Распознавание образов - Гибсон Уильям. Страница 21

Эти люди зарабатывают на жизнь, увлеченно изучая механизмы привлекательности, и Кейс завидует их молодому энтузиазму. Неужели и она когда-то была такой же? Вряд ли. Свой первый контракт, сразу после института, она подписала в Сиэтле, с фирмой, производящей спортивные велосипеды. Потом были коньки, кроссовки... Талант, который Бигенд назвал «укрощенной патологией», влек ее по жизни, определяя места работ и обеспечивая относительно безбедное существование. Она привыкла считать, что просто плывет по течению, но сейчас ей становится ясно, что это путь наименьшего сопротивления. Что в общем-то неудивительно: любое течение выбирает такой путь. А куда этот путь может привести?

– В болото, – говорит она вслух.

Человек, следующий параллельным курсом, испуганно оглядывается. Молодой, очень симпатичный азиатский парнишка. Кейс улыбается – мол, все в порядке. Он хмурит брови и ускоряет шаг. Приостановившись, она смотрит ему вслед. Черный кожаный пиджак, похожий на шоферскую куртку; швы прострочены серой ниткой, как у старого классического чемодана. А в руке у него как раз такой чемоданчик, сделанный из телячьей кожи и отполированный до красно-коричневого блеска. Этот цвет напоминает Кейс стариковские ботинки под вешалкой в доме, где умер ее дед. Она провожает парнишку взглядом – с сожалением, даже с грустью. Это чувство не романтическое, а скорее урбанистическое: тысячи незнакомых лиц, возникающих на мгновение, чтобы исчезнуть навсегда. Такого сожаления Кейс не ощущала уже очень давно, и вот сейчас оно снова вернулось – наверное, приближается некий поворотный момент, когда не знаешь, как поступить, и нуждаешься в поддержке.

Меняется даже отношение к фрагментам. Марго говорила, что фрагменты – это хобби. Но у Кейс не бывает хобби. Бывают одержимости. Альтернативные миры, куда можно сбежать. «У фрагментов нет названия, – сказала Марго, – поэтому ты их любишь. Это как с эмблемами на вещах». Марго знает об аллергии на ярлыки: однажды она обратила внимание на отсутствие у Кейс бытовой техники известных фирм, и той пришлось признаться, что дело не в экономии.

Азиатский парень уже успел затеряться в толпе; Кейс вглядывается, но не может его различить. Она поднимает руку, смотрит на клон «Кассио». Пора возвращаться назад, к «Синему муравью» и Доротее.

Третий этаж. Стоунстрит сидит на старом месте; костюм его столь же изысканно измят. Правда, на этот раз цвет костюма серый, а рыжие волосы зачесаны на другую сторону. Он курит сигарету и лениво листает какой-то документ в розовой папке с клеймом «Синего муравья».

– Здравствуйте, милочка! Спасибо за субботний ужин, спасибо, что составили нам компанию. Как добрались домой?

– Нормально. По пути еще остановились выпить – где-то в баре, в Кларкенуэлле.

– А, это улучшенная версия нашего района. Квартиры там просто замечательные. О чем вы говорили, о работе?

– Да нет, не о работе. Мы говорили о фрагментах. – Кейс внимательно следит за выражением его лица.

– Фрагменты? Какие фрагменты? – Он поднимает голову, словно испугавшись, что упустил нить разговора.

– Видеоклипы в сети. Какой-то неизвестный фильм выставляют в интернет по кусочкам. Знаете, о чем я?

– А, это...

Что именно он знает?

– Елена сказала, что вы звонили, интересовались фирмой «Транс».

– Да.

– Довольно известная концепция – распространение из уст в уста. Мы и сами толком не знаем, чем они занимаются. Где вы о них слышали?

– От кого-то в баре.

– Сам я в это не влезаю. Фирмой управляет моя двоюродная сестра. Хотите, я вас познакомлю?

– Бернард, мне просто было любопытно. А где Доротея?

– Должна прийти с минуты на минуту. Тяжелая женщина, да?

– Я ее почти не знаю. – Кейс поправляет прическу перед зеркальной панелью и садится за стол. – Хьюберт еще в Нью-Йорке?

– Да, на переговорах с корпорацией «Мерсер».

– Я его однажды там видела. В здании «Мерсера». У них внизу есть бар, он там разговаривал с собакой Кевина Бэйкона.

– С собакой?

– Да, там был Кевин Бэйкон со своей собакой. И Хьюберт с ней разговаривал.

– Хм, не знал, что он любит животных.

– Животных знаменитостей. И потом, с самим Кевином Бэйконом он даже не поздоровался, говорил только с собакой.

– Что вы о нем думаете?

– О Кевине Бэйконе?

– О Хьюберте.

– Вы серьезно?

Стоунстрит поднимает голову, смотрит на нее.

– Отчасти.

– Скажем так: я рада, что это контракт, а не постоянная работа.

– Гхм...

Бернард озадаченно морщит лоб, но тут в комнату входит Доротея, затянутая в нешуточные черные бизнес-доспехи от «Армани». У Кейс мелькает мысль, что этот наряд – своеобразный протест против моды. Лучше всего он подошел бы для ритуальной казни.

– Доброе утро. – Доротея поворачивается к Кейс. – Как ваше самочувствие?

– Спасибо, прекрасно. А ваше?

– Вы же знаете, мне пришлось слетать во Франкфурт к Хайнцу. (Типа по вашей милости.) И маэстро опять оказался на высоте. Кстати, Хайнц очень хорошо отозвался о «Синем муравье». Слышите, Бернард? Он сказал, что это как глоток свежего воздуха.

Доротея глядит на Кейс с улыбочкой. Стерва.

Кейс улыбается в ответ.

Доротея садится рядом со Стоунстритом; в руках у нее очередной конверт с катушками.

– Хайнц нарисовал эмблему прямо при мне. Большая честь – наблюдать, как маэстро работает.

– Покажите.

– Да, конечно.

Доротея не торопясь разматывает веревочку, засовывает пальцы в конверт и вынимает картонный квадрат формата А4, как и в прошлый раз. На картонке нарисован Мишлен в одной из своих ранних, наиболее тошнотворных ипостасей – не сегодняшняя раздутая нидзя-черепашка без панциря, а пожилое пресыщенное существо с сигарой, похожее на мумию со взбухшими ногами.

– Бибендам, – произносит Доротея.

– Это что, ресторан? – удивленно спрашивает Стоунстрит. – На Фулхам-роуд?

Он сидит рядом с Доротеей и не видит, что нарисовано на картонке.

Кейс едва сдерживает крик.

– Ой, – говорит Доротея. – Как же я дура. Это ведь другой проект.

Бибендам отправляется обратно в конверт.

Доротея извлекает новый дизайн эмблемы, несколько секунд держит его перед Кейс, а потом с какой-то небрежностью показывает Бернарду.

Бывший сперматозоид-шестидесятник превратился в нечто кометообразное, размытую и более энергичную версию существующей эмблемы, которой уже более десяти лет.

Кейс безуспешно пытается открыть рот и что-то сказать. Откуда Доротея узнала? Кто ей сказал?

Пауза затягивается.

Рыжие брови Стоунстрита медленно ползут вверх – миллиметр за миллиметром, – изгибаясь вопросительными дугами.

– Ну?

Бибендам. Это его имя. И еще так называется ресторан в обновленном «Домике Мишлена», который Кейс, разумеется, обходит за три квартала.

– Кейс, вам нехорошо? Хотите выпить воды?

Впервые она увидела Бибендама во французском журнале, когда ей было шесть лет. Ее вырвало прямо на страницу.

– Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов.

– Простите?..

В голосе Стоунстрита звенит беспокойство, он начинает вставать.

– Все в порядке, Бернард. – Кейс изо всех сил вцепляется в край стола.

– Принести вам воды?

– Нет, не надо. Я имею в виду новый дизайн. Он подойдет, все в порядке.

– Вы так побледнели... Как будто увидели призрака.

Доротея ухмыляется.

– Я... просто... Это работа Хайнца. Она меня... потрясла. – Кейс пытается сложить губы в улыбу.

– В самом деле? Ну, это просто замечательно!

– Да, – кивает Кейс. – Но мы ведь с вами закончили, да? Теперь Доротея вернется к себе во Франкфурт. А я вернусь в Нью-Йорк. – Она неуверенно встает, держась за спинку стула. – Если можно, вызовите мне машину.

Она не хочет смотреть на Доротею. Вот кто сделал сегодня резкое движение. Один-ноль, Доротея выиграла. Потрясение очень глубокое, не идет ни в какое сравнение с вторжением азиатских шлюх. Это гораздо хуже. Очень мало людей знает об истинном масштабе ее фобии, и еще меньше – о конкретных эмблемах, вызывающих болезненную реакцию. Ее родители, несколько психиатров, самые близкие друзья, максимум трое бывших любовников. Больше никто.