Там, где ты (ЛП) - Трамбл Дж. Х.. Страница 30
Иду по непривычно тихому дому: никакой посуды в раковине, никаких подушек на полу, никаких крошек на диване.
Мама в своей комнате. Ей в одиночку удалось перетянуть огромный матрас. Теперь одна его половина лежит на пружинной сетке, а вторая — на полу. Недалеко от мамы из рамы торчит пружина, нагнувшись в сторону высокого комода.
— Где ты был? — спрашивает она мягко, стоя на коленях и смотря на меня с пола снизу-вверх.
— Просто катался.
— Нужно было позвонить или ответить на мой звонок. Я переживала. С тобой всё в порядке?
Я пожимаю плечами:
— Что ты делаешь?
Мама вздыхает, потом засовывает за ухо выбившийся из небрежно собранного хвоста локон волос. Она оглядывает комнату так, словно видит её впервые, потом прислоняется спиной к раме кровати и приставляет крестообразную отвертку к винту.
— Убираю.
Мама сейчас занята тем, что уничтожает все следы болезни и смерти, которые медленно пропитывали её спальню в течение последнего года или около того. И начала она с кислородного компрессора и простыней. Теперь настала очередь поручня, прикрученного к раме кровати.
— Давай я, — говорю, забирая у неё отвёртку. Мама опускается прямо на попу и отклоняется назад, пока не упирается спиной в аквариум.
Я выкручиваю первый винт и кладу его на ковёр. Краем глаза вижу, как она разматывает из рулона, валяющегося на шезлонге, мешок для мусора. Потом она открывает шкафчик под аквариумом, вытаскивает из него всё содержимое и запихивает в мешок.
Второй винт наполовину выкручен, но я останавливаюсь и смотрю на неё какое-то время:
— Ма, что ты делаешь?
Уже открываю рот, чтобы спросить, что, по её мнению, будут есть рыбки, когда мой взгляд поднимается вверх и натыкается на пустой аквариум. Вокруг самых разных фильтров продолжает пузыриться вода, в потоке всё также плавают живые водоросли, но других признаков жизни нет. На влажном ковре возле аквариума я замечаю большой сачок. Молча кладу отвёртку на выступ рамы кровати и иду на кухню.
Мой отец в уходе за рыбками был очень щепетильным. Аквариум всегда был идеально чистым, вода — прозрачной, а рыбки — разноцветными и здоровыми. При первых признаках болезни отец отсаживал рыбку из аквариума и лечил её антибиотиками или другими лекарствами для рыб согласно поставленному лично диагнозу. Иногда рыбка выздоравливала, иногда — нет.
Когда становилось ясно, что рыбка не выживет, отец пересаживал её в пластиковый пакет с небольшим количеством воды и помещал его в морозильную камеру — он считал, что будет гуманнее заморозить её там до смерти, чем дать умереть от болезни.
Открываю дверь морозильной камеры. На полке лежит большой четырехлитровый полиэтиленовый пакет. Через прозрачные стенки видны плавники и глаза тридцати или около того рыбок, уже ставших частью бесформенного куска льда.
Закрываю дверь и бросаюсь к кухонной раковине — меня тошнит.
Потом достаю в гараже садовый шланг. Выключаю в спальне все фильтры, затем бросаю один конец шланга в аквариум, а второй тяну через всю комнату. Открываю окно, поднимаю сетку от насекомых и вытягиваю воздух из шланга так, как делал это отец много раз. Когда вода, булькая, приближается к моим губам, я свешиваю конец шланга из окна вниз и даю возможность воде под давлением воздуха вытечь из аквариума через шланг наружу.
Пока из аквариума выкачивается вода, беру мешок с мусором и засовываю его в контейнер в гараже.
Мы с мамой не говорим ни слова.
Когда боковой поручень снят, мы засовываем пружину обратно в раму, а потом укладываем сверху матрас.
Мама проводит рукой по его поверхности. На строчке матраса со стороны отца темнеет пятно, может, это кровь от плохо сделанного укола или же просто из пореза. Я не знаю. И не хочу знать.
Почувствовав себя вдруг совершенно вымотанным, усаживаюсь прямо на пол. Беру с прикроватной тумбочки небольшой блокнот и кручу его в руках, не осмеливаясь открыть.
— Почему ты вышла за отца замуж? — спрашиваю я. — То есть, я знаю, что ты была беременна, но ты не была обязана за него выходить.
Мама делает глубокий вдох, медленно выдыхает, а потом ложиться спиной на постель. Голые стопы свисают с края.
— Он был красивым, очаровательным и ребячливым, как мальчишка. Он был из хорошей семьи. У него было хорошее будущее. — Мама пожимает плечами. — И он просил меня выйти за него замуж.
— Ты жалеешь о том, что сделала?
— Не знаю. Иногда мне кажется, что я была для него действительно плохой партией. Не то, чтобы я была плохой женой и делала недостаточно, нет. Не знаю. Может, я делала слишком много? Сначала он был любимым ребёнком в своей семьей, а потом стал моим ребёнком. Мне кажется, что я слишком охотно брала в руки поводья, когда он сидел, сложа руки, принимала сама решения, была для тебя и мамой, и папой. Может, если бы я этого не делала, то это делал бы он.
— Ты его ненавидела?
— Ого! Так вот что ты думаешь?!
— Точно то же, что и те рыбки в морозилке.
Мама замолкает и с силой сгибает пальцы на ногах. Потом тяжело вздохнув, резко их выпрямляет.
— Я не должна была этого делать. Да, возможно, я его ненавидела. Или же, возможно, я ненавидела ту, в кого я превратилась после замужества. Он был похож на ребёнка. Думаю, именно из-за этого я влюбилась в него в самом начале. Я была нужна ему. Я заботилась о нём. Возможно, его это обижало, хотя у него и не было выбора, а я обижалась на него, потому что он меня за это не любил.
— Он любил меня?
Мама перекатывается на живот, устраивается ко мне лицом, кладёт подбородок на кулак и долго на меня смотрит.
— Да. Конечно, он тебя любил.
Мне хочется ей верить.
— Можно дать тебе совет? — спрашивает она. — Никогда не женись на человеке, который любит себя больше, чем тебя.
Мне на глаза наворачиваются слёзы.
— Ну, что ты, мой мальчик! — она поднимается с кровати, садится рядом на пол, но не касается меня. — Ник — милый парень. Но он не подходит тебе. Встречайся с ним, проводи хорошо время, но не повторяй моей ошибки. Когда в твоей жизни появится твой человек, всё будет совершенно по-другому. Вот увидишь! И на меньшее не соглашайся.
Когда я, наконец, заканчиваю реветь, мама находит в гараже деревянный молоток. Мы вместе снимаем поручни, установленные в душе год назад. Вместе с ними отлетает несколько кафельных плиток. Мы чувствуем себя хорошо.
Интересно, что подумают тёти, когда увидят устроенный погром. И вдруг ловлю себя на мысли, что мне плевать. У них больше нет права принимать решения в этой семье.
Глава
18
Эндрю
Голова раскалывается, в глаза будто насыпали целый мешок песка, и в мозгах такая мешанина, что при решении задач на доске, я раз за разом теряю мысль. За спиной раздаётся хихиканье. Я делаю глубокий вдох и пишу:
3x2+ 8x + 4
Я собираюсь показать, как раскладывать уравнения на множители путем группировки, но хихиканье настолько громкое, что его дальше просто невозможно игнорировать.
Я поворачиваюсь и опираюсь на алюминиевый поручень под доской. Стивен Ньюмен снял кроссовок и теперь засовывает ногу в носке под бедро Кристин Марроу. Она шлёпает ладошкой по его ступне и хихикает, пока я разглядываю их без капли веселья.
— Мистер Ньюмен, — рявкаю я.
Он убирает ногу и делает преувеличенно внимательный вид. Это раздражает. На лице Стивена появляется фальшивое выражение сожаления, но, когда хохот вокруг усиливается, он тоже расплывается в глупой и широкой улыбке.
— Какое решение задачи вы предлагаете? — спрашиваю я, постукивая маркером по доске.
— Думаю, я бы приказал себе заткнуться и выметаться из класса, — отвечает он, имея в виду совершенно другую задачку. Снова хихиканье.
А они меня хорошо изучили.
— Тогда заткнись и выметайся, — говорю я.
Он встаёт, идёт к двери, прижав руки к бокам и опустив голову, всем своим видом показывая, что ему очень стыдно. Но я даже не сомневаюсь, что этот ребёнок ни разу в своей жизни не чувствовал и капли стыда. Однако, он знает правила игры.