Путешествие по солнцу (Русская фантастическая проза первой половины XIX века.) - Терпинович Демокрит. Страница 13

Ах! милая маменька! подхватила тут одна миловидная девица, обращаясь к даме довольно бодрой; вероятно, мы все происходим от этого народа; наши души, оставив землю, верно переселяются на теперешнюю нашу планету; этот господин так хорошо описал природный характер того народа, что не оставляет в том сомненья; посмотрите-ка, как наши мужчины легкомысленны, ветрены. Мать не дала ей досказать прочие отличительные черты, сказав: доживёшь до моих лет, тогда рассуждай, а теперь тебе еще слишком рано разбирать качества мужчин. Дочка прикусила язык, и устремила на меня пытливый взор, как будто выпрашивала одобрительного взгляда, и я принялся защищать её мненье, которое вскоре сделалось почти общим, даже между учеными. И я, во время моего пребывания на Меркурии, должен был каждый день рассказывать им все, что знаю про Францию и Французов: я обрадовался, что напал на слабую сторону жителей, и не скупился на рассказы, умалчивая однакож обо всем, что имеет отношение к пороху, и вообще к огнестрельному оружию, чтобы оградить их будущность от плачевных событий; будучи твердо уверен в том, что стоит только дать повод к изобретениям, облегчающим истребление человеческого рода, то примутся за усовершенствование их до того, что наконец, по истреблении прочих, останется только, один человек на земле, и тот умрет потом со скуки, проклиная искусство, доведшее его до венечного одиночества. На этот счет я нашел в последствии превосходный закон на Венере, там один хитрец изобрёл было средство убивать по 50 человек вдруг одним топанием ноги, с помощью нескольких пружин: его, как злоумышленника против человеческого рода, тотчас присудили к вечному заключению в бездонном колодце, распространив силу этого приговора на всех будущих изобретателей подобных средств; с тех пор умные искусники не обращали более своего изобретательного ума на, пагубу человечества, и я нигде не видал столько истинного счастья, как на Венере; но об этом поговорим в свое время, когда дойдет очередь до, моего посещения этой планеты.

Начальник удальцов, которые сделали было на меня приветственное нападение, г. Крокиньяр де ла Мармелад, был префектом того департамента, в который я ввалился, департамента дела Крокиньоль, и жил в главном городе Фразаланвер, отстоящем от места моего падения не более полутора версты: ужасный свист и треск, сделавшийся в воздухе от быстрого моего полета, обратили на себя внимание дежурного астронома на обсерватории, и светящаяся моя наружность заставила его думать, что я падающий с Солнца метеор; он немедленно донес об этом префекту; тот приказал протрубить эту весть по всему городу, в собрав всех любопытных, учёных и неучёных, вышел на рекогносцировку; это и доставило мне случай, вдруг познакомиться со всем народонаселением города.

Г. Крокиньяр де ла Мармелад пригласил меня с собою в город, на что я охотно согласился, и мы отправились, сопровождаемые всеми прочими; я пошёл пешком, потому что другого не было средства; тамошние лошадки и экипажи были для меня слишком миниатюрны; префекту подвели лошадь; он отправил в перед гонца для приготовления приёма. — Только что мы стали приближаться к заставе, как зазвонили во все колокола, нам лучше сказать колокольчики; хор музыкантов заиграл очень порядочно марш на маленьких духовых инструментах, и городская стража отдала нам честь. Черев городские ворота я прошел-таки свободно; но дойти до дома префекта, представилось большое затруднение; двери, как не были велики для тамошних жителей, но я должен был согнутся в три дуги, чтобы пролезть, и в приемной зале я почти достал годовою до потолка. Присесть также было не на чем, потому что стулья я кресла были такого малого размера, что мне невозможно было на них поместиться; к счастью, я когда-то выучился между азиятцами сидеть на корточках; то и уселся таким образом между многочисленными гостями, которых префект пригласил к себе по случаю моего пробития, и беседа началась у нас весьма приятная. Я узнал тут от них многие подробности, относящиеся до их житья-бытья, по которым серьёзно заключил, что они действительно, до переселения их душ на Меркурия, обитали во Франции; что в последствии, как вы далее узнаете, еще более объяснилось; та же ловкость и острота в разговорах; та же заносчивость и хвастовство мужчин, увертливость и кокетство женщин те же сплетни, та же способность наговорить кучу фраз без смысла, и проч. и проч.; так что время пролетает, не оставляя на собою прочных впечатлений: не от того ли, подумал я, люди большого света очень медленно стареются, что время у них так скоро пролетает, что они не замечают, как его растратили? И время уносит их с собою прежде, нежели успеют приготовиться к прощанию с миром!

Между тем, как мы беседовали о разных предметах, приготовили сытный обед, и мы отправились в столовую; там я нашёл точно такой же порядок, какой находил в Париже за званными обедами; я сел на корточках между хозяйкою, мадам Бабильярд Крокиньяр де ла Мармелад, и старшею её дочерью, мамзель Инносант Пулет. Мне не удобно было вести их за стол под ручки, и я только протянул к ним руки, за которые они кое-как ухватились своими ручонками. Вся посуда соответствовала росту жителей, и мне казалось, что я сижу за детским столом в пансионе: однакож это не помешало мне утолить мой голод, как и за большим столом: кушанья у них такие же, как и у нас на земле, и вообще почти такие же обычаи; следовательно, мне было хорошо, исключая сидения на корточках, которое очень утомительно для того, кто к нему не привык. Подчивали нас также хорошими винами и другими Европейскими напитками. К десерту все развеселились, посылались каламбуры и разные остроты. Хозяин признался, что, когда я взял его на руки, он думал, что настал последний его час, и что он никак не ожидал, чтобы такой великий человек, как я, мог быть так кроток; тут он выпил за мое здоровье; прочие последовали его примеру, и обе мои соседки благодарили меня со слезами на глазах, за помилование их мужа и отца.

Научившись пустословить в большом свете, я пустился любезничать до того, что вскоре совершенно разогнал всякое опасение на счёт предполагаемых сначала властолюбивых моих видов, и к концу обеда я был уже в полном смысле товарищем; даже некоторые красавицы различных возрастов, забыв мой исполинский, в сравнении с ними рост, начали не шутя со мною кокетничать.

По окончании обеда мы отправились в гостиную, где продолжались прежние разговоры еще около часа; петом принялись за музыку, и кончили день танцами, в которых я, однако ж не принял участия: во время обеда хозяин велел на скоро изготовить для меня нечто похожее на кресло, так что я мог уже сидеть поспокойнее: наконец гости разъехались по домам, и меня на первый случай уложили спать в гостиной на полу.

Когда гости разъехались, и хозяйки ушли на свою половину, то хозяин сказал мне, что он по обязанности своей уже донес королю о моем прибытии, и что я, вероятно, подучу приглашение явиться ко двору, где, наверное, буду хорошо принят; поэтому он предложил мне, не захочу ли заказать на этот случай одежду по национальному их покрою, на что я охотно согласился, надеясь быть опять совершению похожим на то, чем был до прибытия моего на Солнце. С меня сняли мерку, что не обошлось без большого затруднения, потому что меня обставили стульями, по которым портной должен был путешествовать, пока не успел в своем предприятии.

Вся планета составляет одно королевство, состоящее из оного племени, и потому управление им гораздо удобнее, чем составленными из различных племен. Конечно, различие климатов, которое точно также существует, на Меркурии, как и на всех планетах, производит некоторые отличия в наружном виде жителей, но общий состав одинаков, и потому также одинаковы правила, законы и обычаи.

Между привычками тамошних жителей я заметил одну, весьма странную: они то и дело запускают пальцы в волосы, и чешутся в голове сначала мне совестно было спросить о причине: но убедившись, что это не считается у них дурною привычкою, как у нас, я решился, и вот что мне сказали: