Юные бойцы революции (Рассказы) - Павленко Петр Андреевич. Страница 2

Они работали долго. Взошла луна, и я сквозь щель в стене разглядел солдат, вырытые глубокие ямы и ящики, которые они зарывали в землю.

В ящиках были винтовки. Когда они кончили работать, отец сказал:

— Спасибо вам, товарищи солдаты, за помощь рабочему классу. Близок тот час, когда мы возьмём эти винтовки в руки и пойдём вместе с вами свергать власть капиталистов и помещиков.

На следующее утро отца арестовали.

Я не знал, что мне делать с моей тайной, она меня жгла, не давала покоя. Я бы, конечно, мог рассказать о зарытых у стен старого сарая винтовках кому-нибудь из верных товарищей отца, но мне было стыдно признаться, что очутился я ночью на пустыре из-за зуба… Мне было стыдно, что я поверил какой-то старухе…

Но теперь, когда я понял, что винтовки, спрятанные отцом, необходимы рабочим для вооружённого восстания против помещиков и буржуев, я преодолел свой стыд и рассказал матросу всё…

Не было, наверно, никогда мальчугана за Нарвской заставой, с которым обращались так осторожно, как со мной…

В ту ночь меня вели на пустырь, словно я был стеклянный. За одну руку меня держал матрос, за другую — дядя Вася, командир заводского отряда Красной гвардии, а ещё один командир освещал нам дорогу фонариком.

Я привёл их к сараю и показал место, где были зарыты ящики с винтовками. Потом приехал заводской грузовик с рабочими; они быстро откопали ямы, погрузили тяжёлые ящики в грузовик, и мы поехали на завод. Там роздали винтовки рабочим.

Отряд за отрядом уходил с заводского двора в темноту, один за другим уезжали грузовики, переполненные вооружёнными рабочими. Остался последний грузовик. На него погрузили ящик с патронами и пулемёт. На этом грузовике должны были ехать матрос и группа красногвардейцев.

Я не стал дожидаться особого приглашения. Я не очень был уверен, что матрос захочет меня взять с собой, и незаметно, в суматохе, прошмыгнул в грузовик и забился под брезент, которым был укрыт ящик с патронами.

— Полный вперёд! — услышал я голос матроса.

Через секунду машина так резко рванулась, что я, не успев ухватиться за ящик, полетел к борту. Если б меня не задержали чьи-то сильные руки, я бы, несомненно, вылетел из машины.

— А ты здесь для чего? — строго спросил матрос.

Но я ничего не ответил, я молчал. Машина мчалась по тёмной улице, на крыльях её с нацеленными вперёд винтовками лежали рабочие, свистел ветер, и мне казалось, что мы не едем, а летим.

— Придётся всё-таки тебя, браток, ссадить, — сказал через некоторое время матрос.

И тут я понял, что мне больше нельзя молчать.

— Как же можно меня здесь ссаживать! — держась за матроса, чтобы не вылететь, с волнением произнёс я. — Я с этого места дороги домой не найду, могу заблудиться…

— Так, так… А с какого же места ты дорогу знаешь?

— От Смольного знаю…

Все рассмеялись, а матрос громче всех.

— Ну и хитёр же ты, паренёк! Ладно, довезём тебя до Смольного.

Город был погружён в полную тьму, и только Смольный сиял огнями всех своих многочисленных окон. Он был как сказочный замок в эту туманную октябрьскую ночь.

На площадь, лежавшую перед Смольным, со всех сторон из тьмы вливались людские потоки. Отблески костров, яркие лучи прожекторов броневых автомобилей, многочисленные фары грузовиков скользили, переливались, вспыхивали, озаряя суровые, мужественные лица людей и белоснежные колонны Смольного.

— Запомни эту ночь, мальчик! — неожиданно дрогнувшим от волнения голосом произнёс матрос и, крепко обняв меня за плечи, спрыгнул с грузовика на землю и скрылся в людском потоке.

— Дяденька! — крикнул я ему вслед и, не получив ответа, растерянно обратился к красногвардейцам, оставшимся в машине: — Куда же он? А как же мы…

— Он пошёл в штаб, — ответил один из рабочих, — пошёл к Ленину.

И я… я тоже видел его в эту ночь — видел Владимира Ильича Ленина. Он стоял вместе с матросами и солдатами на высоких ступеньках Смольного. На Неве уже грохотали залпы «Авроры», из Смольного шли на штурм вооружённые отряды — началась Великая Октябрьская социалистическая революция.

Я, к сожалению, лично сам не участвовал в решающем штурме Зимнего дворца, где засело последнее в России правительство помещиков и буржуев. Я хотел участвовать в штурме, но мне не разрешили. Матрос приказал мне не высовываться из подворотни, в которой разместился тыл нашего отряда. Но я помогал чем мог. Я приносил красногвардейцам воду, патроны.

Но зато на следующий день, в первый день рождения Советского государства, на первой октябрьской демонстрации я шагал рядом с матросом. Над нашими головами развевалось пробитое пулями красногвардейское знамя нашего отряда. И когда перед самым входом на площадь Смольного наша колонна задержалась и командир другого отряда спросил матроса, показывая на меня: «А это что за мальчуган с вами?» — то мой матрос ответил:

— Это стоящий мальчик… мальчик с Нарвской заставы.

П. Павленко

МАЛЬЧИК С ОСТОЖЕНКИ

Полковник Славин, тяжело раненный при взятии Берлина, приехал на поправку в Москву. Он был очень слаб и не вставал. Говорили, что ему придётся пролежать всё лето, до осени, и жалели полковника: у него не было ни родных, ни знакомых.

Несмотря на сложное ранение, он был самым нетребовательным больным. Просыпаясь, он оставался в том же положении, что и во сне, и лежал тихо, спокойно, изредка покашливая, до самого завтрака, потом до обеда, затем до ужина и засыпал так же незаметно, как просыпался.

Книг он не просил: чтение его утомляло. В разговорах соседей не принимал участия. Никогда не рассказывал он и о своей ране. Он знал, что она тяжела, и не обманывал себя.

Долгое бездействие и скука госпитальной жизни ослабили его. Решено было развлечь его чем-нибудь, и это поручили молоденькой медицинской сестре Зине Горбуновой.

Она всегда была такая весёлая, такая сияющая, такая жизнерадостная, что ей ничего не стоило расшевелить и полковника Славина.

И вот однажды она подсела к нему и спросила, не хочет ли он, чтобы она почитала ему.

— Нет, не стоит. Не тратьте на меня времени, — ответил он, улыбаясь одними губами.

— А может, патефон завести? — не сдавалась Зина. — У нас, знаете, очень хорошие пластинки. Вы что любите: арии, песни или просто музыку?

— Шумно. Не надо, — морщась, ответил полковник.

— А то, может, напишете кому-нибудь письмо? Вы не стесняйтесь, товарищ полковник, я напишу под вашу диктовку. У меня почерк разборчивый.

— Некому, милая Зиночка.

— Вы сами откуда? — теряя надежду на успех, спросила Зина.

— Москвич.

— Так слушайте, что же вы! — Она вскочила и едва не хлопнула полковника по раненому плечу. — У вас же, наверно, куча знакомых! Ну, говорите, кому позвонить, чтобы пришли в гости.

— Не знаю, — грустно ответил больной. — Не знаю, Зиночка. Своих знакомых я так давно не видел, что и они забыли меня, и я их не помню.

— Да вы только скажите, где их искать, я уж узнаю, помнят или нет.

И такая она была настойчивая, что полковник Славин согласился, чтобы она кое-кого поискала.

— Но это трудно, — сказал он, — это будет очень трудно.