Девочка. Книга третья (СИ) - "Dave Gahan Admirer Violator". Страница 14

Но Барретт не позволил мне уйти в глубокий транс — больно сдавив мою ключицу, он вернул меня на поверхность реальности. Ослабив ошейник, он расстегнул браслет наручника, и я, наконец почувствовав свободу, вытянула ноги. Сжав мою челюсть, он открыл мой рот, и вдохнул кислород. Чувствуя, его пальцы на шее, проверяющие мой пульс, я открыла глаза и посмотрела на своего мужчину.

Он глубоко дышал, но его лицо было спокойно — он не сомневался, что со мной все будет в порядке и, лишь тихо сказав "не делай резких движений", вдохнул в меня еще одну порцию своего кислорода. Пока он аккуратно снимал с меня ошейник и развязывал галстук на щиколотке, я закрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям — сердце бешено стучало, и казалось он сейчас проломит ребра. Меня продолжало бить в конвульсиях после сильнейшего оргазма, и мне хотелось сбросить накопившуюся неизвестно откуда энергию. Не понимая, что со мной происходит, я тихо прошептала:

— У меня сердце колотится и руки дрожат.

— Ты еще на адреналине, — кивнул он и, сделав еще несколько вдохов рот в рот, откинулся на подушках, закрывая глаза.

Повернувшись к нему, я подтянулась и улеглась на его груди, чувствуя мощный мотор моего киборга. Он накрыл мою талию рукой, и мы застыли в этом арабеске. От его горячей ладони, спокойно лежавшей на моей пояснице, я внезапно почувствовала мягкую негу, которая накатывала на меня как волны Соляриса. Я улыбнулась и провалилась в бездну небытия, убаюканная объятиями Дьявола.

Проснулась я одна в постели. Открыв глаза, я осмотрелась — из-за приоткрытой шторы выглядывало солнце и пробивалось в спальню, несмотря на затемненные стекла. Голова была тяжелая и гудела, а во рту от сухости язык, казалось, прилип к небу. Я облизала губы и сморщилась от неприятных ощущений — губы были опухшими и саднили.

Я подняла ладонь к лицу, и за моей рукой потянулось что-то жесткое и металлическое. Сфокусировав взгляд, я обнаружила, что к запястью был пристегнут наручник. Ничего не понимая, я потянулась и почувствовала, что мне мешает что то внизу — вытащив ногу из под одеяла, я обнаружила, что мою щиколотку мертвой петлей плотно обхватил галстук.

"Что вчера произошло?" — попыталась я вспомнить, но вся ночь пронеслась калейдоскопом, лишь иногда показывая вспышками в моей памяти размытые картинки.

Вспомнив, как я жадно вдыхала дым из уст Барретта, я резко села в постели и тут же зажмурилась от боли во всем теле — по мне в очередной раз проехался танк.

Приподняв одеяло, я посмотрела вниз — соски были опухшими, а на груди и животе явно прочерчивались новые отметины — следы пальцев.

"Я даже не хочу смотреть на свою попу", — в очередной раз зажмурилась я и была права — полупопия саднили и попа откровенно болела.

Немного сориентировавшись в своих ощущениях, я осмотрелась. Обнаружив на тумбочке две бутылки воды и обезболивающее, я облегченно вздохнула.

Вода была кстати. Но, жадно припав к бутылке "Fine", я почувствовала, что мое горло так ноет, будто я заболела ангиной или, как минимум, глотала шпагу. А эти ощущения откуда? Я напряглась и моя память выдала одну из картинок вчерашней "Ночи Дьявола", где я лежала на спине и вытворяла языком нечто неимоверное.

"О, Господи!" — закрыла я лицо руками, вспоминая, с каким удовольствием выполняла приказы Барретта. И это было только одно из воспоминаний, которое выдало мне мое сознание.

Внезапно в памяти опять возник образ, вернее его тихий голос, который выдавал мне очередной приказ и затем его "А ты ненасытная".

Я вся залилась краской от стыда и, еще глубже пряча лицо в ладонях, окончательно пришла к выводу — теперь мой мужчина решит, что я развратная, сексуально озабоченная девица и бросит меня. И как только я об этом подумала, в спальню вошел Барретт.

Как всегда, подтянутый и бодрый, в домашних джинсах и футболке "Армани", будто вчера всю ночь он мирно спал, а не вытворял со мной такие вещи, о которых даже стыдно подумать, не то, что произнести вслух.

Подойдя ко мне, он бросил взгляд на тумбочку и, увидев, что я приняла обезболивающее, сел на кровать и, привычным движением подхватив меня под мышки, вытащил из постели и поставил перед собой. Сняв с меня наручники, он осматривал отметины, которые поставил накануне.

Мне было настолько не по себе, что я от стыда опустила глаза, пока он проводил инспекцию моей груди, бедер и затем спины и попы. Развернув меня опять к себе лицом, он спросил:

— Голова кружится?

Я отрицательно покачала головой, уткнувшись взглядом в пол.

— Пей много воды, — дал он следующую инструкцию, и в этот раз я кивнула.

Он прошелся по моей промежности и продолжил:

— Болит влагалище и анус?

Оно, конечно, болело, как и попа, и вчера мне казалось, что он меня разорвет, а истерзанный от оргазмов клитор был опухшим, но жаловаться не хотелось — я сама принимала вчера все его грубые ласки с большим удовольствием. Поэтому я отрицательно покачала головой.

— Горло?

Я пожала плечами, что означало "это не важно", так и не решившись поднять на него взгляд.

Важным было другое — перед глазами стояли вчерашние картины, которые только выдала мне моя память, оставляя самое темное в закоулках моего подсознания, а в голове звучал его голос "ты ненасытная". Я была уверена, что мой мужчина никогда мне этого не простит, считая мое поведение недостойным, а если я начну оправдываться, почему я себе позволяла такое с собой делать и что делала сама по своему желанию и с большим удовольствием, это еще больше усугубит мою вину.

"Господи, я так громко кончала, что охрана и персонал "Нарушителя " это могли слышать!" — от этого осознания мои щеки запылали еще ярче, и я зажмурилась от стыда.

От волнения я сжала пальцы на ногах, и чтобы не расплакаться при Барретте, сглотнула ком в горле, а мой разум наравне с тупой головной болью бил по самой макушке, приговаривая "а я тебя предупреждал!"

Внезапно Барретт поднял мой подбородок и спросил:

— Что у тебя болит?

Я отрицательно покачала головой, давая понять, что боль здесь ни при чем.

Он сдавил мой подбородок и тихо приказал:

— Посмотри на меня.

Но я наоборот зажмурила глаза еще сильнее.

— Что с тобой? — давил он.

— Все в порядке, — тихо произнесла я и сглотнула очередной ком, ощущая саднящее чувство в гортани.

— Что с тобой? — повторил он с нажимом в голосе, и я, понимая, что он не оставит меня в покое, пока я не выдам ему причин своего поведения, решилась сказать.

— Я тебе противна, — прошептала я.

Барретт на секунду завис, будто компьютер, перерабатывающий информацию, но, вероятно, не найдя ответа в своих файлах, произнес:

— Подробнее?

— После вчерашней ночи…

Опять тишина и его спокойный голос.

— Все еще жду логичных объяснений.

— Ну после того, как ты увидел, какой я была…

— Какой? — давил Барретт, а я начинала сердиться, будто и так не было понятно.

Но он держал паузу и терпеливо ждал.

— Словно я побывала вчера в Саду земных наслаждений Босха, — скривила я нос, вспоминая его вчерашние приказы тихим голосом.

— А человеческим языком?

Я набрала в грудь воздуха и, преодолев стыд, все же призналась:

— Плохой… развратной… — и нахмурилась честно добавила: — Ненасытной…

— Посмотри на меня.

Но вопреки тому, что он держал мой подбородок, я попыталась опустить голову еще ниже, стараясь прикрыться спутанными волосами как ширмой и готовая сейчас провалиться от стыда сквозь землю.

Он немного сжал мою многострадальную ягодицу, и я, вздрогнув, непроизвольно посмотрела на него.

— Мы уже говорили с тобой на этой тему. В постели есть только Я и Ты. Не вижу проблемы.

Я внимательно посмотрела на него и, не найдя в его взгляде неприязни или пренебрежения, выдохнула. Меня начало постепенно отпускать, но все же, продолжая изучать его непроницаемое лицо, будто ища поддержки, я тихо сказала: