Приключения в Красном море. Книга 2 (Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) - Монфрейд Анри де. Страница 52

Должно быть, у меня очень озадаченный вид, ибо я вижу снисходительную улыбку Папаманоли. Он заранее уверен в плачевном результате моих попыток уладить дело законным путем. Теперь он возьмет на себя инициативу и поможет мне решить этот вопрос на практике.

Мы идем в порт, в кафе-бар на пристани, где всегда можно встретить знатоков необычных транзитных перевозок. В доке, наводненном грузчиками и разным портовым сбродом, величественная сутана духовного лица не вызывает ни малейшего удивления, а скорее внушает уважение: почти все почтительно приветствуют моего проводника. Я пытаюсь представить, какой эффект произвело бы мое появление в марсельском порту в обществе аббата.

Вот и наш бар. Здесь собираются матросы, получившие увольнение на берег, и безработные моряки, а также капитаны маленьких каботажных судов, курсирующих между греческими островами. Группки людей заговорщицки шепчутся за чашкой мавританского кофе и закусками. Сколько мелких махинаций и контрабандных рейсов затевается в этом заведении! Впрочем, на мой взгляд, трудно найти другой народ, который был бы так склонен к занятию контрабандой, как греки.

Если бы я пришел сюда один, то оказался бы под прицелом подозрительных взглядов, и скорее всего меня выставили бы вон. Но с Папаманоли мне нечего опасаться. Он чувствует себя как дома, улыбается и пожимает всем руки, как будто приходит сюда каждый день. Даже хозяин бросает кипящий кофе и подходит к нашему столику засвидетельствовать ему свое почтение.

Папаманоли как бы благословляет собравшихся, возвышаясь над всеми на целую голову, и озирается по сторонам. Наконец он взмахивает своим широким рукавом в сторону дальнего столика в темном углу, за которым сидят трое мужчин. Мы с трудом пробираемся к ним сквозь толпу.

Я сажусь напротив сухого, смуглого человека с крючковатым носом, похожим на клюв птицы, из которого как бы вырастают иссиня-черные усы. Я никогда не видел столь тощего человека, похожего на мумию, обтянутую высохшей кожей. Это тот, кого мы искали: кириос [22] по имени Караван, имя точно предназначенное для избранного им занятия.

Он займется моим грузом, когда тот прибудет в Пирей, и переправит его на греческий пароход, который стоит на рейде, готовясь к отплытию в Марсель. Разумеется, он в дружбе с капитаном судна, что значительно упрощает формальности. Доставка груза с вокзала на судно обойдется в скромную сумму из расчета одна драхма за кило.

Кириос Караван говорит по-итальянски, что позволяет мне четко сформулировать свои условия. Я стараюсь принять независимый вид, подобающий искушенному контрабандисту.

Если бы они только знали, что я даже не знаю, как выглядит гашиш!

Я разглядываю украдкой и других спутников Каравана. У них обветренные лица моряков или альпинистов; они носят очень скромную потрепанную одежду, которая не привлекает к себе внимания и позволяет им слиться с массой портовых рабочих. Только опытный взгляд сыщика может опознать их в этом костюме.

Я веду себя как полицейская ищейка в этой странной незнакомой среде: я должен все видеть, обо всем догадываться, не привлекая к себе внимания.

Оба человека тоже окидывают меня коротким и цепким взглядом, как бы делая с меня моментальный снимок и закладывая его в память. Лишь только Папаманоли начинает говорить, как они начисто теряют ко мне интерес и отправляются на пристань, где несет свою вахту дежурный таможенник.

Собираются ли они одурачить меня как простофилю? Может ли Папаманоли оказаться мошенником? Нет, не думаю. И потом, не решил ли я твердо поставить на эту карту? Я должен теперь идти ва-банк, и малейшее сомнение меня погубит. Раз уж я взялся за такое сомнительное дело, нужно смириться с сопутствующим ему риском как с неизбежностью.

Папаманоли ведет меня в богатую часть города, где находится его церковь. Многочисленные приветствия, на которые священник отвечает елейным жестом, убеждают меня в его известности и подкрепляют мое первоначальное доверие.

На просторной церковной паперти несколько дам, которых он, видимо, исповедует, целуют ему руки, не отрывая от него восторженных глаз. Но он словно чего-то ждет: ни церковь, ни паства его сейчас не занимают. Я понимаю, что он привел меня на паперть не случайно: в этот час прихожане выходят из храма после традиционного молебна. Видимо, он надеется встретить здесь того, кого ищет.

Какая-то женщина устремляется к нему с сияющим лицом, и можно подумать, что они сейчас прилюдно бросятся друг к другу в объятия. Но, лишь только она приближается, как он перестает улыбаться и надевает маску холодного достоинства, и его отчуждение охлаждает восторженный пыл покрасневшей и смущенной дамы.

Это госпожа Катарина Дритца, жена председателя суда.

Она превосходно говорит по-французски, и Папаманоли просит ее быть нашим переводчиком. Это красивая тридцатилетняя женщина в самом соку, одетая с изысканной элегантностью, подобающей даме ее положения.

Она живет совсем рядом, и мы направляемся к ней. Просторный дом с лепным балконом, ворота с медным молоточком, стук которого гулко отдается под сводами. Служанка в кружевном чепчике и нарядном вышитом фартуке. В прихожей висят коллекция охотничьего оружия и оленьи рога. Большая гостиная на провинциальный лад с картинами, написанными маслом, часами под стеклянным колпаком, роялем, безделушками и бумажными цветами. Папаманоли ведет себя как дома, проходит первым в дверь, и дама находит это вполне естественным: он почтил ее своим присутствием, и она так счастлива!

Снова цветочное варенье: из роз, лилий, фиалок и т. д.

Я тотчас же прибегаю к услугам нашего добровольного переводчика, чтобы выяснить щекотливый вопрос о вознаграждении, ибо я не знаю, сколько нужно заплатить, чтобы не оскорбить достоинства моего преподобного посредника. Я начинаю издалека, но Папаманоли тут же без малейшего стеснения направляет разговор в практическое русло, как будто в его приходе работает собственная коммерческая служба. Дама тоже воспринимает это как должное. Тем лучше! Мы быстро приходим к согласию и, довольные тем, что важный вопрос улажен скорее, чем мы предполагали, начинаем болтать на фривольные темы и сплетничать о жителях города.

Госпожа Дритца неистощима в своем красноречии! Видно, что она неутомима и может говорить до скончания века. Ее законный супруг-судья, видимо, старый бирюк и молчун, от которого слова жены отлетают как горох от стены. Я же через двадцать минут чувствую себя вконец оглушенным и теряю нить беседы. Впрочем, мне все же удается вставить одну фразу: я подбрасываю ее в разговор, как полено в костер, зная, что госпожа Дритца позаботится об остальном.

— Я только что видел, — говорю я, — очень странного тощего человека, похожего на мумию, мумию Дон Кихота…

— Вот как! — тотчас же откликается моя собеседница. — Вы говорите о Караване. О! что за странная участь ему уготовлена!..

И она принимается рассказывать мне длинную историю, не забывая время от времени сжато излагать Папаманоли по-гречески тот же рассказ, который ему, конечно, прекрасно известен. Она бросает на него пламенные взгляды, и священник улыбается в ответ, покачивая своей благородной головой упитанного Христа и поглаживая свою шелковистую бородку.

У Каравана действительно необычная судьба: будучи привлекательным юношей, он случайно оказался в гареме султана, и сто пятьдесят женщин так ублажали, холили и ласкали его, что он навеки иссяк.

Я расскажу в свое время подробнее об этом сказочном приключении, достойном занять место на страницах «Декамерона».

И вот мы снова в доме госпожи Смирнео. Семейный обед обычно накрывают в Греции только после девяти часов вечера. Но благодаря тому, что перед обедом подают традиционные мезе [23], в то же время, когда во Франции пьют не менее традиционный аперитив, эта задержка не кажется тягостной.

Обед проходит очень весело при свете керосиновой лампы. Хозяйка дома проявила чудеса кулинарного искусства, чтобы у меня создалось приятное впечатление о кухне ее страны.