Т-34. Выход с боем - Лысёв Александр. Страница 42

Немецкое наступление вскоре сначала забуксовало, а потом и вовсе остановилось. Между тем свою роль оно сыграло – почти до конца зимы спесивые до той поры янки зализывали раны, не предпринимая на их участке ничего серьезного. Зато, по полученным сведениям, с востока опять поперли вперед русские. Сохранившие боеспособность танковые соединения начали спешно перебрасывать обратно. Потрепанный батальон Штиглера, числом своим чуть больше взвода, остался на западе прикрывать свой сектор обороны за линией Зигфрида…

Наступила весна 1945 года. Сомнений, чем закончится война, давно уже не оставалось ни у кого. Но Штиглер и его танкисты были уверены в одном так же твердо, как и вначале: что бы ни случилось, они должны выполнять свой долг до самого конца. Тем более что до него уже оставалось совсем немного, по-видимому…

Их перебрасывали с места на место, как пожарную команду. С линии Зигфрида они опять поехали на восток, останавливать очередное советское наступление. В Силезии батальон был уничтожен почти полностью. Выбравшиеся с поля боя пешим порядком экипажи снова посадили в присланные танки, только что сошедшие с конвейера. Через неделю, пытаясь деблокировать немецкие окруженные части, они угодили в котел сами. Оставшуюся без топлива машину вскоре пришлось привести в негодность. Вышли втроем каким-то чудом – Штиглер, Руди и Ульрих. На этот раз за танками пришлось отправляться самим в западную часть стремительно сокращавшейся территории германского рейха. При получении очередной «пантеры» Руди нанес на борт по сохраненному при себе трафарету их неизменный символ – две тянущиеся друг к другу когтистые кошачьи лапы. Ульрих с невеселой усмешкой высказал предположение, что при нынешнем положении дел трафарет еще может пригодиться им не один раз. Штиглер покачал головой и промолчал.

Сейчас союзники наступали по всему Западному фронту. Туда их и направили в составе сколоченного на скорую руку танкового подразделения прямо из полуразрушенных заводских корпусов. Давно осталась позади западная германская граница. Вермахт сдавал один город за другим. Сказывалось чудовищное превосходство противника в материальных ресурсах. На головы немецких солдат и мирного населения беспрерывным потоком сыпались бомбы и снаряды. Время разбираться, отчего так произошло и кто во всем этом виноват, наступит позже. А сейчас гауптман решил для себя, что нужно продолжать сражаться. И был искренне убежден, что ему как солдату упрекнуть себя не в чем…

В один из редких дней затишья экипаж грелся под апрельским солнышком на броне своей уже видавшей виды и этой очередной «пантеры». Ульрих пошутил, что американцы, наверное, не наступают лишь потому, что им не подвезли вовремя солнцезащитные очки и крем от загара. Руди углем подрисовывал на броне двум кошачьим лапам стершиеся когти. Последняя партия краски оказалась чрезвычайно низкого качества. Впрочем, теперь у них не было краски вовсе. Штиглер хмыкнул – все это было символично и очень грустно.

Через пару дней, опять отступая, они встретили под взорванным виадуком автобана заросшего щетиной, смертельно уставшего саперного офицера в запыленном мундире. Разговорились. По рукам пошла гулять фляга с отвратительным по качеству шнапсом. Делая маленькие глотки, когда подходила его очередь, сапер рассказывал, как накануне, не имея средств подорвать дорожную развязку в двадцати километрах западнее, он от отчаяния приказал своим солдатам перевесить таблички с указателями. Ходили слухи, что наступление американской бронетанковой дивизии оказалось задержано таким образом почти на сутки – безнаказанно шпарившие последнее время прямо по автобанам янки просто укатили не в ту сторону. Штиглер улыбнулся краешком рта и посмотрел на сапера. По тому было непонятно, шутит он или говорит серьезно…

Впрочем, они могли сколько угодно иронизировать над противником. Все равно неоспоримым фактом оставались его успехи и превосходство над ними. Уже, пожалуй, во всем.

В самом конце апреля остатки танкового батальона по восстановленному ночью и чудом уцелевшему до утра мосту переправились на восточный берег Эльбы. Получили обрывочные известия, что Берлин сражается в полном окружении. Затем связь и централизованное управление были утрачены окончательно. Некоторое время они колесили просто наугад. Для немцев разворачивался последний акт драмы под названием «Вторая мировая война». Никто уже не знал толком общей обстановки. Перемешались разрозненные остатки боевых частей, тылы и огромные массы беженцев. Штиглеру доложили, что в баках его трех уцелевших «пантер» осталось горючего на пару десятков километров. Такая же ситуация была с топливом на двух грузовиках снабжения. Боекомплект был израсходован на три четверти. Это было все, что называлось танковым батальоном и передвигалось до настоящего времени организованной колонной под его командой. Заправщики отсутствовали. Дальнейших приказов не поступало. Гауптман разместил свою технику на лесной опушке у дороги.

Совершенно удивительной в этой обстановке оказалась их встреча с еще одной потрепанной танковой колонной, расположившейся с другой стороны этого же перелеска. Штиглер увидел знакомую фигуру, двигавшуюся в их сторону раскачивающейся кавалерийской походкой. Окликнул, не веря своим глазам:

– Paul!

– Kurt…

Перед Шитглером стоял его старый сослуживец риттмайстер Боймер. Они проговорили больше часа. По иронии судьбы, Боймер располагал также только тремя уцелевшими «пантерами». Теснимые русскими, они отступили сюда из района южнее Берлина. Ни топлива, ни снарядов у риттмайстера уже не было. Его танки встали. Обсудили общую обстановку. Отвинтив крышку от фляги и сделав большой глоток, Боймер, поморщившись, признался откровенно:

– Es ist das Ende [22].

И передал флягу Штиглеру. Тот подержал флягу в руке, поглядел на нее задумчиво, согласно кивнул и тоже выпил…

Они еще не знали, что оказались в расположении 12-й германской армии генерала Вальтера Венка. Той самой армии, что должна была, согласно отчаянным приказам из доживавшего свои последние дни бункера фюрера, пойти на прорыв и деблокировать окруженную столицу рейха. Не знали, что на данный момент, ко всеобщему удивлению, Венку, повернувшему на восток, удалось дойти до предместий Потсдама и соединиться с частью сил 9-й армии генерала Теодора Буссе. Дальше контрудар на Берлин забуксовал. Теперь немецкие заслоны удерживали натиск русских, а тыловые колонны отступали, уводя снова на запад сотни тысяч немецких беженцев. Не знали они также, что за их спинами Западный фронт практически открыт, а остатки всех германских сил сражаются против русских. Не знали и не могли знать, как по лесным и полевым дорогам всю эту массу людей и техники без разбора безжалостно перемалывали советские штурмовики и «катюши», давили гусеницами танки. Немецкие части в большинстве своем еще продолжали сражаться, вопреки всякой логике. Впрочем, логика у большинства сводилась к одному – не угодить в плен к русским, а прорваться и сдаться западным союзникам. Шансов у этого сопротивления не было. Скоро неминуемо должна была начаться агония…

Однако сейчас в этой обстановке даже шесть потрепанных в боях немецких танков представляли собой довольно значительную силу. Их заметили. На дороге остановилось несколько штабных автомобилей. По полю к Штиглеру и Боймеру бежал адъютант. За несколько метров перешел на шаг и, вопреки введенному Гитлером и в вермахте тоже после покушения 20 июля 1944 года партийному приветствию вытянутой рукой, четко по-армейски взял под козырек. (Вскоре Венк своим приказом по армии вернет старое приветствие):

– Herren Offiziere… [23]

Их пригласили проследовать к легковым машинам. Стоявшего у открытой дверцы Венка Штиглер узнал сразу. Они когда-то служили вместе до войны и в самом ее начале. Не оправившийся до конца от тяжелых травм, полученных в автокатастрофе несколько месяцев назад, до предела вымотанный генерал тем не менее держался спокойно и твердо. Правда, непонятно, узнал ли гауптмана он, но это было в тот момент совершенно неважно.