Желтый дьявол (Том 2) - Мат Никэд. Страница 29

— Тащи его сюда.

Партизаны бросаются искать Смирнова. А он, пользуясь свободным временем, у ручейка разделся, разлегся на солнышке, и нет ему дела до каких-то американцев.

— А ну их!

— Возный приказал.

Смирнов, что-то ворча, встает и с явным недовольством начинает одеваться.

— Принципы американского народа, — это прежде всего принципы гуманности и миролюбия — говорит майор Ходжерс.

Он напрягается, чтобы вложить в свои слова побольше чувства.

Он напрягается очень, ибо американцу говорить с чувством не так-то легко. Но дипломатия вообще вещь не легкая…

— Насчет миролюбия говорит, — попросту переводит Смирнов.

— Что ж, скажи им, что мы тоже не прочь — отвечает Возный. Пусть только не мешают.

Смирнов что-то говорит по-английски, делая огромнейшие паузы. По-видимому, недостающие в его лексиконе слова он заменяет другими, более или менее схожими.

Мистеры укоризненно качают головами. Затем Ходжерс опять напрягается и произносит:

— Американский народ согласен во всем идти вам на встречу. Мы дадим вам обмундирование, галеты, медикаменты…

— Снабжать нас обещают, — переводит «переводчик».

— Что ж, и это хорошо. Спроси, бесплатно или за деньги.

— …Мы просим только не беспокоить средства сообщения, — продолжает Ходжерс. — Не разрушать дороги, не взрывать поездов…

— Говорит, чтобы мы в сопках сидели и поездов не трогали — объясняет Смирнов.

Партизаны хохочут. Возный:

— Тише там! — К переводчику:

— Скажи им, что мы не будем трогать участка дороги, охраняемого американскими войсками, только при том условии, если на этот участок не будут допущены Калмыков и прочие. Если поездами не будут пользоваться наши враги для передвижения своих войск.

— Американские экспедиционные войска примут все зависящие от них меры… — заявляет Ходжерс.

— Тогда пусть дают галетов! Мы согласны!

Мистеры оживленно переговариваются. Видно, что они в восторге от достигнутых результатов.

Ходжерс выпячивает грудь и начинает произносить, по-видимому, весьма содержательную и прочувствованную речь.

Переводчик, вначале прислушивающийся, скоро машет рукой:

— Одним словом, приветствует нас, — дает он конспект речи майора.

Майор же, сам расчувствовавшийся от своей речи, опускает руку в карман, что-то ищет, пока, наконец, не вытаскивает чистенький новенький доллар.

Переводчик настораживается.

— От имени американского народа примите этот доллар в знак нашей дружеской поддержки и миролюбия.

— Подарочек вам, товарищ Возный, в память, значит.

— Скажи спасибо. Только что же им в обмен дать? Эй, ребята, кто там! Нарви цветов для американцев.

Человек десять партизан бросаются рвать цветы.

Ходжерс, закончивший свою торжественную речь, садится на пень. В эго время один из партизанов кладет ему на колени огромную охапку полевых цветов.

Возный к переводчику:

— Вот. Скажи им, что это от нас. Тоже в память. Непонятно и долго вымучивает переводчик, но видно что все мистеры «растроганы»…

— Я вам сказал, — говорит Ходжерс на обратном пути своим спутникам. — Это самый глупый народ. Я всегда был уверен в их миролюбии.

И с облегчением майор Ходжерс зажимает предохранитель своего кольта.

5. Тайна маски

В комнате Ильицкого в американском штабе Ольга. Разговор вполголоса:

— Майор Ходжерс остался очень доволен переговорами. Буржуи братаются с партизанами.

— Интересно, что из этого получится.

— О! Американцы всегда умеют оценить положение. Они…

Кто-то, легко постучав, открывает дверь.

— Простите, мне к генералу Грэвсу.

— Генерал только что уехал… — Ильицкий не договаривает. Вошедший в упор смотрит на Ольгу. Ольга на него. Потом:

— Андрей!

— Ольга!

— Вот неожиданность!

— Откуда?

Они пожимают друг другу руки. Ольга к Ильицкому:

— Это Дроздов, мой земляк. Будь знаком.

— Что же вы тут к генералу Грэвсу? — с удивлением спрашивает Ильицкий, пожимая протянутую ему руку.

Дроздов наклоняется к обоим и полушепотом:

— Дела ВЧК.

— А! Вот оно что. Как же вы познакомились с генералом Грэвсом?

— Через Таро. Я с ним тяну тут волынку насчет одного документа.

— Документа? — восклицает Ольга.

— Да. Документа, касающегося белых. Одна половина его уже имеется у меня, и я хочу при помощи японцев разыскать другую.

Ольга порывисто хватает его за руку.

— Значит, человек в маске это ты?

— Откуда ты знаешь?

— Один наш парень тебя уже выследил. Вторая половина документа имеется у него.

— Как? В самом деле?

— Да, да.

— Тогда нечего мне тут с Грэвсом возиться. Едем к твоему парню.

Все в восторге: наконец-то тайна документа будет раскрыта.

Глава 19-ая

КОРЕЙСКИЙ ОТРЯД

1. Кимы

— Сколько у вас Кимов, — оборачивается Штерн, передавая приказ начальнику Корейского отряда.

— Много, товарищ Штерн! — Тот улыбается.

— Как у нас Ивановых, — смеется Баев.

— Дрались вы хорошо, товарищ Ким… — Штерн повернулся к нему совсем, — как настоящие партизаны-революционеры… Только… учить вас надо, дела военного совсем не знаете…

— Верно, товарищ Штерн…

— Ну, дело поправимо — я вам инструктора дам. А вот насчет политического просвещения вы уж сами как-нибудь наладьте работу, а с чем не справитесь — вот вам верный помощник… — Штерн на Баева.

— Я уж сговорился с товарищем Харитоновым.

— Ну, и хорошо.

— У нас это дело теперь наладится… — Ким запнулся.

— А что? — Штерн на него.

— Один кореец из наборщиков достал нам шрифт… — бронза Кимовых скул засияла: — газету свою будем выпускать…

— Хорошо… Только откуда этот кореец, наборщик?..

— Из Владивостока… Да и в Сеуле он работал, свой.

— Надежный?

— Совсем… Я даже явку на его брата в Никольске устраиваю…

— Ну, твое дело…

Губы младшего Кима оттопырились, и за кисточкой, обмакиваемой в тушь, они то раздвигаются, то вытягиваются, описывая соответствующие эллипсы и дуги такие, что ложатся на лист корейской партизанской газеты. Ким младший ее иллюстрирует карикатурами на японцев…

— У-у, макака… — выдувает Ким из трубообразно сложенных губ. А потом:

— Не нравится мне Цой… — тихо по-корейски добавляет он. — А ты его еще назначил начхозом отряда…

— Он дрался с японцами, как пантера… Что ты на это скажешь? Он принес нам типографию… — разве это мало?

— А все-таки… что то он не умеет глядеть на солнце…

— Ты очень недоверчив, брат.

— А разве это плохо?..

— Знаю…

— Когда среди наших бедных рабов столько предателей…

— Знаю…

Цой дрожит, прижимается к пряслу — глаза мутнеют, и где-то внутри их чуть блеснул свет и потух… — боком протискивается в калитку и пропускает мимо себя телегу, на которой сидит возница отца Павла. — А потом вдруг как-то неожиданно кричит:

— Эй, ты, слепой. Что не смотришь… — и к вознице — толкает его кулаком в грудь, потом дергает его и, покрутив еще рукою в воздухе, плюется.

Тот выезжает из двора анучинского попа и спускается в долину на Никольский тракт.

Цой идет к отцу Никодиму.

— Моя нада вози хлеба… — кричит он попу в окно со двора, — телега нада… штаба приказал… — бери моя…

И идет под навес к дрогам.

Поп раскрывает рот и хочет выругаться совсем не по-святому, но чья-то мягкая ладонь ему на рот….

— Успокойся, отец Никодим… за терпение бог воздаст вам сторицею, — отец Павел сзади.

— Угу… Э-э… — урчит отец Никодим, ничего не понимая.

А за околицею, уже на тракту, далеко за Анучино, возница копошится у себя за пазухой, а потом вынимает оттуда маленький комочек бумаги. Развертывает его. Читает. Злобный огонек в глазах, а глаза в сторону Анучино…