Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена. Страница 27

— И к чему это приведёт? — туповато моргает папаша, пытаясь уложить в своём заплывшем жиром мозгу мои замысловатые формулировки.

— Видимо, к наследнику, — хмыкаю я. Но добить его не успеваю.

— Ваше Величество, — расшаркивается он подошедшему королю. — Вы проявили столько снисхождения, терпения и сочувствия, не отрубив этой негоднице голову. Как несчастный отец покорнейше вас благодарю!

— Не стоит, господин Лемье, — сжимает он мою руку, пока папаша рассыпается в любезностях. — Это было не трудно.

— И всё же моя искренняя признательность и от главы семьи, что сожалеет об утрате здравомыслия у своей дочери. И от человека, что с глубочайшим почтением относится ко всему, что вы делаете. И от родителя, что глубоко скорбит о потере своей старшей дочери… — пробивает его на слезу.

— Нужна помощь? — тем временем обжигает меня горячее дыхание Георга.

— Я справляюсь, — сплетаю его пальцы со своими в складках платья. И если несколько минут общения с этим лицемерным козлом стоили мне того, как волнующе поглаживает Его Невозмутимое Величество большим пальцем мою руку, я готова болтать тут, стоя с ним рядом, хоть весь день.

— Столько, сколько вы делаете для нашей страны, — шмыгает мясистым носом мерзкий Катькин родитель. — Ваш неоценимый вклад в развитие…

— Это мой долг, — снисходительно кивает Мой Король. — Уверяю вас, господин Лемье, что благополучие вашей дочери и процветание моей страны — это главные мои заботы, — перекладывает он руки на мои плечи и слегка сжимает их. — Но прошу меня извинить, нам пора ехать. Ваша Милость, — подаёт он мне ладонь.

— О, мой король! — шепчу я, опираясь на его руку. Но ни один мускул не дрогнул на его лице на мой восхищённый взгляд.

— Нам предстоит трудный день. В карете ты будешь одна, но помни, что я… всегда рядом, — помогает он мне подняться в экипаж.

— А Барт? — вырывается у меня невольно. Где Барт? Ведь они «с Тамарой ходят парой», а теперь король оправляется в толпу народа без своего генерала? — Георг, Барт старый солдат и не знает слов любви, но он тебе предан…

— Я знаю, миледи, — закрывает Его Непрошибаемость за мной дверь кареты, опалив взглядом.

Таким знойным, пылким, жгучим взглядом, что я дымлюсь всю дорогу, пока экипаж, запряжённый шестёркой нарядных лошадей со мной на борту, не въезжает на мощёные улицы столицы.

Глава 21

Столица Абсинтии и герцогства — одноимённый город Литрум.

И это такой типичный Средиземноморский городок, что у меня ощущение, будто я где-нибудь во Флоренции, в Мадриде, в Нанте, в Базеле. В общем, путешествую по Европе без гида, потому что ни хрена не понимаю, и просто таращусь по сторонам на узкие улочки, теснящие друг друга каменные дома, говорящие вывески, нарядные витрины и разглядываю зевак, разглядывающих меня.

И это действо очень напоминает мне костюмированное представление со стилизацией под средневековье в одном французском парке: лошади в попонках, цветные флаги, платья в пол, плащи с капюшонами и я среди зрителей: ошалевшая, выпавшая из реальности, не понимающая ни слова, обгоревшая на солнце, дважды заблудившаяся с навигатором на французских дорогах и бесконечно повторяющая только одно слово, как полицейская сирена: Уи! Уи! Уи!.. Как же давно это было!

Сегодня я полноправная участница такого представления. Дашка — попадашка. Трясусь в дилижансе, и радуюсь, что я в платье в пол, а не в попонке и плюмаже. А Его Неприступное Величество в сером плаще и гордом одиночестве где-то там сзади верхом в почётном эскорте к моей карете.

Его не разглядывают. Его бояться. Ему кланяются. За его спиной перешёптываются. И трудно сказать, что думают все эти люди, высыпавшие из своих домов. Они заполнили центральные улицы, оставив свою работу, чтобы поглазеть на монарха и его сумасшедшую жёнушку, а заодно не побрезговать угощениями. Поскупился ли на них король они решат завтра, а пока встречают процессию, чтобы потом сказать: «Да видели мы того короля. Король и король, чего на него смотреть, а вот жареные рёбрышки были ничего».

И запах готовящейся на открытом огне еды всё острее щекочет ноздри, чем ближе мы подъезжаем к центральной площади.

На ней королевские повара в белоснежных ливреях с гербом рода Рекс — Благородным Псом. И остальные — торговки, торговцы, палатки, лотки, лавчонки — заполонили всю мощёную каменными узорами площадь по кругу, оставив свободной лишь пустую сцену, на которой пока сидят довольные дети, да центральную часть, где, подозреваю, к вечеру планируются гуляния и танцы. Совсем как у нас в базарный день. Или, точнее сказать, на День города: бесплатная полевая кухня и бойкая торговля водой, шаурмой, пирожками, сахарной ватой, мороженым и прочими сладостями.

Особняком толпится в сторонке только толстопузая знать. Но именно возле этих господ, разряженных в лучшие наряды от месьи Шелли и с замысловатыми причёсками от месья Леонардо, и останавливается кортеж.

Легко спрыгивает с коня Мой Красавчег Рекс. И когда услужливый лакей ставит у открытой дверцы кареты подножку, подаёт мне руку.

В общем, эта его сильная, волнующе мускулистая, непристойно сексуальная, мучительно осязаемая, тёплая рука — пока самое интересное в череде неискренних поздравлений, лживых поклонов и приторных улыбок. Она меня держит, и я держусь, точнее воздерживаюсь от едких замечаний, рассматривая серёжки в разной степени оттопыренности ушах и колье на разной степени дряблости шеях. Премиленько улыбаюсь и помалкиваю, принимая лживые пожелания семейного счастья и скорейшего пополнения семейства.

А я где-то читала, что бриллианты днём надевать неприлично. И, пожалуй, со своим жемчугом на шее самой приличной в этом паноптикуме и выгляжу. Жаль никто мне не поясняет кто есть кто. Хотя… а нужны они мне? Те, с кем лобызается в обе щёки папаша Лемье.

Мой Король выглядит таким одиноким в этом светском стаде. Но выглядит вовсе не пастушьим псом — волком, который не присматривает — держит в страхе это блеющее поголовье. В общем, горжусь. Он просто огонь!

К сожалению, счастье моё длится недолго. Счастье Моё покидает меня, чтобы пообщаться с этими пэрами-шмэрами. Надеюсь, о политике, а не проникнуться веяниями высокой мужской моды. А то последние тенденции у них тут явно таковы, что мужчина должен быть слегка неряшлив: или ширинка расстёгнута, или рукав в говне.

А я, пройдя сквозь строй обмахивающихся веерами матрон, в сопровождении бдительной стражи отправляюсь делать что должна: причинять добро и наносить пользу.

Вот не могу сказать, что мне это не нравится: раздавать подарки, угощения, игрушки, мелочь всем желающим принять её из рук самой Разлюбезной Милости. Но и не особо я в восторге. Чувствую себя как на промо-акции в супермаркете. Ещё бы какого-нибудь Пса в плюшевом костюме — обниматься со всеми желающими, да зазывалу: «Подходи, не скупись, покупай живопись!»

И часу не прошло, а у меня уже и поясницу ломит, и хвост отваливается, и поглядываю я на эту всё прибывающую толпу народа с, мягко говоря, лёгким раздражением. А на короля, там за неубывающими ящиками с подарками, мило беседующего со своими верноподданными — с подозрением. А не подставил ли он меня, засранец, прикомандировав к этому буфету, чтобы я там не ляпнула чего лишнего?

— Всех благ, миледи, — пряча в карман монетку, отходит очередная женщина с грудным младенцем на руках, когда, устав выворачивать шею, как сова, на двести семьдесят градусов, я всё же прихожу к однозначному мнению, что меня ловко нагнули.

Но помощь приходит откуда не ждали. Протиснувшись между двумя охранниками место в первом ряду занимает любопытная Кларисса.

— А как ты решаешь кому дать монетку, а кому игрушку? — вся перепачкавшись шоколадом, облизывает она рожок с мороженым.

— Легко. Хочешь попробовать? — вручаю я нечто похожее на подставку для горячего с выжженным на ней королевским гербом в чьи-то протянутые руки.