Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения. Страница 37
Но в чем-то мы с ним были похожи: я так остро нуждалась в его руках, что легко поверила в ту иллюзию, что он для меня создал — радовалась, когда наутро он перевез меня в свою квартиру, а вечером открыл бархатную коробочку и вновь попросил моей руки, стоя на коленях посреди моих не разобранных коробок…
— Мы не укладываемся в эфирное время, — девушка редактор отрезает меня от Славиного взгляда, загораживая спиной единственного, кто не предал меня в тяжелую минуту. — Без второго выпуска не обойтись.
Я предчувствовала. Догадывалась, что они захотят растянуть передачу, ведь узнать подробности из жизни миллионера Громова удается нечасто.
— После рекламы немного поговорим о свекрови, о свадьбе, а завтра перейдем непосредственно к детям, — словно это давно решенный вопрос, ставит меня в известность девушка, не забывая добродушно улыбаться.
— С чего вы взяли, что я соглашусь? — подаюсь вперед, жестко спуская ее с небес на землю. Их рейтинг — последнее что меня интересует. Свою часть договора я выполнила — поведала миру о том, что никогда не должно было стать достоянием общественности и теперь жду ответных действий. — Уговор был лишь на один выпуск. Вы даете мне шанс увидеться с адвокатом, я на протяжении сорока пяти минут отвечаю на ваши вопросы…
— Но мы не обещали, что он возьмется за ваше дело. Так что, предлагаю пересмотреть условия — еще один выпуск и Егоров решит вашу проблему с детьми. Уж поверьте, после такой рекламы, когда вся страна обсуждает ваш развод, нам не составит труда заставить его вам помочь…
ГЛАВА 16
Слава
Самое страшное в жизни — опоздать. Не успеть вовремя произнести важные слова и, стоя на перроне, наблюдать, как дорогой вам человек запрыгивает в вагон, махая на прощание изящной ладошкой. Улыбается, даже не подозревая, что мчащийся на всех парах состав никогда не довезет его до пункта назначения…
Жизнь наказывает меня ежедневно: с той самой секунды, когда Лиза вручила свое сердце моему лучшему другу, я только и делаю, что борюсь с собой, усилием воли заставляя себя оставаться в стороне. На расстоянии вытянутой руки, которое никогда не сократится, ведь этот метр по моим меркам больше походящий на пропасть — непреодолимая дистанция на пути к женщине, принадлежащей другому.
— Во сколько обошлось торжество? — блиц — опрос от Смирнова надоел даже мне. Не удивительно, что Лиза не пытается скрывать свое раздражение, сухо отвечая на нескончаемый поток глупых утомительных вопросов: «Платье какого дизайнера было на вас надето?», «Кто из членов вашей семьи присутствовал на празднике?», «Кто из звезд выступал на свадьбе?». Бред. Очередная порция горячих подробностей из жизни олигарха, чтобы вечером утомленным домохозяйкам было чему позавидовать, сидя на своих кухнях, размером со спичечный коробок. Запомнят лишь цифры, под которыми и потонут все переживания матери, отчаянно стремящейся отстоять свои права.
— Это уже давно не является секретом, — опускает глаза в пол, вновь принимаясь крутить кольцо на своем пальце. Ее свекровь любит кичиться подобными вещами — ее воля, непременно создала бы блог, в котором расписывала каждую свою трату.
— Порядка двух миллионов, — устало выдает Лиза, стараясь незаметно взглянуть на часы, уже порядком устав от всего, через что ее заставили сегодня пройти. Через что заставил ее пройти Громов, загнав в угол единственную женщину, сумевшую вопреки здравому смыслу пронести через года свои чувства.
— Рублей? — Филипп и сам посмеивается над абсурдностью своего вопроса, и уже привлекает внимание зала к свадебным снимкам. Боже… Я и забыл, насколько красива она была, в этом кружевном платье с оголенной спиной. Горячая нежная кожа, которой мне так хотелось коснуться, когда я кружил с ней по залу, наконец, получив давно обещанный мне танец.
— Вы были свидетелем на их свадьбе, — ведущий, постоянно мечущийся по студии, все больше поражает меня своей неспособностью оставаться на одном месте больше минуты. Он крутит в руках планшет с логотипом программы и становится рядом, вынуждая меня повернуться и перестать смотреть на Лизу. А я делаю именно это — смотрю здесь и сейчас, как быстро сменяются эмоции на ее лице, заставляя меня сжимать кулаки, когда щеки женщины становятся мертвенно-бледными, и выдыхать, когда уголки ее губ еле заметно ползут вверх, давая понять, что это воспоминание ей приятно. Смотрю. Ведь в этом мне нет равных, у меня большой стаж наблюдения со стороны.
— Что вы подарили молодоженам?
Важный вопрос, не поспоришь. Боюсь, зрители не смогут уснуть без такого ценного знания.
— Оплатил месяц проживания на вилле на одном из Сейшельских островов, — наверняка поражаю умы зевак, прильнувших к экрану, своей щедростью, хоть сам никогда не придавал значения деньгам. Возможно, это слишком дорогой подарок для друга, но ничтожно малый для любимой женщины. Я бы отдал все, что имею, если бы это гарантировало ее счастье.
— Почему у меня нет таких знакомых? — Филипп смеется, отвернувшись к оператору, но едва сдержанный смех в зале сходит на нет, продолжает свой перекрестный допрос.
— Вы с мужем оценили такой щедрый жест?
— Конечно, — отзывается Лиза, завладев вниманием Смирнова, и это тот редкий случай, когда ее взгляд теплеет. Так бывает с каждым, перед чьим взором проносится один из самых светлых периодов в жизни. — Мы вернулись раньше, но те две недели для меня стали особенными.
А для меня они стали откровением. Я вдруг осознал, что пусть и не рядом со мной, но если ее глаза сияют, мои загораются в ответ.
С самого утра валит снег. Белые, мягкие снежинки мгновенно усыпают коротенький полушубок, наброшенный на Лизины плечи, оседают в ее волосах, и отчетливо виднеются на бутонах красных роз, составляющих букет невесты. Она прекрасна. Свежа, решительна и, несмотря на огромное количество гостей, совершенно спокойна. Возможно, уверенности ей прибавляет мужская ладонь, обхватившая ее тонкую талию.
Стоит в дверях загса с кольцом на безымянном пальце, с уже привычной улыбкой, с румянцем, который непременно окрашивает ее щеки в минуты волнения, а я вдруг ловлю себя на мысли, что за год нашего с ней знакомства, я никогда не видел ее такой… Солнечной. Светится изнутри, озаряя улицу, и заставляет зимнюю унылую природу оживать под лучами ее магического блеска…
— Поздравляем! — скандирует толпа, подбрасывая в небо рис и нежные бархатистые лепестки, своим шумом нарушая дневной покой московской улицы.
— Прощай, — так и не слетает с моего языка, но совершенно точно не остается незамеченным — серые глаза уже находят мои, и я еле заметно киваю, поднимая вверх большой палец. Самое странное прощание с девчонкой из лифта, сумевшей забраться в мою голову, обосноваться в мыслях и захватить мою душу.
Нужно улыбаться. Как можно шире, не обращая внимания на ноющую боль за грудиной, чтобы ни у одного человека не возникло сомнений, что я искренне рад происходящему на моих глазах действу… Что мне не хочется ничего громить, и я не мечтаю вырвать ее из чужих объятий, чтобы увезти как можно дальше. Туда, где мой друг никогда до нее не доберется, и единственное, что сможет выбить ее из колеи — поломка чертового каблука на любимых туфельках.
— Где бокалы? — суетливая свидетельница пихает меня вбок, растерянно скользя взглядом по дорогим машинам, припаркованным у входа, и, не в силах скрыть собственных переживаний, вцепляется в рукав моего пиджака, кажется, отчаявшись отыскать желаемое. — Я все испорчу! Лизка меня не простит! У меня все повылетало из головы!
— Расслабься. У тебя должен быть опыт в подобных делах. Разве не для тебя Волкова занималась оригами в обеденные перерывы? — интересуюсь, немного смущая и без того перепуганную девицу своей наглостью — завожу покрытую снегом прядь ей за ухо, и тут же поднимаю руку, жестом подзывая молчаливого водителя, выбравшегося из теплого салона авто, в надежде разглядеть в эпицентре этого безумия своего на редкость улыбчивого босса. Обычно из Гоши и двух слов не вытянешь, так уж его воспитали. Сам никогда не признается, но в глубине души наверняка смирился — он сноб, и чем крепче почва под его ногами, тем меньше внимания он уделяет персоналу, четко разграничивая людей на тех с кем можно дружить, и тех, на чей счет он обязан совершать ежемесячные переводы.