Так и было - Ветров Александр Александрович. Страница 18
Узнав об этом, меня вызвали в Кремль и, несмотря на все аргументированные доводы, потребовали безотлагательного выполнения правительственного задания.
Обрадованный тем, что дело кончилось лишь обвинением в самоуправстве, я в тот же вечер выехал на «Москабель», чтобы на этот раз уже дать распоряжение о начале демонтажа стана.
Волочильный цех встретил меня гулом огнедышащей печи и скрежетом стана. Работа здесь кипела вовсю, без перерыва, в три смены. Я знал, что даже во время воздушных тревог рабочие не покидали своих мест, прекрасно понимая, что каждый метр их продукции — еще несколько наших снарядов по врагу.
В прокуренной цеховой конторке застал группу спорящих людей, которые, обступив начальника волочильного цеха и перебивая друг друга, требовали передачи их заводам изготовленного в этот день медного пояска.
— Да поймите же вы, что из-за отсутствия этого пояска многие сотни готовых снарядных стаканов не могут быть отправлены на снаряжательные заводы! — возмущенно говорил один из них.
— Плохая обеспеченность снарядных заводов пояском уже сегодня привела к сокращению выпуска снарядов на предприятиях Москвы, — с горечью жаловался другой представитель.
И как же трудно передать бурную реакцию этих людей, когда я сообщил им о цели своего приезда на завод!
— Остановка хотя бы на день волочильного стана, единственного в центре России производителя медного снарядного пояска, в ближайшие же дни пагубно отразится на обеспечении войск снарядами! — заявил уполномоченный наркомата боеприпасов.
— Как можно спокойно говорить о прекращении производства такого важного элемента снаряда, как медный снарядный поясок, когда командование Западного фронта вынуждено из-за нехватки боеприпасов установить норму расхода боеприпасов по два-три выстрела на орудие в сутки? — обратился ко мне военпред завода.
Конечно, я всей душой был на стороне этих людей, занятых одной лишь мыслью: как можно больше дать фронту снарядов. Потому-то раньше и откладывал под всяческими предлогами демонтаж и эвакуацию волочильного стана. Но теперь… Припомнилось довольно резко сказанное там, в Кремле:
— Товарищ Ветров! Не забывайте, что вас ожидает, если страна потеряет этот важный стан!
Да я и раньше понимал, чем рискую. И все-таки считал остановку этого жизненно важного производства несколько преждевременной. Почему? Да потому, что верил: мы отстоим Москву. Обязательно отстоим!
И вот теперь…
Что делать? Выполнять то, с чем приехал сюда? Тем более после такого нагоняя. Но в то же время… Люди-то верно говорят, на фронтах и так снарядный голод…
После короткого совещания со старыми рабочими и коммунистами завода я снова принял решение хотя бы еще несколько дней не трогать стан, продолжать производство медного пояска. Ну а там будь что будет.
Одновременно с этим руководству завода предложил быть в полной готовности к эвакуации стана в кризисном случае.
А для загрузки вагонов, уже поданных под стан, мы использовали оборудование «Москабеля».
Но через день на завод приехал ответственный сотрудник Совета по эвакуации И. Ф. Семичастнов, чтобы проверить, как идет отгрузка оборудования волочильного цеха. Увидев работающий на полном ходу стан, он позвонил мне и раздраженно спросил, что все это значит.
Как мог, я объяснил ему все, что узнал от представителей снарядных заводов. А также поведал о настоятельной просьбе военных продолжать выработку медного пояска.
И. Ф. Семичастнов оказался понятливым человеком. Поговорив и сам с руководителями военведа, занимающимися артснабжением, он даже пообещал на некоторое время поддержать меня. Но предупредил, что я играю с огнем.
Тем временем положение под Москвой еще больше осложнилось. В середине ноября гитлеровцы предприняли новое генеральное наступление на советскую столицу. Это был удар огромной силы. Наши войска вынуждены были снова отступить, оставив Сталиногорск, Клин и Солнечногорск. А 25 ноября передовые части врага были уже в 10–15 километрах от Каширы…
В начале декабря грянули холода. Мороз доходил до 30 градусов. И вот 7 декабря 1941 года центральные газеты сообщили радостную весть: советские войска перешли под Москвой в контрнаступление!
Нужно ли говорить, с каким ликованием встретили мы это известие?! Подлый враг, мечтавший покорить нашу столицу, теперь бежит!
Вскоре на мое имя пришло распоряжение, обязывающее «демонтированное оборудование волочильного цеха завода „Москабель“ возвратить на прежнее место и в ударном порядке восстановить круглосуточное производство медного пояска, крайне необходимого снарядному производству».
Возвратить… А оно никуда и не отгружалось.
Глава третья
В РЯДЫ 3-й ТАНКОВОЙ
В один из апрельских дней 1942 года я был приглашен на совещание к начальнику Главного автобронетанкового управления Красной Армии генералу Я. Н. Федоренко.
Время в запасе было, и я, неторопливо шагая но Кремлевской набережной и глядя на освобождающуюся от ледового плена Москву-реку, старался припомнить все, что слышал от сослуживцев и знакомых об этом видном организаторе советских автобронетанковых войск.
Так, мне рассказывали, что Я. Н. Федоренко — потомственный пролетарий, плавал матросом на судах черноморского торгового флота. В предгрозовые февральские дни 1917 года вступил в большевистскую партию. С первых октябрьских боев возглавлял роту революционных матросов, затем стал командиром знаменитого 4-го красного бронепоезда. Отличился в боях против иностранных интервентов, белогвардейцев и контрреволюционных банд. Дважды ранен и контужен. Награжден орденом Красного Знамени…
В большом светлом кабинете меня приветливо встретил невысокий, лет пятидесяти генерал-лейтенант. Это и был Я. Н. Федоренко. Его несколько одутловатое, с мешками под умными и быстрыми глазами лицо носило отпечаток большой усталости, а покрытая инеем седины густая шевелюра и глубокие морщины, рассекающие высокий лоб, свидетельствовали о пережитых невзгодах.
Совещание длилось недолго и закончилось принятием согласованного плана внеочередной поставки военному ведомству радиоэлектротехнической аппаратуры. Когда мы с генералом Я. Н. Федоренко остались одни, я обратился к нему с просьбой посодействовать мне в переходе с военно-хозяйственной работы обратно в танковые войска, так как письмо с просьбой об этом, направленное мною Председателю Совнаркома СССР, осталось без ответа.
Оказалось, что Я. Н. Федоренко был в курсе этого дела. Он достал из сейфа и показал мне мой рапорт с припиской секретаря Сталина: «тт. И. Г. Кабанову и Я. Н. Федоренко. На решение. А. Поскребышев».
Дав мне это прочитать, Яков Николаевич тут же сделал слабую попытку уговорить меня взять обратно рапорт. Но, убедившись в неизменности моего решения, обещал договориться с наркомом электропромышленности И. Г. Кабановым и о результатах незамедлительно сообщить.
И действительно, где-то в середине мая он позвонил и сказал, что моя просьба удовлетворена, готовится постановление о моем возвращении в войска.
Несколько позже я вновь побывал у генерала Я. Н. Федоренко. Он был в отличном настроении и доверительно сообщил мне, что наши танковые заводы на востоке заметно увеличили выпуск новых машин, поэтому Государственный Комитет Обороны, дескать, счел возможным приступить к формированию первых двух крупных танковых объединений.
— Этим объединениям присвоены наименования 3-й и 5-й танковых армий. А 15-й танковый корпус, куда ты идешь заместителем командира по техчасти, входит в состав 3-й танковой армии. Командует армией один из опытнейших генералов-танкистов Романенко. Не слышал о нем?
— Не только слышал, но и вместе с Прокопием Лонгвиновичем долгое время служил в мехкорпусе Калиновского. Затем, уже в 1937 году, бок о бок воевали в Испании, — ответил я.
— Вот оно даже как! Ну тогда считай, что тебе крупно повезло. Сам командарм — лучший друг! — шутливо заметил Я. Н. Федоренко и пожелал на прощание успеха.