Машина различий - Гибсон Уильям. Страница 31

Гексли вышел из-за стола и начал нервно вышагивать по турецкому ковру.

— В таком важном деле ложная скромность бессмысленна. У нас есть серьезные обязанности — перед самими собой, перед внешним миром, перед наукой. Мы купаемся в похвалах — удовольствие, на мой взгляд, ниже среднего, — а заодно претерпеваем бесчисленные трудности, в том числе и страдания, и даже опасности.

Сперва радостная новость, затем тревожные, несколько загадочные откровения — от всего этого кругом шла голова. Впрочем, Гексли всегда создавал вокруг себя какую-то особую напряженную атмосферу; так было даже в давние студенческие годы. Впервые после Канады Мэллори почувствовал, что возвратился в настоящий свой мир, в мир более чистый, возвышенный, где обитал разум Томаса Гексли.

— Опасности какого рода? — спросил он после довольно длительной паузы.

— Нравственные опасности. И физические тоже. Борьба за власть всегда сопряжена с риском. Лордство — пост политический. Партия и правительство, Нед. Деньги и законы. Соблазны и постыдные компромиссы… Ресурсы нации не безграничны, конкуренция велика. Нишу науки и образования следует защищать, нет, — расширять. Так или иначе, — невесело улыбнулся Гексли, — нам приходится рисковать. В противном случае остается только опустить руки и отдать мир грядущего на волю дьявола. Лично я скорее умру, чем стану смотреть, как распродают науку!

Пораженный резкостью Гексли, Мэллори взглянул на мальчика, который сосал свою конфету и от скуки колотил ногами по креслу.

— Ты самый подходящий для этого человек, Томас, — сказал он после секундного раздумья, — и всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо, Нед, я был в тебе уверен. Я очень рассчитываю на твою смелость, на твое ослиное упорство. За два года каторжного труда в дебрях Вайоминга ты

показал себя крепким, как сталь! А тут я на каждом шагу вижу людей, которые с пеной на губах распинаются о своей преданности науке, а сами только и мечтают, что о золотых медалях и профессорских мантиях. Гексли ходил все быстрее и быстрее.

— Моровое поветрие, настоящее моровое поветрие. Более того, — он резко остановился, — иногда я начинаю опасаться, не коснулось ли оно и меня. Ты понимаешь, Нед, как это страшно?

— Это невозможно, — заверил его Мэллори.

— Хорошо, что ты снова с нами, — Гексли снова заметался по кабинету. — И что ты теперь — знаменитость! Мы должны на этом сыграть. Я хочу, чтобы ты написал о своих подвигах книгу.

— Странно, что ты об этом заговорил, — отозвался Мэллори. — У меня в саквояже как раз лежит образчик подобной литературы. “Миссия в Китай и Японию” Лоренса Олифанта. Толковый парень, очень сообразительный.

— Олифант из Географического общества? Безнадежный случай. Слишком сообразительный и врет, как политик. Нет, ты должен писать совсем просто — настолько просто, чтобы тебя мог понять и самый рядовой механик, из тех, что украшают свои гостиные пемброков-скими столами и фарфоровыми селянками! Поверь мне, Нед, это нужно для большого дела. А заодно принесет тебе хорошие деньги.

Мэллори несколько растерялся.

— Ну, говорю я вроде и ничего, если под настроение, — но взять вот так и написать целую книгу…

— Ничего, — улыбнулся Гексли, — мы подыщем тебе какого-нибудь писаку с Граб-стрит [64], чтобы навел полный лоск, так сейчас все делают. У меня тут есть на примете один парень, Дизраэли [65], сын того Дизраэли, который основал “Дизраэлиз Квотерли”. Малость с поворотом,

пишет всякие бульварные романчики. Но довольно надежен, пока не напьется.

— Бенджамин Дизраэли? Моя сестра Агата обожает его романы.

Кивок Гексли тактично намекал Мэллори, что женщину из клана Гексли никогда не застали бы за чтением такой макулатуры.

— Нам еще следует обсудить твое выступление на симпозиуме Королевского общества,твою будущую речь о бронтозаврусе. Это будет значительное событие, прекрасный случай завоевать публику. У тебя есть хороший портрет для афиши?

— Откуда же? — удивился Мэллори.

— Тогда обратись к Моллу и Полибланку — они дагерротипируют весь высший свет.

— Постараюсь запомнить.

На стене кабинета висела большая, в раме красного дерева, лекционная доска; Гексли подошел к ней, взял массивную серебряную держалку для мела, написал косыми, словно летящими буквами: Молл и Полибланк — и обернулся.

— Еще тебе понадобится кинотропист, и у меня как раз есть такой подходящий человек. Мы часто прибегаем к его услугам. Работает хорошо, бывает, что слишком хорошо. Следи за ним в оба, иначе симпозиум превратится в демонстрацию клакерских фокусов, а о тебе господа ученые попросту забудут. “Наполнять золотой рудой малейшую трещинку” [66], так это у него называется. Весьма смышленый джентльмен.

На доске появилась новая надпись: Джон Ките.

— Вот это, Томас, действительно нужное дело.

— И еще, Нед…— Гексли замялся. — Я как-то стесняюсь об этом говорить…

— В чем дело?

— Не хотелось бы задевать твои чувства…

Мэллори натянуто улыбнулся.

— Я знаю, что оратор из меня не ах, но ведь ничего, читал я лекции, и никто особо не жаловался.

Гексли помолчал, потом внезапно поднял руку.

— Что это такое?

— Мел, — послушно ответил Мэллори.

— Как-как-как? Я что-то не понял.

— Мел. — На этот раз Мэллори почти поборол свою сассексскую манеру растягивать гласные.

— Вот видишь, с твоим произношением нужно что-то делать. У меня есть очень хороший преподаватель дикции. Француз, но говорит по-английски лучше любого англичанина. Ты не поверишь, что он делает с людьми за какую-нибудь неделю занятий, настоящие чудеса.

— Это что же, — нахмурился Мэллори, — ты хочешь сказать, что мне необходимы чудеса?

— Да нет, что ты! Просто нужно научиться слушать самого себя. Назвать тебе имена ораторов, прибегавших к услугам этого человека в начале своей карьеры, так ты не поверишь. — На доске появилась третья строчка: Жюль Д'Аламбер. — Берет он довольно дорого, но… Да ты записывай, а то ведь забудешь.

Мэллори обреченно вздохнул и вынул блокнот.

В дверь постучали. Гексли взял кусок фетра с ручкой из черного дерева и обмахнул доску.

— Войдите! — На пороге появился плечистый мужчина в заляпанном гипсом фартуке с огромной папкой в руках. — Нед, ты, конечно же, помнишь мистера Тренхэма Рикса, он у нас теперь помощник куратора.

Рикс сунул папку под мышку и протянул Мэллори руку. За два последних года он расстался с частью волос и заметно прибавил в весе. И самое главное — поднялся по служебной лестнице.

— Прошу прощения за задержку, сэр, — обратился Рикс к своему шефу. — Мы там в мастерской отливаем из гипса позвонки и немного увлеклись. Поразительная структура. Одни уже размеры доставляют немало хлопот.

Гексли начал расчищать угол стола, но тут Ноэль дернул его за рукав и что-то прошептал ему на ухо.

— Хорошо, сейчас, — улыбнулся Гексли. — Простите нас, джентльмены. — Он вывел мальчика из кабинета.

— Поздравляю вас с повышением, мистер Рикс, — сказал Мэллори.

— Благодарю вас, сэр. — Рикс открыл папку и надел пенсне. — Мы очень благодарны вам за столь великолепное открытие. Хотя, должен сказать, оно бросает вызов самим размерам нашего учреждения. Вот, — он постучал пальцем по листу ватмана, — посмотрите.

— А где же череп? — поинтересовался Мэллори, внимательно изучив план центрального зала с наложенным на него скелетом левиафана.

— Шея полностью выдвигается в холл, — гордо сообщил Рикс. — Нам придется передвинуть несколько стендов…

— У вас есть вид сбоку?

— Да, конечно.

Мэллори хмуро склонился над новым наброском.

— Кто надоумил вас расположить скелет таким образом?

— Пока еще очень мало работ по этому существу, — обиженно отозвался Рикс. — Наиболее обширной и подробной является статья доктора Фоука в последнем номере “Трансэкшнз”. — Он вынул из своей папки журнал.