая у него работенка, не суетная. Князь Дмитрий Михайлович дал ему строжайшие распоряжения: не спускать глаз с мальчонки и тщательно следить, чтобы с ним не случилось беды, но пока ребенку явно ничего не грозило.

Пожарского Василий буквально боготворил, тот, можно сказать, спас его от смерти. Парень был крепостным дворянина Богданова, имевшего большой двор в Ярославском уезде. Отец Васьки, боевой холоп, погиб еще при царе Дмитрии, и из близких людей остались лишь мать и невеста, Настена. Два года назад, когда через их места проходили отряды первого ополчения, случилась беда. От войска отстало несколько отрядов, состоявших из беглых крепостных и разбойников, которые называли себя казаками. Они не стеснялись грабить местных жителей, пройдя по Ярославскому уезду опустошительной волной. Одной из их жертв стала Настена: изнасилованная пьяным негодяем, она повесилась на собственной ленте прямо в спаленке.

Казаки ушли, и Васька так и не узнал, кто погубил его невесту. Едва пережил беду - пришла следующая: тяжело заболела мать. А вокруг голод, разруха. Парень стал воровать горох и чечевицу в хозяйских амбарах, чтобы прокормить матушку. Всякий раз у Васьки душа переворачивалась, когда он вспоминал, как она плакала, принимая из его рук обжигающе горячую похлебку, как благодарила…

Но не помогло: она умерла, а вот самого Василия поймали. Барин повелел бить его розгами, "пока не сдохнется". Каким-то чудом парню удалось бежать, и он упал к ногам князя Дмитрия, ополчение которого как раз стояло в Ярославле. Это было совсем другое войско - солдаты не грабили, не убивали, напротив, старались помочь местным жителям: где забор поправят, где огород вскопают.

Пожарский пожалел Василия, выкупил его на собственные средства и оставил при себе. И не прогадал: парень изо всех сил старался быть полезным. Проявив при взятии Москвы чудеса героизма, он заслужил уважение Дмитрия Михайловича и теперь выполнял его личные поручения. Поэтому к мальчонке, столь важному для Руси, князь приставил именно его.

Нисколько не сомневаясь, что Петр - посланец Господа, Василий считал свою миссию ответственной и почетной. И был уверен: если бояре друг с другом и договорятся, то непременно изберут кандидата, выгодного для них самих, а о счастье простого народа не задумаются. Поэтому он тщательно приглядывал за ребенком и оберегал его от малейшей опасности.

Потягиваясь и зевая, Василий неохотно сел. Сейчас придет Агафья, хоть и отставленная, но все еще помогавшая ухаживать за неспокойным мальчишкой. Стражу она нравилась, и он никогда не упускал случая поболтать с ней.

И в самом деле, вскоре появилась мамка. Взглянув на Василия, улыбнулась:

- Все почиваешь?

Тот бодро вскочил, приобнял ее и, ущипнув за бок, пропел:

- Жаль больно, что без тебя.

- Охолонись, нахальник! - рассмеялась Агафья и толкнула дверь в спальню Петра. - Уйди, окаянный, пора мне ставенку сымать.

Оставив свечу на пороге, она шагнула в комнату. Василий снова сел было на лавку, как вдруг мамка заголосила:

- А-а-а! Батюшки-святы! А-а-а!

Парень рванул к ней, его рыжие волосы растрепались, на веснушчатом лице застыла тревога. В горнице было темно, снять ставень женщина не успела. Стоявшая на пороге свеча отбрасывала тусклый свет на ее грузную фигуру.

- Чего орешь?!

Агафья, не в силах больше сказать ни слова, с ужасом тыкала пальцем в сторону постели мальчика. Василий взглянул туда и оторопел: над еле видным в темноте ребенком сияли зеленоватым светом какие-то буквы. Парень застыл, потрясенный невиданным зрелищем, а комната между тем набилась челядинцами, которые сбежались на крики мамки. А та все тыкала и тыкала в буквы, другой рукой зажимая рот.