С - 2 - Александрова Марина. Страница 18

Невольно улыбнувшись приятному открытию, я потянулась даром к женщине, что теперь мерно посапывала у распахнутого окна. Девушка заворочалась, тяжело вздохнула, и тут же резко открыла глаза и так же быстро села, нервно озираясь по сторонам. Но, стоило ей заметить меня, как она тут же замерла.

— Что? — изогнув бровь, поинтересовалась я. — А я тебе говорил, спи сама, когда и малец спит. А ты? Видишь до чего себя довела, даже неходячую бабу удавить не смогла, раззява, — подытожила я, с интересом наблюдая, как забавно приоткрылся рот молодой матери в изумленном «о». — Рот закрой, — просипела я, тяжело опираясь о свой посох, поднимаясь с кресла. — Ну, как тебя звать хоть? — налила я в стакан, что стоял на прикроватной тумбочке, воды приправленной легким успокоительным эффектом и протянула его девушке. Та, ожидаемо, принимать не спешила. — Ты, вроде, по-житейски девка должна быть не глупая, но что ж ты такая дура-то? — покачала я головой. — Хотел бы я тебя убить, то уж точно не травить бы стал. Тут пока ты спала, знаешь сколько вариантов поступило, — вздохнула я, все же всучив стакан в руки женщины. — Ну? Так что насчет имени?

— Эрта, — тихо сказала девушка, и тут же хрюкнула, готовясь, судя по всему, к продолжительным завываниям при одном пожилом зрителе.

— Ты, если надумаешь реветь учти, — посмотрела я на палку в своих руках, — я такие приступы лечу еще лучше, чем все остальное, сечешь?

Эрта энергично закивала и тут же отхлебнула воды из стакана, попутно проливая часть содержимого себе на платье.

— Знаешь ее? — кивнула я в сторону той, что уже привыкла называть именем, принятым для безымянных больных женского пола.

— Да, — очередной нервный кивок.

— Вот, что, Эрта, — опустилась я рядом с ней на кушетку, и заговорила уже так, как это могут пожилые люди, обращаясь к своим бестолковым, но любимым внукам. — Зачем тебе это, дочка? Ты же молодая, сынок у тебя такой чудесный, к чему тебе все это? — спросила я, проведя рукой по голове девушки.

Я так отвыкла жалеть, кого бы то ни было открыто. Проявлять свои чувства сквозь прикосновения, слова, жесты. Так, что неизвестно, кого из нас больше шокировал такой вот шаг с моей стороны. Как это ни глупо прозвучит, сколько бы я не утверждала обратное, но я всегда с ними, с живыми, что окружают меня. Жалею их, переживаю за них. Раньше это было естественным состоянием для меня, как и проявление подобных эмоций. Но, сейчас, почти дико. Особенно трогать кого-то. Очень странно. Но, если уж я решила выбираться из собственной скорлупы, то стоит начинать. Понемногу, по крошечному шажку в одно доброе слово. Доброта, милосердие, открытость — это смелость. Я хочу снова стать смелой, я устала бояться саму себя и вздрагивать каждый раз, думая о том, куда может завести меня мое сердце, если кто-нибудь лишний узнает, какое оно на самом деле.

Вопреки всем моим угрозам из глаз девушки точно по команде покатились две крупные слезы, словно это мое прикосновение послужило стартовой командой для нее.

«Ну, привет, вот тебе и пожалела», растерянно наблюдала я за тем, как теперь рыдает эта молодая женщина. Достала из кармана куртки небольшой отрез ткани и тут же вытерла сопли подозреваемой. Поразмыслив, отерла и слезы, вдруг перестанет? В результате размазала и то и другое по лицу несостоявшейся душегубецы.

Когда я уже была готова свернуть с выбранного пути и провести воспитательную работу по старинке, Эрта заговорила:

— Мне было семнадцать, когда я попала в его дом, — сквозь слезы проговорила она. — Работа всегда была тяжелой, сколько я себя помню, вся моя жизнь складывалась из мытья, уборки, шитья, хлопот по чужому хозяйству. Встаешь еще темно, ложишься спать уже темно. Хорошо, когда хозяева заняты больше собой, чем тем, что у них под ногами. Потому, как если тебя заметят, то значит изобьют. По-другому не бывает…не бывало, пока я не попала к нему. Он аланит, — с придыханием в голосе, которое не стало для меня тайной, сказала она, — самый красивый, сильный и добрый, которого я когда-либо встречала. Даже подумать не могла, что он обратит свое внимание на меня. Но…со мной прежде никогда такого не было. Ни один мужчина не был со мной таким. Я даже не пыталась устоять, просто отдалась ему, стоило ему сказать, что он хочет этого со мной. Забеременела почти сразу, хотя и не была такой дурой, чтобы не позаботиться, о возможных последствиях… Не знаю, как это случилось?! — вновь заревела она. — Но уж чего не смела и ожидать, так это того, что он будет так рад этому! Вы бы видели, как он был счастлив, когда узнал! Сказал, что я исполню его мечту! — точно пытаясь меня в чем-то убедить, воскликнула она. Хотя, чует мое сердце, все чаще она убеждала в этом себя.

— И, что же пошло не так? — тихо спросила я.

Эрта на миг замолчала, поджала губы, и с ненавистью уставилась на кровать.

— Это она во всем виновата! Я знала, что он никогда на мне не женится, как и то, что освободить меня не получится или перевести в его личный гарем. Его просто не поймут и не позволят этого. И никогда не рассчитывала на нечто подобное… — она замолчала, точно раздумывая над тем, как рассказать о том, в чем видела причину всех бед, свалившихся на ее голову. — Все, о чем я мечтала — это быть рядом с ним и с моим ребенком, что уж у нашего сына все будет совсем по-другому.

«— Все, чего я хочу, Киран, — сквозь боль в сжавшемся сердце, — чтобы Дорин был с нами…как такое может быть, что он послан нам, чтобы мы потеряли его? Точно искра, оторвавшаяся от огня он однажды угаснет и все, что у меня останется… что у меня останется?»

Не к месту всплывшие воспоминания, заставили с силой сжать кулаки. Я давно уже смирилась со своей потерей, я пережила ее, переболела. Но, все еще скучаю. И, как это ни странно, то, что двигало Эртой, я понимала.

— Слуги в домах, все равно, что тени. Мы незаметны для окружающих и можем ходить, где пожелаем. Я в тот день, хотела сказать ему, что наш сын…я впервые почувствовала его внутри себя. Поднялась в его личное крыло. Он был в своем кабинете, я слышала его голос. Приоткрыла дверь и… он имел ее прямо на своем столе, — сквозь сжатые зубы, процедила она. — Это было бы ничего, — покивала она самой себе, — я все понимала. И, кто он, и что требовать верности я не имела никакого права. Но она говорила с ним. В тот момент, она спрашивала, когда он избавится от меня, и они уже смогут начать…

— Что начать?

— Не знаю, — пожала она плечами, — но он сказал, что как только ребенок будет его, все изменится. Я ушла тихо, и никто из них даже не заметил, что я там была. А, через несколько дней он спросил меня, хочу ли я другого будущего для нашего ребенка? И, если да, то сразу же после родов нужно сделать так, чтобы я отдала его ему. Тогда он сможет устроить его будущее и примет в семью.

— И?

— Я сказала, нет, — уже навзрыд заплакала женщина. — Он разозлился на меня тогда. Сказал, что я сама буду умолять его об этом. С тех пор моя жизнь круто изменилась. Больше не было нас. Больше не было тех условий, к которым я успела привыкнуть. Самая тяжелая работа, регулярные, но осторожные побои, чтобы ребенку не навредить. И, каждые две недели он спрашивал, хочу ли я вернуть все назад. Почему продолжаю упрямиться? В те дни, когда он приходил ко мне, он выглядел таким сияющим, невероятным, мне казалось, что я уже не понимаю, почему продолжаю говорить «нет». Он уверял, что любит меня, но не может мне позволить испортить жизнь нашего ребенка. А, потом, когда я вновь отказалась, с моей кожи свели клеймо Дома Дриэлл и продали в караван, что уходил в Иртам. Он даже не пришел попрощаться со мной или спросить в последний раз…

Весь рассказ этой женщины свелся для меня всего к нескольким словам: «Дриэлл», «передача ребенка добровольно», «магичка, сила которой просто сгорела». Именно первое слово в моем списке, заставило меня пораженно замереть. Элтрайс Эль Дриэлл, аланит, которого так интересовали мы, первородные. Аланит, рядом с которым до сих пор находился один из нас. Киран… могло ли произойти так, что он рассказал ему? Могло ли случиться так, что, узнав нечто о наших исследованиях, лучший маг его императорского величества, просто доработал то, что создавалось во имя любви?