Двенадцатая реинкарнация. Трилогия (СИ) - Богдашов Сергей Александрович. Страница 42

— Газету не видел? — Михаил Анатольевич увидел мой отрицательный жест, — Тогда держи на память. И в кассу зайди, там тебя профком поощрил.

Он передал газету и она по рукам начала двигаться в мою сторону.

— А парень-то первым прибежал, — ухмыльнулся вислоусый мужик, который спрашивал меня про материалы. Газета пошла ко мне медленнее. Теперь каждый внимательно рассматривал фотоснимок над статьёй. Крякают, ухмыляются. Да, не зря Стас на стадионе возмущался. Ленточку я первый на грудь принял. Львов на снимке так и не дотянулся до неё. Пусть чуть-чуть, на пару сантиметров, но отстал.

— Хех, и точно, первый, — сказал у меня из-за плеча Силантьев, когда я рассматривал снимок, — Пошли, чемпион. Сейчас узнаешь, что такое экспериментальный цех.

В цехе Кузьмич, так мы по дороге определились с Силантьевым, подозвал двух мастеров. Начал им объяснять, как я вижу разборные гантели. Слушают, переглядываются. Потом один из них идёт к тумбочке и вытаскивает почти то, о чём говорим. Гантели. С любовью сделано, для сына. Ни одного острого края или заусеницы.

Показывают мне три обрезка от червячных валов. Определяемся с шагом резьбы и начинаем взвешивать каждую деталь. Весы обычные, как у нас в Гастрономе. Ручка с гайками полкило, блины по 1,25 и 2,25 килограмма. Получаем три варианта веса: в три, пять и семь с половиной килограмм. Сразу прошу, чтобы всё блестело, как у кота… хозяйство. Кузьмич обещает договориться с гальваническим, чтобы отникелировали.

— Дороговато выйдет, надо попроще что-нибудь, — замечает он, как бы невзначай.

— Резинки есть на заводе, что-нибудь похожее на ручки мотоцикла? — спрашиваю его в ответ.

— Гриша, сгоняй во второй цех, пусть пару резиновых ручек от насосов дадут, от переносных, — кричит он молодому парню, работающему на электрокаре. Тот возвращается быстро, мастера даже перекурить не успели. Вполне приличные ручки — трубочки, с «сеточкой» и наплывами на концах. Делаем самые простые гантели на два разных веса, с глухими блинами и обрезиненной ручкой. Блины уносят в покраску. Турник они и без меня изготовят. Обычная труба и два упора с резьбой.

Рисую три простейших тренажёра. Вроде всё поняли.

Штанги пока встали. Сегодня точно не сделать. Нужна накатка на гриф, чтобы он был рифлёным, а это другой цех. Блины тоже позже — нет в экспериментальном токарного станка на такой диаметр. Сделают, но завтра.

— Иди домой, на сегодня всё. Завтра раньше трёх можешь не появляться, — говорит Силантьев, прикинув какие-то свои расчёты по работам.

По дороге заскакиваю в кассу. Получаю шестьдесят рублей матпомощи от профкома «за активное участие в спортивной жизни завода» и аванс в тридцать пять рублей. Оказывается, зарплата лаборанта — восемьдесят семь в месяц. Маме отдам, вроде, как первая зарплата сына. В обычных семьях это своего рода традиция.

Агнета Фальтског — вроде простой набор звуков. Девочка из города Йончепинге. На самом деле — легенда! Удивительная женщина. Солистка уникальной группы АББА. Вот вроде бы и не в моём вкусе, а взгляд постоянно выискивает именно её, как только группа показывается на экране. Вряд ли кто знает, что она виртуозно играет на рояле и не любит концерты и гастроли.

Наивно думать, что в Швеции AББA стали национальными героями. Ничего подобного! Ни одна группа у себя на родине не подвергалась таким нападкам прессы, радио и телевидения, как AББA в Швеции. Основной мотив обвинений: группа уводит слушателя от социальных проблем, исполняет развлекательную музыку с глупыми текстами, AББА — «машина для загребания денег». Моральное давление на музыкантов было очень тяжёлым. Но почему-то при этом не говорилось, что 85 процентов (!) прибыли квартета в качестве налогов забирает государство, что группа вносит существенный вклад в валовый национальный продукт Швеции… Музыкантам часто предлагали переехать в любую другую страну с более благоприятным налоговым климатом, но всегда получали от них жёсткий отказ. Вот такой он, патриотизм по-шведски.

Кстати, «шведский социализм» построен на теориях Каутского, того самого, о котором говорил незабвенный Шариков в «Собачьем сердце». Почему-то в СССР это не принято обсуждать.

Простенькая песня I Do I Do I Do I Do I Do, но её сложно хорошо сыграть. Как они переходят с припева на куплет, не только не теряя энергетику, а даже прибавив ощутимо накала. У нас не получается. Пытаемся сделать запись. Первая подложка всех устраивает, а при наложении вокала — провал.

Для чего нам перепевать, а тем более записывать прошлогодний хит? Учимся работать в студии. АББА — шикарные учителя. Феноменальные. Планку качества поп-музыки они задрали так высоко, что даже спустя тридцать-сорок лет до них дано дотянуться единицам, и то, встав на цыпочки. Вырасти до такого уровня им помогла студия. После победы на Евровидении группа стала для слушателей героями одного хита и публика на их концерты не пошла. Шведам часто приходилось выступать в полупустых залах. В Гамбурге и Мюнхене билеты на концерты бесплатно раздавали на улице прохожим, концерты в Цюрихе и Дюссельдорфе были отменены совсем. Этот провал надолго отбил у музыкантов желание гастролировать. Группа засела в студии. Вместо гастрольной деятельности они сделали основной упор на участие в телепрограммах и съёмках видеоклипов. Только после долгой и кропотливой работы появилась та АББА, которую мы знаем. Триста семьдесят пять миллионов проданных пластинок за шесть лет — этот рекорд никому не превзойти.

Прослушали ещё раз нашу запись. Сыграно и спето всё правильно, а песня не та, не заводит.

— Парни, перерыв, покурите минут десять, — Алексей выпроваживает всех из репетеционной, а сам с девочками идёт к пианино. Ага, вот он что сообразил. Голоса у наших девчонок высокие, молодые. Бенни и Бьорн заставляли своих жён петь на пределе их верхнего диапазона, создавая дополнительное напряжение, а наши девочки могут петь выше.

Песня получилась! Стоило поднять тональность на полтора тона и мы услышали то, чего нам так не хватало — драйв и энергетику.

Хорошая школа — запись. Никому объяснять ничего не надо — сами слышат. Ударник чешет голову и поглядывает на свою Трову. Плохо звучат и барабаны и железо. Это мы ещё на записи вытянули из них всё что можно, выставив шесть микрофонов только на одну «кухню», как называют музыканты ударную установку. На бочке стоят сразу два микрофона — один снимает сочный шлепок с пластика, второй работает на «мясо», улавливая основной звук.

Следующая песня — Парусник. Николай сияет от счастья. Наверняка не раз перепишет свою песню на кассеты и раздаст всем знакомым. Инструментальную часть мы записали сразу с предыдущей вещью, чтобы не перестраивать аппаратуру дважды. Пишем в два приёма — сначала инструментальные партии на один магнитофон, а потом на неё накладываем вокал, записывая его наложением на первую фонограмму.

С четвертого раза получается вполне прилично. Дважды переписывали из-за меня. Один раз слово «проглотил», а второй — взял неправильно дыхание, вдохнув перед самым микрофоном. Третий дубль испортили девочки, опоздав вступить в аккорд на припеве. На всякий случай пишем ещё один дубль — Алексей требует от меня более разборчивой дикции. К всеобщему удивлению всё получается с первого раза. Все спели чисто и правильно. Всё-таки насколько запись дисциплинирует и позволяет лучше понять собственное же исполнение, услышать его со стороны.

Слушаем ещё раз. Все довольны, особенно девушки. Сегодня они поняли свой потенциал. Спели обе просто здорово. Оказывается, мы вполне приличный ансамбль, способный выступать не только на танцах. Понятно, что студия у нас так себе, одно название, и инструменты не самые лучшие, но результат мы выдали вполне достойный.

Бегу на завод. Очень интересно посмотреть, какие тренажёры получились.

— Сейчас их из покраски привезут и можно директору доложить, — встречает меня Силантьев приятным известием. Я осматриваю штангу. Мне нравиться, но надо бы кого-то из штангистов позвать, пусть они оценят.